Нина Катерли - Курзал
Бабка вошла, остановилась на пороге, вся бледная, губы трясутся. И сразу давай ныть: «Тамарочка! Зачем же так резко? Нельзя лишать малыша нормальной семьи! Андрей, конечно, виноват, мы с отцом его ругали…»
Ругали?!. Но перебивать Тамара не стала, пусть выскажется.
А та: «Я понимаю, у вас с Андрюшей не сложилось, но ради ребенка…» Ну просто нет слов, одни буквы. То есть это значит: оба хороши… Оба! Теперь-то Тамара убеждена: найди тогда свекровь другие слова, скажи по-честному — мой сын поступил грязно, как подлец, и мы с отцом клянемся, что в нашем доме ноги его не будет до тех самых пор, пока вы, Тамара, не простите. И с Ольгой, безусловно, все наши отношения с этого дня прерваны, мы приносим свои глубокие извинения… и в этом роде. Вот скажи она так, и, может, все получилось бы по-другому. Но ведь она же крутить начала! «Не сложилось», «понимаю», выходит, не в том дело, что ее сын при жене и ребенке другую бабу завел, а в том, что Тамара с ним, оказывается, отношения наладить не сумела!
Значит, так. Дверь из передней в комнату, где Юрик, Тамара прикрыла: полюбовалась внучком, хватит. А потом спокойно так, вежливо, без крика: «Прошу очистить помещение. Посторонним тут делать нечего. Это моя квартира. Моя и Юрика. К вашему сведению. Внука у вас больше нет, а тишину нарушать перестаньте (это потому, что бабка вдруг заревела в голос и запричитала) — напугаете ребенка, к тому же мешаете отдыхать соседу». Никакого соседа, конечно, в тот раз дома не было, плавал, но мамуле это знать необязательно.
Одним словом, выпроводила бабку и вдогонку еще предупредила: «Мартьянову передайте: к сыну не пущу, ребенку грязь не нужна. И развода не дам, потакать разврату не намерена».
Таким вот образом…
И в самом деле, Тамаре одной поднимать сына, а кобелю — новую семью? Перетопчется. Пускай там Олечка подергается, нерасписанная. А мы уж и без алиментов как-нибудь.
Бабы с работы одобрили. Раиса сказала: «Зло должно быть наказано. Прощать измену — себя не уважать! Надо к его начальству сходить, а то висит на Доске почета, как порядочный. Это только такая тряпка, как моя Танька, может все терпеть, ей — пусть шляется, лишь бы совсем из дому не уходил. Я этого не понимаю, я зла не прощаю никому. Мне Вадим тут нагрубил, так я не постеснялась — решила, позвоню его директору и все расскажу — и как жене изменяет, и над матерью издевается, испорчу ему карьеру!» — «Родному-то сыну?!» — ужаснулись Людка с Аленой. Тамара, наоборот, одобрила: если бы у ее Мартьянова была такая принципиальная мать, может, и семья бы сохранилась.
Мартьянов с завода вскоре уволился. Еще до того, как Тамара вышла на работу. А она вышла сразу, как Юрику исполнился год и его взяли в заводские ясли, без очереди взяли, пошли навстречу, и не почему-либо, а знали, какой Тамара работник; Раиса спала — видела, денечки считала, скорей бы наконец Тамара Ивановна села за кульман. Тем более, Алена ушла в декрет. Приняли двух новеньких, а у тех — руки-крюки.
Чтобы ребенок ни в чем не нуждался, выбила себе, во-первых, повышение. Не любительница таких мероприятий, а взяла Раису за жабры, припугнула — мол, нашла место конструктора первой категории, хоть завтра оформят. Раиса заныла: «Как же? Без диплома о высшем образовании? Да я всей душой, кадры будут возражать…» Тамара четко: «Ваши проблемы. Устраивает, как я работаю, — пробьете». И Раиса как миленькая бодро подняла свою тушу со стула, побежала туда, сюда, к директору на прием. И добилась. Между прочим, для себя в первую очередь. Где она еще найдет такого конструктора, чтобы работал быстро, точно, самостоятельно, без единой ошибки?
Но на зарплату с ребенком все равно не прожить. Тамара, еще пока сидела с Юриком дома, выучилась по самоучителю машинной вязке. Машину купила в долг, Раиса дала денег в рассрочку. И сразу появились заказчики — не отбиться! Потому что у Тамары художественный вкус и чувство линии, она лучше самой заказчицы знает, какой фасон той нужен. А кроме того, «Бурда» под рукой. Виктор привозит, соблюдает договоренность. А еще он привозит шерсть всех цветов, у нас в продаже такой не найдешь. Конечно, и дерет будьте-нате, уж тут одной уборкой не рассчитаешься, но Тамара и ему самому, и его девицам все вязала в срочном порядке, без очереди. А вообще в отношениях с Витькой у Тамары всегда была полная строгость: пьяному в кухне и передней не шуметь и не свинячить, девок в дом не таскать. Все это Тамара раз и навсегда ему объяснила, когда трезвый был, и он согласился. К Тамаре приставать с глупостями — этого себе начисто не позволял. После одного случая. Распустил как-то по пьянке руки, ну и получил. Пока смывал под раковиной кровь с разбитой губы, Тамара стояла рядом, отчитывала: «Запомни до смерти, я для сына живу, не для б…ва. Запомнил?»
