Анна Гавальда - Глоток свободы
А потому и откупорили вторую бутылку - для храбрости!
Венсан развлек нас, поведав о своих недавних любовных горестях:
- Нет, вы поставьте себя на мое место! Я ухаживал за этой девушкой целых два месяца, шесть часов ждал ее возле факультета, трижды водил в ресторан, раз двадцать провожал до общежития, где-то у черта на рогах, пригласил в Оперу - между прочим, по сто десять евро за билет, будь все проклято!
- Неужели между вами так ничего и не было?
- Ровно ничего! Nada![51] Que pouic![52] Двести двадцать евро псу под хвост! Нет, будь все проклято!.. Представляете, сколько дисков я мог бы купить на эти деньги?
- Ну знаешь ли, ухажер, который пускается в такие мелочные расчеты… Признаться, я ее понимаю! - презрительно бросила Лола.
- Слушай, а ты… ты хоть раз пробовал ее поцеловать? - спросила я с невинным видом.
- Нет. Не посмел. В общем, вел себя дурак дураком…
Мы потешались, как в старину во время наших вечерних сборищ.
- Я знаю, что слишком робок… Конечно, это идиотство…
- А зовут-то ее как?
- Ева.
- И откуда она родом?
- Понятия не имею. Она что-то говорила на этот счет, но я не очень понял…
- Ясно… И как же… Ты сам-то как думаешь, есть у тебя шансы?
- Трудно сказать… Но она показывала мне фотографии своей мамы.
Ну, это уж слишком.
Мы катались по траве от хохота, а наш незадачливый Дон Жуан, набрав камешков, пускал «блины» по воде, да все безуспешно.
- Ой, подари мне вот этот! - умоляюще попросила я.
Лола вырвала листок из своего блокнота для набросков и протянула его мне, воздев глаза к небу.
Как она сумела разглядеть скрытое благородство моей героической дворняги, разомлевшей на солнышке?! И ведь правда: если подумать, этот пес был единственным самцом, который так преданно следовал за мной…
Следующий набросок представлял изумительный пейзаж с замком.
- Это вид со стороны английского парка, - уточнил Венсан.
- Давайте пошлем его Старику и напишем ему пару слов, - предложила наша добрая сестрица Лола.
(Дело в том, что у нашего Старика нет мобильника.) (Кстати говоря, и городского телефона тоже».)
Мы сочли предложение Лолы очень удачным - как, впрочем, всегда принимали в прошлом и всегда готовы были принимать в будущем все ее светлые идеи, - и стройными рядами бросились на приступ, следом за белым плюмажем нашей старшей сестры[53].
Эта сценка напоминала возвращение в автобусе из летнего лагеря: листок и перо переходили из рук в руки. Приветствую, люблю, обнимаю, крепко целую, сердечки и прочие глупости.
Однако вот незадача - и в этом был виноват не наш Старик, а исключительно май 68-го: мы не знали, куда его посылать, это письмо.
- По-моему, он сейчас на морских верфях в Брайтоне…
- И вовсе нет, - с усмешкой парировал Венсан, - там слишком холодно! А наш папочка нынче страдает от ревматизма! Скорее всего, он в Валенсии, с Ричардом Лоджем.
- Ты уверен? - удивленно спросила я. - В последний раз, когда я с ним говорила, он собирался в Марсель…
- Ладно, - решительно объявила Лола, - я пока подержу письмо у себя в сумке, и первый из вас, кто нападет на его след, сообщит мне координаты.
Молчание.
Но Венсан взял несколько шумных аккордов, чтобы заглушить его.
В сумке…
Все наши поцелуи, все сердца… как же им будет душно и неуютно взаперти, в соседстве с ключами и чековыми книжками.
Так значит, «под булыжниками мостовой» - ровным счетом ничего нет?[54]
К счастью, рядом со мной был мой пес! Его шерсть кишела блохами, и он прилежно вылизывал свои «бубенцы».
- Чему ты улыбаешься, Гаранс? - громко спросил Симон, стараясь перекричать Венсанов блюз.
- Да ничему. Просто мне, кажется, очень повезло…
Моя сестра снова взялась за краски, мальчики пошли купаться, а я стала разглядывать своего дорогого дружка, который оживал прямо на глазах, пока я подсовывала ему кусочки хлеба с паштетом.
