Евгений Бухин - Записки бостонского таксиста
Итак, Сеня стал ходить в поликлинику, где в кабинете физиотерапии ему стали прогревать гайморовы полости. Обслуживала аппарат медсестра по имени Марфа, женщина средних лет, но ещё вполне сохранившаяся. Неизвестно что в ней привлекло Сеню — сдобная фигура, полные ноги или нос картошкой, а может то, что Марфа называла его уважительно — Семён Леонидович. Как бы то ни было, но Сеня пригласил Марфу послушать его скрипичные пьесы, и она согласилась. Её не смутил даже сенин выцветший парусиновый китель. С этого началось.
Все счастливые любовные истории похожи друг на друга, и кончаются они в ЗАГСе при стечении большего или меньшего количества свидетелей.
То же самое произошло у Сени и Марфы, и они в свободные минуты мило ворковали о том, как вместе поедут на постоянное жительство в Германию, предварительно продав квартиру Сени, а комнату Марфы в коммунальной квартире будут сдавать студентам или одиноким женщинам. У Сени к тому времени была отдельная двухкомнатная квартира на массиве, которую он выменял взамен двух комнат в престижном киевском районе Печерск после смерти тёщи, тестя и бабушки, которая была прикована к инвалидному креслу.
Итак, неизвестно как долго продолжались безоблачные дни счастливой пары, однако через некоторое время Сене Липкину стало казаться, что отношение Марфы к нему изменилось в худшую сторону. Может на самом деле это была выдумка расстроенного воображения, но, тем не менее, в голове у Сени зародилась неприятная мысль: та ли это женщина, с которой можно ехать на чужбину в Германию? И хотя Сеня продолжал эпизодически ночевать у Марфы, но, несмотря на её возражения, подал документы на развод, мотивируя краткостью брачного стажа, и недостаточно ласковым отношением его новой жены, то есть Марфы. Этому обстоятельству способствовало то, что сын Марфы от первого брака, Никодим Иванович, заканчивал свой тюремный срок и должен был вернуться домой. Брать такого родственника с собой в Германию было не совсем удобно.
Вообще первые сомнения в душе Сени зародились ещё во время их медового месяца, хотя смешно теперь говорить о нём, когда их союз продолжался всего несколько месяцев. Однажды случилось так, что Сеня пришёл к Марфе в гости, а жили они и после регистрации брака каждый в своей квартире, и Марфа культурно так предложила: «Может пообедаете, Семён Леонидович?». Сеня сидел за столом, кушал борщ со сметаной и вдруг увидел перед собой таракана. Сеня смотрел на таракана, а тот смотрел на Сеню и грозно шевелил усиками. Он был чем-то похож на сына Марфы, Никодима Ивановича, который тогда сидел в тюрьме и фотография которого в алюминиевой рамке стояла на буфете. Сеня положил деревянную ложку на стол, таких ложек в его хозяйстве не было — только металлические, и сказал Марфе: «Убей его!» — «Зачем? — отвечала Марфа. — Пусть живёт. А ты лучше ешь пока дают». Сеню покоробил грубый тон Марфы, и хотя тогда он ничего не ответил, но про себя подумал, что у них с Марфой разные взгляды на жизнь.
Итак, Сеня Липкин подал на развод, чтобы развязать себе руки и поискать более подходящую спутницу для эмиграции в Германию. Но когда он явился в суд, то судья не сумел принять решение, поскольку ответчик, то есть Марфа, не явился на заседание суда. Пришлось отложить дело на пять месяцев в связи с огромным количеством бракоразводных процессов, которые, словно эпидемия птичьего гриппа, охватили огромный город в тот злосчастный год. И вот однажды, когда Сеня Липкин по старой памяти заглянул к Марфе, намереваясь остаться ночевать, он увидел широкую спину мужчины, спящего на диване. Со смешанным чувством ужаса и недоумения, уставившись на дырявую пятку коричневого хлопчатобумажного носка спящего мужчины, Сеня деликатно заявил, что сейчас уйдёт, потому что не хочет мешать. Это был вернувшийся из тюрьмы сын Марфы — Никодим Иванович.
XII
— Мамаша, кто это был? — спросил позёвывая Никодим Иванович.
— Да этот — муж мой, — сказала со смешком Марфа.
— На кой чёрт тебе сдался этот еврей? — продолжил беседу Никодим Иванович, поглаживая редкие, тараканьи усы. — Он что — богатый?
— Какой там богатый. В залатанном парусиновом кителе ходит, — отвечала Марфа.
— Так выгони его, — опять продолжил беседу Никодим Иванович.
— В Германию я собиралась с ним ехать, — объяснила Марфа. — И, кроме того, квартира у него неплохая.
— Квартира — это хорошо. Мне тоже где-то жить надо — не у тебя же в этой кладовке, — задумчиво произнёс Никодим Иванович, поглаживая тараканьи усы.
