Ирина Кудесова - Там, где хочешь
Марго подходит, задирает голову и активно двигает пятаком. Пятак, похожий на мохнатую розетку, выплясывает гопака: может, свинья и не смыслит ничего в апельсинах, но по трюфелям она профессор.
— Ты посмотри, прибежала! — мсье Мартен накрывает трюфели тряпочкой. — От нее не скроешь, грибочки за сорок метров чует!
Анри и Марго — кормильцы: оба натасканы на трюфели, только у каждого свой резон, чтобы его искать. Анри хочет приятное хозяину сделать, а Марго — нет, она от грибов совершенно дуреет: если не оттащить от места, где трюфель зарылся, станет копать остервенело, еще пятак поранит. А потом схрумкает драгоценный гриб. Поэтому едва Марго унюхает грибницу, ей подсовывают кукурузу для отвода глаз.
— А что это она так трюфели любит?
Мсье Мартен с тревогой следит за тем, как супруга добавляет в салат уксус. Он даже привстал.
— Э-э-э? — мсье Мартен снова сел. — Да говорят, у трюфеля в запахе некая нотка есть… ну так пахнет хряк, когда размножаться надумает.
— И что, удается ее оттащить? — присоединяется к разговору Денис. — Вдвоем оттаскиваете?
Он смеется, и Марине немножко неловко.
Но мсье Мартен, кажется, не заметил фамильярности.
— Знаете, как хрюшек учат, чтобы они трюфели не ели? Съест — в пятак дают, а он у них крайне чувствительный. Быстро запоминает, что к чему. Кстати, итальянцы коз на это дело подряжают.
— Козам по рогам дают, — это опять Денис.
— Итальянцы? — вмешивается Альберто. — Мои сородичи? Не слышал.
Мадам Мартен ставит на стол тарелку с кружочками фуа-гра и бадейку с салатом.
— Да, на Сардинии. — Мсье Мартен потирает руки. — Садитесь, садитесь. Не к столу будет сказано, мы трюфельки еще и благодаря мухам находим. Вьются над грибницей, одуревшие.
Мадам Мартен нахваливает салат, «Перигорский». С утиной печенкой и орешками. Но Денис мысль не потерял:
— Вы всякий раз уверены, что это грибница, а не что-то другое?..
С этими простыми людьми он не церемонился.
Мсье Мартен захохотал.
— Э, нет, мой русский друг, сожалею… Шутка не удалась — ведь это особенная муха. Она над грибницей яйца откладывает, чтобы личинки добрались до гриба, отъелись там и окуклились. Мушата вылупляются и роятся: на солнце столбик хорошо виден…
Альберто задумчиво тыкал вилкой в лист салата. Лист не накалывался.
— В Италии… родственники меня угощали белым трюфелем из Пьемонта. Я заикнулся про наш перигорский, — Альберто кивнул на корзинку, — а они засмеялись: «Что-что? Этот черный уродец?»
— Уродец? — мсье Мартен закашлялся: хлебные крошки пошли не в то горло. Мадам Мартен подскочила, но он замахал руками — покашлять спокойно и то не дадут. Потер глаза (слезы выступили): — Да наш трюфель черным бриллиантом называют! Знаете легенду?
71
«Взрослая» кровать в доме наблюдалась одна, но широкая. Альберто заикнулся, что Марину лучше положить в серединку, чтобы ей теплее было. Денис буркнул:
— У тебя гормональная буря на почве воздержания?
Альберто обиделся, ушел в душ и непонятно что там делал, вода не лилась.
Денис и не думал раскаиваться.
— Их трюфельная запеканка — одно название. Просто яйца держат вместе с грибами — запах трюфелей сквозь скорлупу проникает.
— Там что-то было в запеканке, мелко наструганное.
— Ничего подобного. Гриб дорогой, на продажу.
— Да уж, Корто, ты точно не угостил бы. Почто Воробушка обидел?
— Воробей к тебе клеился, — хмыкнул.
— Да это для тепла! Боже, ты еще и ревнивый…
Тут пришел Альберто, с деловым видом перешагнул через лежащих и забился в угол. Марина хотела ему что-нибудь позитивное сказать, да не придумала что. Свет погас, и комната упала в непроглядную темноту, а она, Марина, — в прошлое. Так живо представилось: она все еще в Новочебоксарске, ходит в гости к Ане, где зимой холодно, а летом жарко, и они пьют чай в комнате на ковре, потому что в кухне царят неистребимые тараканы, длинные и рыжие. У нее в ушах стоит отцовский мат и мамино «Рот закрой!», она по-прежнему работает в обувном магазине, копит деньги на побег. Он с ней — ненавистный любимый город, парк «Ельниковская роща», куда она водит Варю кататься на пони, песчаный берег Волги, к концу лета порастающий под водой илом, сосновый лес, где зимой так тихо. А здесь… будто она не она, а другая Марина. Как будто кино смотришь.