Хлеб он выплевывал, этот паршивец.
- Как ты его назовешь?
- Не знаю.
Именно Лола дала сигнал к отходу. Она боялась опоздать к моменту передачи детей, и мы почувствовали, что она начинает нервничать. Даже больше, чем нервничать: она уже тосковала, не находила себе места, улыбалась невпопад.
Венсан вернул мне iPod, который стащил у меня много месяцев назад:
- Держи, я ведь тебе давно обещал эту подборку…
- Ой, вот спасибо! Ты записал туда все, что я люблю?
- Нет, конечно, не все. Но ты увидишь, она все равно недурна.
Мы обнялись на прощание, осыпая друг друга идиотскими шуточками, чтобы не впасть в «сантименты», и нырнули в машину. Симон переехал по мостику через крепостной ров и притормозил. Я высунулась в окошко и крикнула:
- Эй, Красавчик!
- Что?
- У меня тоже есть для тебя подарок!
- Какой?
- Ева.
- Что - Ева?
- Она приедет послезавтра автобусом из Тура.
Он подбежал к машине.
- Как ты сказала? Что это еще за шутки?
- Никакие не шутки. Мы тут ей позвонили, пока ты плавал.
- Да всё вы врете! (Он побелел, как бумага.) Во-первых, откуда вы знаете ее номер?
- Включили твой мобильник и нашли в списке абонентов.
- Неправда!
- Ну конечно, неправда. Мы всё врем. Но ты на всякий случай сходи послезавтра на остановку, мало ли что…
Теперь Венсан побагровел.
- И что вы ей там наговорили?
- Что ты живешь в шикарном замке, что ты сочинил для нее великолепную фортепьянную пьесу, что она обязательно должна ее услышать, потому что ты готов играть для нее в часовне, и это будет супер романтишно…
- Романтишно? Что это за словцо?
- Это на сербохорватском.
- Я вам не верю.
- Тогда пеняй на себя. Мы скажем Ноно, пусть он ею займется.
- Симон, это правда?
- Понятия не имею, но, зная эту парочку гарпий, скажу, что все возможно.
Теперь Венсан порозовел.
- Нет, вы серьезно? Она что, правда приедет послезавтра?
Симон приготовился отъехать.
- Автобус в восемнадцать сорок! - уточнила Лола.
- Остановка напротив Пидула! - заорала я поверх ее плеча.
Когда Венсан исчез в зеркальце заднего вида, Симон окликнул меня:
- Гаранс!
- Что?
- Не Пидул, а ПидуН!
- Ах да, верно. Прости. Ой, смотрите, Ноно! Симон, сбей его, умоляю!
Мы ждали, когда машина выберется на автостраду, чтобы прослушать подарок Венсана.
Лола наконец решилась спросить у Симона, счастлив ли он.
- Ты спрашиваешь из-за Карины?
- Н-ну… отчасти…
- Знаете, девчонки… Дома она гораздо мягче… Вот при вас она выпускает когти. По-моему, она просто ревнует. Она вас побаивается. Думает, что я вас люблю больше, чем ее и… в общем, вы для нее олицетворяете все то, чего нет в ней самой. Ее сбивает с толку, что вы веселитесь как ненормальные. Вроде тех девушек из Рошфора[55]… Я думаю, она сильно закомплексована. Ей кажется, будто для вас жизнь - это как переменка на школьном дворе и вы по-прежнему остались хулиганками, которые потешаются над такими, как она, отличницами и пай-девочками. Которым только и остается стоять в сторонке и втайне восхищаться вами, хорошенькими, озорными и дружными не разлей вода.
- Эх, знала бы она… - бросила Лола, прислоняясь к окну.
- Да в том-то и дело, что она не знает. Рядом с вами она чувствует себя совершенно чужой, отвергнутой. Конечно, временами с ней бывает трудновато, но все равно я очень рад, что она моя жена… Она мне помогает, толкает меня вперед, заставляет проявлять инициативу. Не будь ее, я бы до сих пор возился со своими кривыми и уравнениями, это уж точно. Жил бы в каморке для прислуги и корпел над квантовой механикой! И он смолк.
