Евгений Ройзман - Невыдуманные рассказы
— Как выбрался? — спрашиваю.
— Жека, не поверишь, зубами за кувшинку зацепился…
Выбрались из болота в понедельник днем. Вову еще укусила за локоть какая-то болотная тварь, рука распухла, Стихии тащил его на себе. Картинка типа «Брось командира». Квадрики остались в болоте.
Собрали спасательную операцию. Несколько машин. С трудом нашли квадрики. Спалили две лебедки. К ночи вытащились. Чинятся. В пятницу уезжают на гонку.
А я вспомнил про другую тренировку. Леха Чичихин со Славой Филипенковым в 2002 году готовились к «Урал-трофи». Машину собрали у нас на Изоплите и поехали на Шарташ потренироваться.
Нашли какое-то болото. В одну сторону проехали. Расслабились. Возвращаясь, допустили пробуксовку — машина погрузилась. Пытались вытянуться. Сожгли лебедку. Вышли на дорогу, остановили какой-то «Кировец» (К-700). Тракторист легко согласился помочь. Погрузился. Пошли в воинскую часть. Пригнали БТР. Утопили. Мимо проезжал трехмостовой КамАЗ: «Тянуть не умеете. Я покажу, как это делается». Утоп. Короче, тянуть больше никто не соглашается, а воинской части деваться некуда — армия своих не бросает. Пригнали танк. Троса не хватает: «Подъедь чуть поближе!» Подъехал. Утонул. Одна броня торчит. Представляете, картинка!
Сейчас, наверное, уже всех вытащили.
ПРО ЛЮБОВЬ
В 85-м году, когда я учился в университете, мы ездили в колхоз и работали в Чувашково. И вот как-то приезжаю я с погрузки, заваливаю в столовую и вижу девушку: огромные темные миндалевидные глаза пристально смотрят на меня с нежностью и восхищением! Я забыл, куда и зачем пришел. Показалось, что меня по темени вдарили какой-то ласковой колотушкой. Я даже плечи расправил и грудь выпятил. И пребывал в эйфории минут пять. А потом вдруг увидел, что она на всех парней так смотрит, и успокоился. Как сейчас помню, звали ее…
А с нами на истфаке учился парень по имени Женька. Десантник, только что демобилизовался и человек вовсе не испорченный. И эта девушка на него тоже посмотрела. И он подумал, что это ему. Как он за ней ухаживал! Стонало все общежитие. Ему говорили: «Женька, что ты делаешь?!» А он любил ее и ничего не слышал. Он худел на глазах, таскал ей цветы и пирожки, которые стряпала его мама… И готовился к свадьбе. Ему говорили: «Дурак, не вздумай!» Он говорил: «Она меня любит». Ему осторожно подсказывали: «Она и других любит…» Как об стену. Ну, в общем, брачный крик марала. И он на ней женился.
Прошел месяц. Он пришел в общежитие. Грустный, сел у нас в 308-й комнате на табуретку, посмотрел на нас на всех и горько сказал: «Что ж вы меня не отговорили?!»
ПРОТИВОСТОЯНИЕ
В конце 70-х на Свердловском централе малолетки пошумели. Не то чтобы бунт. Так, хипиш получился. Попкарша (надзирательница) там одна работала, молодая и дерзкая. Своим наглым взглядом малолеток смущала. Они ее подозвали. Она отомкнула кормушку. Ее нежную девичью руку в камеру затянули и за 30 секунд полную ладошку надрочили. Она потом три дня голосила и бегала в санчасть, где ей руку в хлорке отмачивали. Весь маникюр сошел. Но я не об этом.
После этого хипиша малолеток раскидали по всей тюрьме по разным камерам. А двух самых блатных закинули на взросляк, на старый корпус.
Вечер. Общаковая хата. Битком. Сорок рыл. Жара. Духота. Все полуголые, стриженые, запортаченные. Всё в сизом дыму. Курят махорку рубленую, что в ларе по пять копеек. Самокрутки из газет. Бывалые стараются где картинка, там свинца побольше — вроде как и продирает посильнее, поядовитее получается. Скука. Сорок рыл, не зная, чем заняться, шпилят с утра до ночи, чифирят, тусовки нарезают да терки трут. И вот на вечерней проверке открывается дверь, и закидывают двух малолеток. Малолеток видно сразу, они в казенном.
Все попрыгали со шконок, повылезали из своих углов — всем интересно. «А что, парни? За что? Откуда?» Один: «Я с Вагонки (Тагил)». Другой: «Я с Динаса (Первоуральск)». «А что на взросляк?» — «Да хипишнули. Попкарше в руку натрухали…» — «Ох, парни, плохо дело! Вы же теперь по политической пойдете». — «Что такое?» — «Так она же, небось, комсомолка!» Ну, в общем, приняли их ласково. Порасспрашивали, поприкалывались.