А тем временем Марфа поставила на стол блюдо отварной картошки в мундирах, солонку и на отдельную тарелку высыпала румяные кусочки докторской колбасы, поджаренной на подсолнечном масле.
— Выпьем по напёрстку, — предложила она, доставая из шкафчика заветную бутылку. — Припасла для соответствующего случая.
— Не откажусь, — отвечал Никодим Иванович и продолжал: — Эх, мамаша, как я жил в городе Чирчике до посадки. Катался, как сыр в масле.
Тут Никодим Иванович замолчал, потому что положил себе в рот аппетитный кусок картошки, пышущий паром наподобие паровозной трубы, прожевал его и между делом стал рассказывать:
— Подходит, к примеру, поезд к какому-нибудь полустанку. Один вагон мой. Я в нём хозяин. Помощник, шестёрка, соорудил мне что-то вроде прилавка. Гляжу — кругом не то казармы, не то бараки и люди — толпы, бегущие к составу. — «Родной, — слышу, — Продавать-то станешь?» — «Стану, но недёшево!» — отвечаю. Один кричит: «Родной, скажи по скольку?» А другой перебивает: «Давай по любой. Только бы состав не тронулся» И другие загалдели: «Милый, золотой ты наш, если он не хочет, — давай другим!» Понимаешь, мамаша, у меня целый вагон этой водяры. Минут тридцать идёт активный бизнес, потому что машинист за три бутылки водки немного задержал состав; затем мы медленно трогаемся, расписание есть расписание, а толпа неохваченных бежит за составом с руганью и плачем; «Родной наш! Когда ещё завернёшь к нам?!»
Тут Никодим Иванович замолчал, потому что положил себе в рот пухлый кусок докторской колбасы, пышущий жаром, словно его вытащили из паровозной топки, прожевал и задумчиво повторил: «Да-с, катался, как сыр в масле».
А тем временем Сеня возвращался к себе домой в полном смятении чувств, и тут ещё сгустившиеся сумерки наполнили его сердце дополнительной порцией тоски и страха. Никодим Иванович, который до сих пор был абстрактным понятием и мирно коротал дни своей жизни в неизвестно где расположенной тюрьме, вдруг объявился во плоти и крови. — «Как же так, — корил себя Сеня, — почему я вовремя не порвал все нити, связывающие с этой семейкой. Не проявил элементарную бдительность». Так машинально добрался он до своего дома. Здесь с трудом поднялся к себе на второй этаж, потому что ноги были как ватные, вошёл в квартиру и только тут немного ободрился. — «Может всё не так уж страшно. Они сами по себе, а я их не буду видеть и, значит, сам по себе», — возникла в голове успокоительная мысль. Но тут Сеня подумал, что формально они с Марфой муж и жена, что до судебного рассмотрения их дела ещё очень далеко, и эта мысль опять принесла в его сердце дополнительную порцию тоски и страха. Чтобы немного отвлечься, он сел в кресло и включил телевизор, но сколько не смотрел на голубой экран, не мог понять, что там происходит. Где-то шла война, где-то сбили гражданский самолёт; но где, зачем? Этого Сеня не мог понять, потому что в голове роились мысли о собственной сложной ситуации. Незаметно он уснул в мягком кресле и спал долго, пока его не разбудил звонок.
Он был какой-то тихий, неуверенный, и поэтому Сеня, когда открыл глаза, решил, что ему померещилось. Он сидел в кресле неподвижно ещё некоторое время, решая этот неприятный вопрос — померещилось или нет, когда звонок повторился. Он был всё такой же неуверенный, как и в первый раз, но одновременно настойчивый. Сеня подошёл к входной двери, но не открыл её, а только стоял, затаив дыхание. — «Семён Леонидович, откройте, пожалуйста», — послышался из-за двери голос Марфы. Сеня некоторое время стоял и колебался — открыть или нет. — «Уже поздно», — проговорил он. — «Сенечка, ты же хотел сегодня быть со мной, — послышался укоризненный голос Марфы. — Не переть же мне через весь город к себе домой!» Эта мысль убедила Сеню. Он снял цепочку и открыл дверь. Но Марфа повела себя странно: не сняв лёгкого пыльника, не поцеловав его, как обычно, она, раскинув руки, пошла прямо на него. Сеня даже попятился невольно, а Марфа, миновав его, быстрым шагом прошла в спальню. — «Куда ты?» — хотел спросить Сеня, но повторный скрип наружной двери отвлёк его внимание. Он обернулся и вдруг увидел, как огромное белое лицо с тараканьими усами с космической скоростью стало приближаться к нему, и тут же длинные руки-щупальца схватили его за воротник парусинового кителя. — «Что? Что? Зачем?» — закричал было Сеня. Но это был писк маленького мышонка, попавшего в мышеловку, который не услышали соседи.