72
Как кино, как сон: богом забытый пятачок Франции (ни почты, ни даже булочной нет, надо в соседнюю деревеньку ехать), рядом Корто, в Париже ждет учеба, сегодня попробовала трюфель, завтра — вперед, в Испанию. А не загляни Альберто в книжник, не было бы ни свиньи, ни Испании, ни трюфеля. Как зыбко все в жизни. Не пойди она на собирушку в парке Со, не было бы Корто. Не брось ей Вадим на счет несколько тысяч евро — на отца любовалась бы, а не на Нотр-Дам. Тоже — случай, чужие деньги. Хотя не бывает случайного.
Мартены уедут в шесть утра, собаку с собой возьмут. Для Марго дали топчанчик, предупредили — может нахулиганить, держите ее в кухне. Она неуемная — то сдернет скатерть со стола во время обеда, то спрячется в пододеяльнике (семейство на грани нервного срыва бегает по окрестностям, срывая голос), однажды подсунула в сумку гостье, чопорной даме из Тулузы, голову креветки (хозяева целую миску насыпали), и мадам через два дня достала в ювелирном магазине портмоне с ароматной полутушкой…
Весь вечер смеялись. Мсье Мартен изображал, как любопытная Марго забрела в чулан, где стоял тазик с клеем. Выбежала: пятак проклеен и стремительно засыхает. Пятаку вообще достается: сажает мадам Мартен рассаду в пластиковые бутылки со срезанным горлышком, отвернется — пятак уже в пластике, хрюкает утробно, застрял. Ну и в порядке вещей нагадить в доме и радостно ускакать с целлофаном на пятаке, приготовленным для несимпатичной горки.
Денис не смолчал:
— Альберто, твоя идея — приютить свинью. Так что ты и будешь за ней убирать.
И это — при хозяевах.
Воробушек ответил, что будет убирать с удовольствием. И приветливо посмотрел на мадам Мартен.
— Да вы к ней привяжетесь! — мадам Мартен начала озабоченно собирать тарелки: Марине показалось, что всем стало не по себе. Всем, кроме Корто.
Разрядила обстановку сама Марго. Вошла, оглядела компанию и закружилась на месте. Так собака за хвостом гоняется. Мсье Мартен делано всплеснул руками:
— Маргоша!
Свинья остановилась, посмотрела на него и принялась крутиться снова, издавая странные звуки, как бы рычание. Мсье Мартен махнул рукой:
— Она Анри копирует. Бегает вдоль забора, дыбит шерсть и лает на прохожих.
— Лает?
— Ну да. Наверно, думает, что они с Анри — оба собаки. Когда мы ее взяли, крохой, эти двое всегда спали вместе. Марго вскарабкивалась на пса, он не возражал. Сейчас она весит пятьдесят кило, но по-прежнему норовит на него взгромоздиться! Как дело к сиесте, Анри изображает, что у него дела появились.
Марго подвернула копытце, замерла, слушая. Мсье Мартен подмигнул Марине:
— Смотрите!
Марго сразу сообразила, что к чему: играть будем. Хозяин взялся нарезать круги вокруг стола, осталось рвануть за ним, тявкая и пытаясь просунуть голову ему между ног. Да, вот такая интересная игра.
Мсье Мартен упал на стул, переводя дыхание:
— Ну все, все, Маргоша…
Марго недовольно хрюкнула, потопталась и направилась в сторону дремавшего Анри. Пес вскочил и отправился попить. Что-то внезапно захотелось.
— Будете ее выводить в лес — Альберто, ты знаешь, за пригорок, — держите на поводке. Этот свин, — мсье Мартен почесал Марго брюхо, и она рухнула на бок, — носится, как торпеда. Устроит гонки с машиной, еще под колеса сунется.
Да… не знают добрые люди, что едва они — за порог, эти отморозки посадят свинью в свой 205-й «пежо» и укатят. А если и правда с Марго что-нибудь случится?
Марина размышляла об этом, когда услышала, что по дому кто-то бродит.
73
Они были такие разные — Корто и Воробушек. Воробушек — простодушный, беззлобный, хоть и немного прижимистый, и Корто — ни словечка в простоте, ни движения мизинца без интереса, пускай и не жадюга. У Воробушка на все да, у Корто — нет. Так и в ту ночь было, когда Марина узнала, что такое онеметь от ужаса: хочешь крикнуть, а крик не идет.
Кто-то тихо ходил по дому, Марина прислушивалась: может, это на улице? Разбудишь Корто — разворчится. Потом дверь медленно открылась, и в комнату вошло одеяло. Марина оцепенела. Одеяло постояло и ломанулось на кровать. Сдохнуть от страха можно.
Можно сдохнуть, а можно и сообразить, что это Марго — замерзла или заскучала. Втиснулась в ложбинку между Альберто и Денисом — тот попытался выпихнуть хавронью, да ее не сдвинешь. Марина принялась канючить:
