Маргарет Этвуд - Орикс и Коростель
— Это что за дерьмище? — спросил Коростель. — Меняем канал!
— Нет, подожди минутку, — сказал Джимми, завороженный — чем? Чем-то, что хотел услышать. И Коростель ждал, потому что временами потакал Джимми.
Иногда они смотрели «Шоу Злобных Идиотов»: конкурсы — поедание живых зверей и птиц на время по секундомеру, призы — всяческие редкие блюда. Удивительно, чего ни сделают люди за пару бараньих отбивных или ломоть первоклассного бри.
А еще они смотрели порнографию. Ее в Сети было навалом.
Интересно, когда тело впервые отправляется на поиски собственных приключений, думает Снежный человек; бросив старых попутчиков, разум и душу, для которых когда-то было лишь утлой посудиной, или марионеткой, что разыгрывала их пьесы, или плохой компанией, что сбивала их с пути истинного. Наверное, тело устало от постоянного ворчания и нытья души, от интеллектуальной паутины пугливого разума. Душа и разум отвлекали тело, едва оно вонзало зубы во что-нибудь вкусное или пальцами нащупывало что-нибудь приятное. Телу, видимо, надоело, оно где-то их бросило, скинуло, как балласт, в гнилом святилище или захламленном лектории, а само нашло кратчайший путь в стрип-бары; и культуру оно тоже выбросило за ненадобностью: музыку, живопись, поэзию и драматургию. С точки зрения тела все это сублимация, не более того. Почему бы к делу не перейти?
Но у тела свои культурные формы. Свое искусство. Казни — его трагедии, порнография — любовные романы.
Чтобы получить доступ к самым отвратительным запретным сайтам — куда не войдешь до восемнадцати лет и без специального пароля, — Коростель использовал личный код своего дяди Пита с помощью сложного метода, который назывался «лабиринт с кувшинками». Коростель прокладывал в Сети хитрый путь, ломился через коммерческие сайты, куда проще получить доступ, а затем прыгал с кувшинкиного листа на лист, по ходу заметая следы. Так что дядя Пит, получив счет, не разберется, кто все потратил.
Еще Коростель обнаружил заначку дяди Пита — качественную ванкуверскую шмаль, которую тот хранил в банках из-под апельсинового сока в холодильнике: Коростель брал примерно четверть содержимого и разбавлял низкооктановым средством для чистки ковров — пятьдесят баксов за пакет в школьном буфете. Дядя Пит не догадается, сказал Коростель, потому что никогда не курит эту траву, разве что собравшись заняться любовью с Коростелевой матерью, но, судя по количеству банок в холодильнике и скорости их исчезновения, это происходит не слишком часто. Коростель сказал, что по-настоящему дядя Пит кайфует, командуя в офисе, хлеща кнутом невольников. Раньше дядя Пит был ученым, а в «Здравайзере» стал большой шишкой в финансовом отделе.
В общем, они сворачивали пару косяков, курили и смотрели казни и порнуху — части тела заторможенно двигаются на экране, подводный балет плоти и крови под давлением, жестко и нежно сходится, расходится, стоны и крики, крупным планом зажмуренные глаза, стиснутые зубы, фонтаны разных жидкостей. Если быстро прокручивать вперед-назад, все сливается в единое событие. Иногда они пускали и то и другое разом, на двух экранах.
Все происходило по большей части в полной тишине, если не считать звуков из колонок. Что смотреть и когда выключать, решал Коростель. Логично — это же его компьютеры. Порой он спрашивал: «Ну что, ты закончил?» — и потом менял запись. Все, что они смотрели, реакции у Коростеля не вызывало — он разве что забавлялся. И трава его, судя по всему, не цепляла. Джимми подозревал, что Коростель не затягивается.
А Джимми потом тащился домой, его вело от травы — будто поучаствовал в оргии, где был не в состоянии повлиять на все, что с ним происходило. Что с ним делали. Еще он чувствовал себя очень легким, будто из воздуха — разреженного воздуха, от которого кружится голова, на вершине какого-нибудь замусоренного Эвереста. Дома же родители — если были дома и сидели внизу — ничего не замечали.
— Проголодался? — спрашивала Рамона. Его невразумительное бормотание она принимала за «да».
«ПолныйГоляк»
Лучше всего было зависать у Коростеля после школы. Никто не мешал. Мать Коростеля дома почти не появлялась или вечно куда-то спешила — она работала диагностом в больничном комплексе. Нервная темноволосая женщина, узкогрудая и с квадратной челюстью. В тех редких случаях, когда Джимми сталкивался у Коростеля с его матерью, она обычно молчала. Рылась в кухонных шкафах, чем бы перекусить «вам, мальчики» (так она их называла). Иногда она посреди приготовлений замирала — выкладывая черствые крекеры на тарелку, кромсая рыжую с белыми прожилками вязкую сырную пасту — и стояла неподвижно, точно в комнате возник невидимка. Джимми казалось, что она не помнит, как его зовут; более того, что она не помнит, как зовут Коростеля. Иногда она спрашивала сына, чисто ли у него в комнате, хотя сама туда никогда не заходила.
