Аля Аль-Асуани - Дом Якобяна
— Я сделал это, потому что я тебя люблю… Если ты любишь меня, никому не рассказывай об этом… Если скажешь, они побьют тебя, а меня выгонят. Твой отец может посадить меня в тюрьму или убить, и больше ты меня не увидишь…
Связь Хатема и Идриса длилась годы, пока доктор Рашид, переусердствовав на работе, внезапно не умер от кровоизлияния в мозг. Вдова была вынуждена отказать многочисленным слугам, которым надо было платить. Идрис покинул дом, и дальнейшая его судьба осталась неизвестной. Его исчезновение так повлияло на психику Хатема, что мальчик завалил экзамены в старшем классе и с головой окунулся в шумную маргинальную жизнь. Через пару лет умерла его мать, и уже ничто не могло удержать его от сомнительных удовольствий. Хатем унаследовал стабильную ренту, которая давала ему возможность жить безбедно (кроме того, он прилично зарабатывал в газете). Он обновил свою большую квартиру в доме Якобяна, сменил ее классический интерьер и превратил семейное гнездо в студию богемного персонажа. Теперь он мог приглашать любовника в свою постель на несколько дней или даже месяцев. Хатем познал многих мужчин и расстался с ними по разным причинам, однако в нем по-прежнему пылала тайная страсть к слуге Идрису. И как мужчина ищет в женщинах образ своей первой возлюбленной, так и Хатем искал во всех мужчинах Идриса — грубого примитивного самца, не тронутого культурой, твердого, сурового, в расцвете сил. Он никогда не переставал думать об Идрисе и часто со жгучей тоской вспоминал, как чувствовал его плоть, лежа на животе на полу в комнате (словно маленький зайчик, покорный судьбе). Он рассматривал персидские узоры, вытканные на ковре, пока Идрис прижимался к нему своим страстным горячим телом, сливался с ним воедино и растапливал его. Странно, но все их сексуальные контакты происходили на полу комнаты, и они никогда не ложились на кровать. В основном потому, что Идрис чувствовал себя ничтожным слугой, который не смеет использовать постель своего хозяина, даже если спит с ним.
Однажды ночью пьяного Хатема охватила неудержимая страсть, и в десять часов он вышел прогуляться по центру (в этот час проходит смена полицейского караула, и, зная об этом, все геи в центре устремляются туда, чтобы подцепить себе дружка среди солдат). Хатем все осматривал простых солдат, готовых смениться в карауле, пока не увидел Абд Раббу, очень похожего на Идриса. Он позвал его в машину, дал много денег и приставал к нему до тех пор, пока не соблазнил. Потом Абду не раз делал отчаянные попытки порвать с Хатемом, но тот был опытным геем и понимал, что таким новичком («пшеницей»), как Абд Раббу, часто овладевает чувство тяжкого греха, выливающееся в горькую черную ненависть к «кудияне», соблазнившему его. Он знал также, что подобный опыт, если он повторяется и доставляет удовольствие, постепенно превращается у «пшеницы» в настоящую страсть, несмотря на то, что вначале связь была ему противна и ненавистна. Так развивались и отношения Абд Раббу с Хатемом — тесную связь временами сменяли попытки порвать ее. Вчера Абду убежал из бара «Chez nous», но Хатем догнал его и настоял на том, чтобы они пошли к нему на квартиру. Перед тем, как заняться любовью, они распили целую бутылку крепкого красного французского вина. И вот с утра Хатем лежал, расслабившись, в ванной, подставив тело струям теплой воды, которые бежали по нему как армия приятных мурашек. Он вспоминал, улыбаясь, эту горячую ночь с Абд Раббу — вино ударило тому в голову, и Хатем несколько раз подряд насладился его телом. Хатем поднялся и встал перед зеркалом, вытерся, особенно заботливо обтер гениталии, смазал их душистым кремом, затем завернулся в розовый кашемировый халат, вышел из ванной в спальню и принялся разглядывать спящего Абду: его смуглое лицо, полные губы, плоский, как у африканцев, нос, тяжелые брови, которые придавали его лицу хмурое выражение. Хатем наклонился над ним и поцеловал. Тот проснулся и медленно открыл глаза…
— Доброе утро… Бонжур… — ласково прошептал Хатем и улыбнулся Абду, который немного приподнялся и прислонился к спинке. Обнажилась его темная широкая грудь, покрытая густыми волосами. Хатем принялся ее целовать, но Абду отвел его лицо рукой, затем опустил голову и произнес горько, как будто всхлипывая:
— Хатем-бей, я попался… Завтра офицер накажет меня…
— Абду, мы поговорим с другим офицером… Я же сказал тебе, это не твоя забота… У меня есть связи в офицерской среде… Очень важный генерал из министерства…
— Пока вы с ним переговорите, меня бросят в карцер… у меня жена и маленький сынишка в деревне, никто не поможет им, господин бей… Я хотел на днях пойти в увольнение, но, если меня посадят, мои пропадут…
Хатем нежно посмотрел на него и улыбнулся, затем не спеша подошел к маленькому дипломату, вытащил из него бумажку в сто фунтов и протянул ее Абду:
— Возьми… Пошли жене и сыну… Я обещаю, что в любом случае помогу им, если что-то понадобится… Завтра я встречаюсь с генералом, он мой родственник, и мы поговорим с ним о тебе… Мы будем вместе, не надо создавать себе проблем…
Абду отвел глаза и тихо поблагодарил. Хатем подошел к нему вплотную и, приближаясь своими губами к полным губам Абду, тихо произнес по-французски: «Какое прекрасное утро!»
