Ивлин Во - Офицеры и джентльмены
– Нет. Строить какие-нибудь планы сейчас, пожалуй, не время.
– Говорят, что немцы капитулируют еще до весны.
– Я не верю в это. Но если даже капитулируют, это все равно будет только началом других конфликтов.
– О, Гай, мне хотелось бы, чтобы ты смотрел на жизнь повеселее. Впереди нас всегда ожидает что-то хорошее и интересное. Если я думала бы иначе, то просто не смогла бы жить. А какое тебя ожидает наследство?
– Отец оставил что-то около двух тысяч фунтов.
– Боже мой!
– Половина из них – Анджеле, а одна треть государству. Кроме того, в течение нескольких ближайших лет нам придется выплачивать немало пособий. Я буду получать арендную плату за Брум. Это примерно еще триста фунтов.
– Каков же будет общий доход?
– Думаю, что в конечном счете что-то немногим более двух тысяч.
– Особенно не разбежишься.
– Да, не разбежишься.
– Но это все же намного лучше, чем ничего. К тому же у тебя ведь кое-что уже было. А как насчет дядюшки Перегрина? У него ведь тоже есть кое-что. Он оставит это тебе?
– Не имею никакого представления. Кроме того, я должен подумать о детях Анджелы.
– Ну, это-то может и измениться.
На второй завтрак в этот день был фазан. Миссис Корнер, которая восприняла визит Вирджинии без каких-либо комментариев, накрыла стол в столовой на двоих; пока Вирджиния и дядюшка Перегрин долго сидели за столом, Гай неуклюже поглощал свою порцию с подноса и в одиночестве.
На десятый день дядюшка Перегрин не приходил домой до семи часов вечера. Вирджиния уже собралась уходить, когда дверь открылась и в ней появился дядюшка. Его глаза лукаво искрились.
– Я не видел вас, – сказал он.
– А я скучала без вас.
– Знаете, о чем я подумал? Не выпадет ли сегодня на мою долю такое счастье, что вечер у вас свободный? Мне хочется пойти куда-нибудь с вами.
– Свободна как птица, – сказала Вирджиния. – Это будет чудесно.
– А куда бы вы пожелали пойти? Боюсь, что я не очень-то разбираюсь в ресторанах. Здесь недалеко, напротив вокзала Виктория, есть небольшой рыбный ресторанчик. Я иногда хожу туда.
– А что, если пойти к Рубену? – предложила Вирджиния.
– Боюсь, что я не знаю, где он.
– Вы оставите там все свое состояние! – крикнул Гай со своей кровати.
– Ну что ты в самом деле, – сказал дядюшка Перегрин, придя в ужас от этого нарушения приличных манер. – По-моему, в присутствии гостя обсуждать такие вещи просто неприлично.
– Конечно, оставите, – сказала Вирджиния. – Гай абсолютно прав. Я просто попыталась вспомнить какое-нибудь уютное местечко.
– Ресторанчик, о котором я говорил, это очень тихое и уютное место. Он всегда поражал меня своей скромностью.
– Скромностью?! Боже! По-моему, я за всю свою жизнь не бывала в скромных ресторанах. Чудесно!
– И уж коль скоро зашла речь об этих корыстных вещах, – добавил дядюшка Перегрин, бросив укоризненный взгляд на племянника, – позвольте мне заверить вас, что это вовсе не дешевый ресторан.
– Пошли. Я не хочу больше ждать, – сказала Вирджиния.
Гай проследил за уходом этих совершенно не подходящих друг для друга людей с некоторым удивлением и не без досады. Если Вирджиния была свободна в этот вечер, рассудил, он, она должна была бы остаться с ним.
Они шли к ресторану сквозь влажную темноту. Вирджиния опиралась на руку дядюшки Перегрина. Когда на перекрестках или на поворотах он пытался, следуя старомодному этикету, занять более опасную сторону по отношению к движущемуся транспорту, Вирджиния решительно противилась этому, продолжая опираться на одну и ту же руку Перегрина. Вскоре они приблизились к рыбному магазину и, поднявшись по боковой лестнице на второй этаж, вошли в расположенный там ресторан. Незнакомая Вирджинии, но хорошо известная ненавязчивым, но разборчивым людям длинная комната с редко расставленными столами постепенно пропадала из видимости в слабом свете затемненных розовыми абажурами ламп времени Эдуардов. Перегрин Краучбек сбросил с себя пальто и шляпу, вручил свой зонт старомодному швейцару и сказал не без некоторого напряжения:
– Вы, наверное, хотите, так сказать, помыть руки и привести себя в порядок. Дамская комната, как я полагаю, где-то вон там, вверх по лестнице.