А в центре хаты — платформа, стол такой дощатый, окантованный железом, чтобы доски не выбили. А к нему приварены длинные скамьи. И вот старшие, кому положено, собрались за платформой, малолеток пригласили. Чаю заварили, хапанули. Отпарили вторяки, подмолодили, еще хапанули. И малолетки туда же, как взрослые, чинно, по два глотка, с карамелькой. Потом один из старших: «А что, которые круче — тагильские или первоуральские?»
Малолетки аж опешили. Ясен пень! Конечно, тагильские. То есть первоуральские. А тут еще земляки в хате нашлись. Одни орут: «Да первоуральские круче!» Другие говорят: «Тагильские малолетки всех блатнее!» Парни-то уж вскочили, готовы друг в друга вцепиться. Старший осадил:
— Э! Вы не на малолетке. Здесь гладиаторские бои не канают. Тот круче, у кого яйца крепче!
Вся камера орет:
— Да, да! Надо проверить!
И к этим:
— Готовы?
Как не готовы?! Страшно, конечно, а куда денешься? За свой город надо постоять. Камера гудит. Одни за тагильских, другие за первоуральских. Старший говорит:
— Тихо. Здесь все серьезно. — И к малолеткам: — Сейчас каждому из вас привяжем к яйцам шнурок. Сядете напротив друг друга. Ты возьмешь в руку его шнурок, а ты возьмешь его. Тянуть будете изо всей силы, поэтому сразу намотайте на руку, чтоб не выскользнул. Кто первый заорет «сдаюсь», тот проиграл.
Малолетки уже начинают снимать штаны. Старший говорит:
— Подождите. Предупреждаю: будет больно. Поэтому каждому сейчас завяжем глаза, чтоб от боли не лопнули.
А малолетки уже раздухарились, им по фиг. Смотрят друг на друга, как Тайсон с Холлифилдом. У каждого за спиной секунданты.
Тут же появились прочные шнурки, сплетенные из распущенных капроновых носков. Малолеток усадили друг напротив друга, каждому надели на яйца петлю и затянули покрепче. И завязали глаза. И вот они сидят, сопят носами, ждут команды. Вся камера повскакала со шконарей, сгрудилась вокруг них.
В ту секунду, когда они сидели с завязанными глазами и шли последние приготовления, между ними аккуратно поставили смазанную маргарином кружку и придавили сверху. И когда подали в руки концы шнурков, их пропустили вокруг кружки так, что каждому достался свой собственный. Камера затаила дыхание. Старший сказал: «Поехали!». И каждый из малолеток, намотав на кулак шнурок, осторожно потянул. Камера притихла.
— Ух ты!
— Больно, блин!
— Черт!
— Ну подожди, псина!
Потянул чуть сильнее — и он, гад, сильнее.
— Ох ты, гнида, ну держись!
— Ах ты вот как, пидор!!!
Тянут все сильнее, боль невыносимая, скрежещут зубы. Вся камера на ушах.
— Тагил, тяни! Он уже сдается!
— Первоуральск, делай! Он сейчас не выдержит!
И тянут, бедолаги, уже в полную силу. Скрипят зубами, плача и захлебываясь от ненависти друг к другу. И каждый понимает, что надо терпеть и тянуть. Камера рыдает. Малолетки стонут от боли и матерят друг друга. С галерки:
— Тагил, х… ли ты тянешь?! Рывками пробуй!
Пробуют рывками.
— Первоуральск, не поддавайся!!!
Хрипят из последних сил. Не сдаются. Камера бьется в истерике…
Что вы думаете? Кто-то оказался крепче? Ни хрена подобного. Услышав эти дикие вопли, в камеру ворвался надзиратель по прозвищу Гангрена, бывший фронтовик (потому что на стреме никто не стоял, всем было интересно, у кого яйца крепче). А так бы эти парни просто с безобидной дружеской подначки оторвали бы себе яйца.
Когда они сдернули повязки и поняли, что произошло, то с плачем бросились с кулаками на всю камеру сразу. Еще бы не обидно! Собственноручно со всей свирепостью отрывали себе яйца на глазах у всей хаты, думая, что отрывают их у другого. И Гангрена их успокаивал.
Малолетки, конечно, на всех обиделись. Но им тут же объяснили, что обиженных е… Им ничего не оставалось, как тоже смеяться. Малолетки отходчивые. Так они и хохотали, слезы по щекам. Их потом все просили показать яйца. А самым любопытным они даже разрешали потрогать. И то. Яйца у них стали как хвосты у павлинов. Все удивлялись. Потому как яиц не должно было остаться.
Наутро добросовестный Гангрена написал рапорт. Полхаты отправили на кичу (карцер), а малолеток на больничку. Где они, кстати, встретили свою попкаршу, но уже не проявили к ней никакого интереса.
Если кто-то думает, что я написал о политике в связи с последними событиями и попробует провести параллели, то они, конечно же, проведутся. Но на самом деле я так, безотносительно… Всем привет!
ПРИМЕТА
Пока я вел прием, Вова прошел техкомиссию. Машина весит 1900. Старт с вечера. Ориентирование. По сути, борьба за стартовые позиции в основной гонке. Так как мы ориентируемся плохо, нас первые стартовые номера не интересуют.