А Юрик рос, вот уже и в садик перевели из яслей. На работе удивлялись: как это? Тамара — молодая, интересная женщина, — и совсем одна. Людка так прямо и говорила: «Я бы не смогла». Ну, Людка — ладно, Людка — кошка, обожаешь своего супруга и обожай на здоровье, млей! Так ведь и Раиса туда же! У бабы скоро пенсионный возраст, а все романы на уме. Приехала из отпуска, отдыхала в Репино, так всем прожужжала уши про какого-то Валентина. Он там, видишь ли в спецсанатории проходил реабилитацию после инфаркта, и теперь вместо разговоров про Таньку с утра до вечера: «Мне на закате так повезло, так повезло! Это мужчина с большой буквы! Но он в Москве, он там занимает высокий пост… Мне бы надо менять комнату на Москву. Вот разделю ордер, перееду, и напляшутся Вадим с Танькой в коммуналке! Остаток жизни надо прожить с блеском! А вы, Тамара, себя губите… Что значит — «все ради сына»?! Вы думаете, он вырастет — спасибо скажет? Ошибаетесь. Вам надо устраивать жизнь». Тамара отшучивалась: «Не с кем устраивать, порядочных мужчин мало, да и те женатые».
Про ее личную жизнь не знал никто, ни один человек.
Когда Юрику шел пятый год, пришлось Тамаре все-таки развестись с Мартьяновым. Опять пожаловала мамуля, с подарком явилась, притащила целую корзину клубники: «У нас теперь садовый участок, муж на пенсии, сам сажал, сам ухаживал. Очень скучаем по малышу, может быть, хоть иногда… изредка?.. Мы ведь вам раньше не надоедали, не хотели травмировать, а теперь уж время прошло…» Бормочет, а сама глаза в сторону, зато Тамара на нее очень внимательно смотрит. И видит: старая стала, одета кое-как, раньше куда приличней выглядела, а это значит, и сама на пенсии, — пока работала в школе, следила за собой. А еще — руки. Ногти обломаны, кожа грубая, следовательно, запрягли тебя, матушка, новая-то невестка спуску, видать, не дает… А идти сюда тебе — ух, не хотелось! — как могла оттягивала, все магазины по дороге обошла, сумка-то полная…
Тамара спокойненько ей и говорит: «Ягоды заберите, Юрика сейчас все равно нет, гостит в деревне у дедушки с бабушкой. Да и вообще, своему сыну я, если нужно, все куплю сама. С этим ясно?» Бабка в слезы: «Зачем же так? Мы ведь от чистого сердца. Покушайте. Дед — своими руками…» Сказала и молчит, всхлипывает. И Тамара молчит. Вроде бы мамуле пора уходить — нет, сидит, съежилась, и выражение, как у кошки перед тем, как гадить сесть. Тамара мысленно: «Ну, телись, давай!» А сама уже знает, зачем гостья пожаловала. Наконец та не выдержала: «Тамарочка, — говорит, — просьба к вам. Ольга на седьмом месяце…»
И опять язык прикусила. А ведь не «Оля» сказала, раньше все Олей звала… Нет, не вышло там дружбы, точно! Не вышло… Тамара усмехнулась: «Сразу бы и сказали, а то — «малыш», «своими руками»… Ладно. Передайте Мартьянову: дам развод. Не ради него, предателя, и, конечно, не ради Ольги тем более. А ребенок не виноват, ради него и дам. А вам, Татьяна Андреевна, скажу вот что: сын с невесткой вас не берегут и не уважают, нервов ваших не пожалели, послали сюда, а должны были прийти сами. Помяните мое слово: старость вас ожидает самая печальная, собачья старость. Тот человек, который смог бросить родного сына, он и родителей бросит». Спорить старуха не стала, то ли согласна была, то ли боялась разозлить Тамару. Вздохнула только.
Потом Тамара подписала бумагу, что не возражает против развода, и старуха ушла… А про Юрика-то больше ни слова, — ну скажи?.. Когда Тамара, закрыв за ней, вернулась в комнату, смотрит — между сервантом и стеной засунута корзинка с клубникой. Ладно, леший с ней, пришлось бежать в бакалею за песком, варить варенье. Часть ягод, что посуше, отсыпала, отнесла назавтра в КБ, угостила своих. Заодно обсудили мамулин визит. Людка сказала: «Тома, ты — святая женщина, лично я своему Кольке никогда бы развода не дала, меня бы всю от ревности пожгло!» — «Глупая ты! — засмеялась Тамара. — Да он бы и без согласия обошелся, у нас разводы не запрещены — особенно если новый ребенок. И Мартьянов обошелся бы. Это он из трусости, понимает, что если — без согласия, я могу алименты потребовать. Назло. За все годы, понимаешь? А это сумма будь здоров!» — «Тут я с вами в корне не согласна, Тамарочка, — вмешалась Раиса. — Какая-то вы, извините, не от мира. Сумма всегда пригодится, вы не миллионерша. Мужиков надо наказывать! Они же сволочи! Причем все поголовно. Вот мой Вадим, сыночек. Я ему жизнь отдала. Десять раз могла выйти замуж, могла заниматься наукой — все бросила! У меня к нему привязанность какая-то животная, как у самки к детенышу, а как человека я его не люблю, он для меня объект для дела — сготовить, зашить. А как человек — нет! Танька и та лучше!»