- А потом, она ведь все-таки подарила мне такую замечательную парочку…
Едва мы проехали через пункт уплаты дорожного сбора, я подключила iPod к магнитоле.
- Ну-ка паренек, что ты мне тут поназаписывал?
В машине расцвели доверчивые улыбки. Симон ослабил свой ремень безопасности, чтобы дать побольше места музыкантам, Лола опустила спинку сиденья, и я этим воспользовалась, чтобы прижаться щекой к ее плечу.
Марвин в роли мсье Луаяль[56]: «Неге ту Dear... This album is dedicated to you». Роскошная версия Pata Pata Мириам Макебы[57], от которой просто мороз по коже; Hungry Heart из Body Surfing Boss[58] - потому что вот уже пятнадцать лет как при первой же ноте этой песни у нас ноги сами пускались в пляс; далее по списку The River - отрада сердца, изголодавшегося по любви; Beat It покойного Бэмби[59] - на полную громкость и вперед, лихо лавируя между машин; Friday I'm in Love из альбома Des Cure, не иначе как в честь - пардон, я сделаю потише! - нашего прекрасного уик-энда; Common People группы Pulp - их песни научили нас английскому в тысячу раз лучше всех преподавателей вместе взятых. Боби Лапуэнт с его жалобным «Сегодня ты красивей, чем всегда… но твое сердце, твое сердце холоднее льда, а я так в тебя влюблен…» [60]. Дальше его же «Рыбья мама», а за ней мама Эдди Митчелла: «Мама-мама, мне только что стукнуло четырнадцать лет… Я тебе обещаю заработать кучу монет…» [61]. Потрясная версия Will Survive из альбома Musica Nuda[62] и еще одна, отчаянно надрывная, My Funny Valentine в исполнении Анжелы Мак-Класки[63]. И здесь же Don't Explain, от которой разнюнился бы любой, самый крутой бабник. Кристоф[64] в своем атласном жилете и со своей «Это была dolce vita...». Виолончель Йо-Йо Ма - из любви к Эннио Морриконе с его иезуитами[65]; Вулси, который смывается из Гримо[66], и Дилан с его настырным I want you, обращенным к нам, двум сестрам, почти целкам. «Заза, от тебя воняет, но твой вид меня пленяет…» - клянусь, я отдала бы все на свете, чтобы усесться на колени к Томасу Ферсену!.. Не забыть бы еще его «Чемодан» и «Идем туда, куда судьба зовет; идем, Жермена, идем вперед!» [67].«Love me or leave me», - заклинает Нина Симон[68], а я тем временем вижу, что Лола сморкается… Ай-ай-ай… Но Венсану не нравится, когда его сестра грустит, и поэтому он тут же оглушает ее фальцетом Гольдмана, чтобы взбодрить: «Такова любовь, и тут ничего не попишешь» [69]. Монтан поет в честь Полетты[70], а Башунг - в честь Башунга: «Из часа в час… пчеловод угасает…» [71]. «Новобрачная» Паташу[72] и Le petit bal perdu фальшивого простака[73]. Бьорк, которая орет, что вокруг слишком тихо, Nisi Dominus Вивальди в честь Камиллы[74] и песня Нила Хэннона, которого так любила Матильда[75]. Кэтлин Ферриер[76] с Малером; Гленн Гульд[77] с Бахом; Rostro [78] с его вечным покоем. Нежная песенка Анри Сальвадора[79], которую нам пела мама, а мы слушали, посасывая в полусне большие пальцы. Далида: «Ему было восемнадцать, он был красив, как херувим…» [80]. Саундтрек к фильму «Только не в губы»[81], который спас мне жизнь, когда жить не хотелось. Барбара с короткой метеосводкой «Над Нантом дождь» [82]; Луис Мариано, голосящий про солнце над Мехико[83], Пиенг Триджилл[84], без конца повторяющая: «Close to me». И я говорю себе: это именно так, именно так, дорогие мои… Элегантность Кола Портера, подчеркнутая Эллой Фицджеральд, и тут же Синди Лаупер[85] - для контраста. «Oh daddy! Les filles, ellesjust wanna to have fun!» [86] - распеваю я во всю глотку, встряхивая свою собаку как плюшевую игрушку, так что на меня дождем сыплются ее блохи. Ну и куча всего другого… Куча мегаоктетов счастья.