— Она верит, что взрослые должны уважать личную жизнь детей, — с каменным лицом сказал Коростель.
— Могу поспорить, все дело в твоих заплесневелых носках, — ответил Джимми. — Никакие ароматы Аравии не отобьют этого запаха у этих маленьких носочков![11] — Он недавно открыл для себя всю прелесть цитирования.
— Для этого у нас есть освежитель воздуха, — ответил Коростель.
Что касается дяди Пита, он редко появлялся дома раньше семи. «Здравайзер» рос как на дрожжах, и у дяди Пита появлялось все больше новых обязанностей. Он не был Коростелю настоящим дядей, он был вторым мужем Коростелевой матери. Он обрел этот статус, когда Коростелю было двенадцать, а в этом возрасте слово «дядя» не вызывает ничего, кроме отвращения. Но Коростель принял статус-кво — или сделал вид. Он улыбался, говорил: «Конечно, дядя Пит» и «Точно, дядя Пит», когда тот находился рядом, но Джимми знал, что Коростель дядю не любит.
Однажды днем — когда? Наверное, в марте, потому что на улице стояла неимоверная жара, они смотрели порнуху в комнате у Коростеля. Уже в память о старых добрых временах, уже с ностальгией — порнографию они переросли, вроде как тридцатилетние мужики шляются по молодежным клубам в плебсвиллях. Тем не менее они раскурили косяк, по новому лабиринту залезли к дяде Питу в карман и начали серфить. Залезли на «Тортик Дня» (хитрые кондитерские изделия в разных дырках, как всегда), затем на «Суперглотателей», затем на русский сайт с бывшими акробатами, балеринами и прочими гуттаперчевыми артистами.
— Ну и кто сказал, что мужик не может у себя отсосать? — прокомментировал Коростель. Действо на проволоке с шестью горящими факелами было неплохое, но все это они уже видели.
Потом они зашли на «ПолныйГоляк», глобальный порнографический ресурс. «Живее, чем вживую» — вот как они себя рекламировали. Там говорилось, что в видеороликах настоящие секс-туристы делают вещи, за которые их бы посадили на родине. Лиц не видно, имена неизвестны, но какие возможности для шантажа, думает теперь Снежный человек. Происходило это в странах, где мало денег, жизнь дешева, много детей, а купить можно что угодно.
Вот так они впервые увидели Орикс. Ей было лет восемь — на вид, во всяком случае. Они так и не выяснили, сколько же ей тогда было. Ее не звали Орикс — ее вообще никак не звали. Очередная маленькая девочка на порносайте.
Эти девочки всегда казались Джимми ненастоящими, цифровыми клонами, но почему-то Орикс с самого начала была трехмерной. Худенькая, изящная, голая, как и все остальные, с розовой лентой в волосах и цветочной гирляндой — типичный набор педофильских сайтов. Она стояла на коленях, по бокам — еще две девочки, а перед ними — огромное, а-ля Гулливер и лилипуты, мужское тело — мужчина потерпел кораблекрушение на острове очаровательных коротышек или же его похитили, околдовали и заставляют мучительно наслаждаться три бездушные феи. Все его отличительные признаки скрыты: на голове мешок с прорезями для глаз, татуировки и шрамы заклеены изолентой; мало кому из этих типов хотелось, чтобы домочадцы и коллеги их опознали, хотя такая возможность скорее всего была элементом аттракциона.
В этом эпизоде были взбитые сливки и много работы языком. Невинно и непристойно разом: три девочки обрабатывали парня кошачьими язычками и маленькими пальчиками, доводя его до исступления под стоны и хихиканье. Хихиканье, должно быть, записали поверх: девочки не смеялись, все три были очень напуганы, одна плакала.
Джимми эту схему знал. Они так и должны выглядеть, подумал он, если они остановятся, их будет подгонять большая палка. Такова фишка сайта. По меньшей мере три несовместимых уровня притворства, один поверх другого. Я хочу, я не хочу, я хочу.
Орикс на секунду остановилась. Скупо, жестко улыбнулась, мгновенно показавшись намного старше, и стерла сливки с губ. Потом глянула через плечо, прямо в глаза тому, кто смотрит, — прямо в глаза Джимми, в его тайное нутро. Я вижу тебя, говорил этот взгляд. Я вижу, как ты смотришь. Я знаю тебя. Я знаю, что тебе нужно.