* * *Гражданину Тахе Мухаммеду аль-Шазли
Каир, улица Талаат Харб, дом Якобяна, 34
Господин аль-Шазли.
В ответ на представленную Вами в администрацию Президента Республики жалобу по поводу Вашего отстранения от вступительных экзаменов в полицейскую школу, сообщаем Вам, что после консультаций по Вашему делу с господином генералом, директором полицейской школы, мы вынуждены признать неправомерность Вашей жалобы…
С пожеланием успеха и заверением в глубоком уважении,
Генерал Хасан Базуа,
Директор отдела гражданских исков Администрации Президента
* * *Соседи уже не раз слышали голоса ссорящихся Заки Аль-Десуки и его сестры Даулят. Это случалось так часто, что уже не вызывало ни удивления, ни любопытства. Однако на этот раз все было иначе. Их ссора была похожа на страшный взрыв: вопли, грубые ругательства, драка — весь этот шум встревожил жильцов. Они пооткрывали двери и вышли, недоумевая. Некоторые были готовы вмешаться…
— Сволочь, ты потерял бриллиантовое кольцо?! — яростно вопила Даулят.
— Даулят, не позорь себя…
— Небось, отдал его одной из своих подружек-шлюх!
— Говорю тебе, не позорься.
— Да меня уважают, даже если я рядом с таким посмешищем, как ты! Пошел вон из моего дома, сукин сын, наркоман!
— Это моя квартира, — крикнул Заки срывающимся голосом.
— Нет, дорогой! Это дом моего отца, уважаемого человека, чье имя ты втоптал в грязь.
Затем последовал звук пощечин и шум борьбы. Дверь квартиры распахнулась, и Даулят выпихнула Заки наружу с криком:
— Вон! Чтоб я не видела больше твоей морды. Понял? Во-он!
Оказавшись снаружи и увидев толпу соседей, Заки развернулся и произнес:
— Хорошо, Даулят. Я ухожу.
Она с силой хлопнула дверью. Было слышно, как лязгнул засов. Соседи окружили Заки-бея. Они говорили, что случившееся переходит все границы. Стыдно таким уважаемым людям, как Заки-бей и его сестра, устраивать скандалы, какие бы разногласия ни возникали между ними… Заки-бей покачал головой и грустно улыбнулся. Он сделал шаг к лифту, но прежде, чем войти, заискивающе и виновато обратился к соседям:
— Прошу прощения у всех, кого побеспокоил… Меня просто неправильно поняли… Даст бог, все обойдется.
* * *Люди на все лады пересказывали друг другу историю о том, как Камаль аль-Фули рос в крайней нищете в Шабин эль-Ком, что в провинции Мануфия. Он хоть и был бедным, но очень умным и целеустремленным. В 1955 году аль-Фули закончил среднюю школу, набрал на экзаменах высокий балл и, поступив на юридический факультет, увлекся политикой… Камаль аль-Фули примыкал ко всем государственным объединениям по очереди: Организации освобождения, Национальному союзу, Социалистическому союзу и Организации авангарда, Центральной трибуне, Партии Египта и, наконец, Национальной партии. Однако, переходя из одной организации в другую, он оставался самым ярым и громогласным защитником принципов правящей партии. Во времена Насера он читал лекции и писал речи о неизбежности и исторической необходимости перехода к социализму. А когда государство повернуло к капитализму, он превратился в последовательного сторонника приватизации и свободной экономики. В стенах парламента им была развернута знаменитая своей жестокостью кампания против общественного сектора и коммунистического образа мыслей. Он был одним из немногочисленных египетских политиков, которым удавалось удерживать кресло в парламенте более тридцати лет подряд. Хотя результаты выборов в Египте всегда фальсифицируются в пользу правящей партии, аль-Фули был действительно талантливым политиком и благодаря этому занимал самые высокие посты даже в демократическом обществе. Но его талант, как часто случается в Египте, поблек, смешался с ложью, лицемерием и интриганством, так что имя Камаля аль-Фули стало ассоциироваться у египтян с коррупцией и обманом. Камаль аль-Фули сделал партийную карьеру и в итоге возглавил секретариат Национальной партии, контролирующий проведение выборов по всей стране. В его власти было поддержать или отклонить кандидатов от партии. При его участии совершались подлоги на выборах — от Александрии до Асуана. От кандидатов, гарантируя исход выборов в их пользу, он требовал огромных взяток. У коррупционера аль-Фули в запасе всегда был целый набор манипуляций: на взаимовыгодных условиях он мог снизить налоги для крупных политиков на миллионные суммы, использовать досье служб безопасности и секретные документы о преступлениях должностных лиц, чтобы их шантажировать или, если требуется, отдать под суд. Во всех политических структурах — и в Народном Собрании, и в Национальной партии — все замолкали, когда говорил аль-Фули. Одного его строгого взгляда было достаточно, чтобы запугать любого чиновника… Он стал знаменит своими публичными расправами с непокорными чиновниками. Один из примеров — та яростная кампания, которую он вел годами (в интересах высших лиц) против главы Центрального банка доктора аль-Гамрауи, пока не сместил последнего с должности. Другой случай произошел недавно, в прошлом году, с министром вакуфного имущества, который пользовался большой популярностью. Вообразив себя влиятельной фигурой, он поднялся на заседании политбюро партии и жестко раскритиковал коррупцию, потребовав очистить ряды партии от тех, кто свернул с курса и использует служебное положение для собственного обогащения. Аль-Фули сделал знак министру прервать речь, но тот продолжал, не обращая на него внимания. Тогда аль-Фули перебил его, с издевательским пафосом обратившись к присутствующим:
