Филип Пулман - Добрый человек Иисус и негодник Христос
— Необходимо что-то предпринять — и как можно скорее. Он владеет инициативой слишком долго.
Каиафа дал всем выговориться, выслушал все до последнего слова — и помрачнел душой.
Христос и его осведомитель
Христос остановился в гостинице на окраине города. Тем вечером он ужинал с осведомителем, который и рассказал ему о происшествии в храме. До Христа уже доходили слухи о случившемся, так что ему не терпелось прояснить факты, и прямо за трапезой он делал пометки на своей табличке.
— Иисус, похоже, злится все больше, — заметил Христос. — Ты не знаешь почему? Он с вами об этом не говорил?
— Нет, но Петр уверен: Иисус в опасности, и боится, что учителя арестуют прежде, чем наступит Царствие. А что случится, если Иисуса бросят в темницу? Откроются ли все двери, обрушатся ли все решетки? Скорее всего, что так. Но Петр все равно волнуется, и это видно.
— А Иисус волнуется, как по-твоему?
— Он не говорит. Однако ж все как на иголках. Во-первых, мы не знаем, что предпримут римляне. А толпы — сейчас-то они все за Иисуса, но ощущается во всем этом какой-то надрыв. Это видно. Они перевозбуждены. Они требуют Царства Божьего прямо сейчас, а если…
Рассказчик замялся.
— Что — если? — переспросил Христос. — Если Царство не настанет, хочешь ты сказать?
— Ну что ты! Насчет Царства никаких сомнений быть не может. Но такие дела, как сегодня утром в храме… Мне порою случается пожалеть, что мы не в Галилее.
— А как это воспринимают остальные ученики?
— Нервничают, чувствуют себя как на иголках, я же сказал. Если бы учитель не был так сердит, мы бы тоже успокоились. Он словно бы нарочно рвется в бой.
— Не он ли говорил: если кто нас ударит, должно подставить обидчику другую щеку?
— А еще он сказал, что пришел не мир принести, но меч.
— Когда он это сказал?
— В Капернауме, вскорости после того, как к нам присоединился Матфей. Иисус объяснял нам, что делать, когда мы отправимся проповедовать. И сказал так: «Не думайте, что я пришел принести мир на землю. Не мир пришел я принести, но меч. Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его».
Христос записал дословно то, что рассказал апостол.
— Очень на него похоже… А еще он что-нибудь говорил?
— Он сказал: «Кто хочет жизнь свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет жизнь свою ради меня, тот обретет ее». Иные из нас вспоминают эти слова и по сей день.
Незнакомец рассказывает Христу о назначенной ему роли
Осведомитель попрощался и поспешил назад к сотоварищам. А Христос ушел к себе в комнату переписать слова на пергамент, а затем опустился на колени, собираясь помолиться о том, чтобы ниспослали ему силу выдержать грядущее испытание.
Но молился он недолго: вскорости раздался стук в дверь. Зная, кто это, Христос встал и впустил ангела.
Ангел приветствовал его поцелуем.
— Я готов, господин, — промолвил Христос. — Сегодня ночью, да?
— Сперва нам нужно поговорить. Сядь и выпей вина.
Христос налил вина себе, а также и ангелу, памятуя о том, что ангелы разделяли питье и пищу с Авраамом и Сарой.
— Господин, поскольку долго я здесь не пробуду, — молвил Христос, — не ответишь ли ты на вопрос, который я задавал тебе не единожды, и не скажешь ли, кто ты таков и откуда пришел?
— Я полагал, мы привыкли доверять друг другу…
— Я вручил жизнь свою в твои руки. И прошу в ответ лишь немного знания.
— Тебе не в первый раз недостает веры.
— Если ты знаешь о том, другом случае, господин, так тебе ведомо, как я о нем сожалею. Я все на свете отдал бы, чтобы прожить ту ночь снова. Но разве я не исполнял ревностно все, о чем ты меня просил? Разве не записал я подлинный рассказ о жизни и речах моего брата? А ныне разве не согласился я на роль, что ты мне назначил в прошлую нашу встречу? Я готов сыграть роль Исаака. Я готов отдать жизнь во имя Царства и искупить вину за тот раз, когда от меня требовалась вера, а веры недостало. Господин, взываю к тебе, молю тебя, скажи мне больше. Иначе я расстанусь с жизнью в темноте.
— Я говорил тебе, что миссия твоя нелегка. Роль Исаака проста; тяжела роль Авраама. Ты не умрешь. Ты — выдашь Иисуса властям. Умереть должен он.
Христос был потрясен.
— Предать брата? Которого я так сильно люблю? Никогда! Господин, это слишком тяжко! Молю тебя, не требуй от меня этого!
В отчаянии Христос вскочил, и заломил руки, и ударил себя по голове. А затем рухнул на пол и обнял колени ангела.
— Позволь мне умереть вместо него, заклинаю тебя! Мы так похожи — никто и не заметит разницы, — а он сможет продолжать свой труд! Что такого делаю я, кроме как веду записи? Да с этим кто угодно справится! Мой осведомитель — человек достойный и честный — он может быть хронистом, он в крайне выгодном положении, чтобы продолжить начатую мной историю. Живым я тебе не нужен! Всю свою жизнь я пытался служить брату, и теперь, когда, как мне казалось, я могу оказать ему величайшую из услуг и умереть вместо него, ты собираешься меня ограбить и заставить предать брата? Не вынуждай меня! Я не могу, не могу; да минет меня эта участь!
Ангел погладил Христа по голове.
— Сядь-ка, — молвил он, — и я расскажу тебе немного о том, что сокрыто.
Христос утер слезы и попытался взять себя в руки.
— Тебе уже ведомо: я говорю только правду, — молвил незнакомец. — Многое из того же самого ты пересказывал Иисусу своими собственными словами. Ты убеждал его, что людям необходимы чудеса и знаменья; ты говорил ему о том, как важны драматические события, чтобы пробудить в людях веру. Он не прислушался: он считал, что Царствие настанет очень скоро и убеждать никого не придется. Опять же, ты уговаривал его признать существование того, что мы согласились называть церковью. Он поднял идею на смех. Но он заблуждался, а ты был прав. Без чудес, без церкви, без Писания сила его слов и деяний — что вода, уходящая в песок. Песок на краткий миг увлажнится, а затем выйдет солнце и высушит его, и минуту спустя никто и не узнает, что здесь была вода. Даже история, которую ты начал записывать так добросовестно, так усердно, с таким радением об истине, рассеется по ветру, что сухие листья, и позабудется. Уже для следующего поколения имя Иисуса ничего не будет значить, равно как и имя Христа. Да мало ли целителей, заклинателей и проповедников бродит по дорогам Палестины? Десятки и сотни! И всех их позабудут, и Иисуса тоже. Разве что…
— Но как же Царство, — запротестовал Христос, — ведь Царство грядет!
— Нет, — вздохнул ангел, — в этом мире никакого Царства не наступит. Ты и тут не ошибся.
— Я никогда не отрицал Царства Божьего!
— Отрицал. Когда ты описывал церковь, из твоих речей следовало, что без нее Царство не настанет. И ты был прав.
— Нет, о нет! Я говорил, что если бы Господь захотел, он бы создал Царство одним движением пальца.
— Но Господь того не хочет. Он хочет, чтобы церковь стала образом Царства Божьего. Идеалу в этом мире не место; все, что мы можем получить, — лишь отображение идеала. Иисус в своей праведности требует от людей слишком многого. Мы знаем, что люди не настолько совершенны, как ему бы хотелось; нам надо приспосабливаться к тому, каковы они на самом деле. Видишь ли, настоящее Царство ослепит человеков, словно солнце, но отображение им все равно нужно. Им-то и окажется церковь. Дорогой мой Христос, — продолжал незнакомец, подавшись вперед, — жизнь человеческая непроста; есть в ней глубины, и компромиссы, и тайны, что неискушенному взгляду покажутся предательством. Пусть мудрые люди церкви несут это бремя, ведь у верующих — своя ноша, и немалая. Нужно воспитывать детей, врачевать недужных, кормить голодных. Община верующих всем этим и займется: бесстрашно, самоотреченно, неустанно, — да и не только этим, есть и другие нужды. Есть тяга к красоте, и музыке, и искусству; а утолять такую жажду — двойное благо, ведь вещи, что ее утоляют, не поглощаются без остатка, а продолжают питать всех и каждого, кто их жаждет, снова и снова, до бесконечности. Описанная тобою церковь станет для них источником вдохновения — и породит их в избытке. А ведь есть еще благородная страсть к знанию, к изысканию, к философии, и — что может быть выше? — к изучению природы и самой тайны божественности. Под руководством и под покровительством церкви все эти человеческие нужды, от самых обыкновенных и плотских до самых редких и духовных, будут удовлетворены, и все заветы будут соблюдены. Церковь не станет Царством, ибо Царство — не от мира сего; она явится предвестием Царства и единственным верным способом достичь его.
Но только… только если в центре ее будет вечно живое присутствие того, кто одновременно и человек, и более чем человек: человек, который вместе с тем и Бог, и слово Божие, человек, который умирает и вновь воскресает к жизни. Без этого церковь зачахнет и погибнет, она — пустая скорлупа, как любое другое сооружение рук человеческих, что живет лишь мгновение, а затем умирает — и камня на камне от него не остается.