– Нет, спасибо, – сказала Вирджиния и добавила, когда их уже провожали к столу: – Перегрин, вы раньше когда-нибудь бывали с дамой в ресторане?
– Да, конечно.
– С кем? Когда?
– Некоторое время назад, – ответил дядюшка Перегрин довольно неуверенно.
Они заказали устрицы и белокорый палтус. Вирджиния сказала, что хотела бы выпить крепкого портера. Затем она спросила:
– Почему вы прожили всю жизнь холостяком?
– Я – младший сын в семье. Младшие сыновья в мое время не женились.
– О, чепуха! Я знаю сотни женатых младших сыновей.
– Это считалось довольно эксцентричным для землевладельцев, если, конечно, они не подыскивали себе богатую наследницу. У них не было никаких поместий. Они жили в небольших домиках, которые полагалось возвращать фамильным наследникам, то есть их племянникам или другим младшим сыновьям. Младшие сыновья всегда находились, если глава семьи умирал молодым. В прошлой войне они оказались очень полезными. В некоторых отношениях наша семья, пожалуй, была очень старомодной.
– А вам когда-нибудь хотелось жениться?
– Нет, пожалуй, нет.
Эти прямые вопросы личного порядка нисколько не смутили дядюшку Перегрина. Практически он был невозмутим. Никто еще, насколько он помнил, никогда не проявлял к нему такого большого интереса. Разговор продолжал нравиться ему даже после того, как Вирджиния спросила без обиняков:
– И много было любовных связей?
– О нет, боже упаси!
– Надеюсь, вы не гомик?
– Гомик?
– Вы не гомосексуалист?
Даже этот вопрос не смутил дядюшку Перегрина. С мужчинами он обсуждал эту тему очень редко, с женщиной – никогда. В откровенности же Вирджинии было что-то такое, что по-детски подкупающе привлекало его.
– О нет, боже упаси!
– Я-знала, что нет. И всегда так думала. Просто пошутила над вами.
– Раньше со мной никто так не шутил. Но однажды, когда я находился на дипломатической службе, мне довелось знать парня, который слыл гомосексуалистом. В этом, по-видимому, нет ничего особенного. Он дослужился до ранга посла. Это был довольно тщеславный и модный парень. По-моему, именно из-за этого люди и говорили о нем как о гомосексуалисте.
– Перегрин, а вы когда-нибудь лежали в постели с женщиной?
– Да, – самодовольно ответил дядюшка Перегрин, – два раза. Обычно я об этих вещах не рассказываю.
– Ну расскажите…
– Первый раз, когда мне было двадцать, а второй – когда сорок пять. Я не в восторге от этого дела.
– Расскажите мне о них.
– Это была одна и та же женщина.
Спонтанный смех Вирджинии в последние годы можно было слышать все реже и реже; когда-то этот смех был одной из ее главных покоряющих черт. Она откинулась на спинку кресла и расхохоталась в полный голос, безудержным детским смехом, в котором не было и тени насмешки. Звонкий голос Вирджинии нарушил царившую в ресторане строгую тишину; на нее, как по команде, устремились сочувственные и даже завистливые взгляды сидящих за другими столиками. Она положила руку на руку дядюшки Перегрина, конвульсивно сжала его костлявые пальцы и продолжала хохотать до тех пор, пока едва не задохнулась. Дядюшка Перегрин самодовольно улыбался. Он никогда не пользовался таким успехом. В свое время он, конечно, бывал на приемах, где многие так же вот смеялись, но это был не им вызванный смех, и сам он в нем никогда не участвовал. Он не совсем понимал, чем так развеселил Вирджинию, но тем не менее испытывал от этого огромное удовольствие.
– О, Перегрин, – сказала наконец Вирджиния с неподдельной искренностью, – я люблю вас!
Не опасаясь умалить свою победу длинной тирадой, Перегрин продолжал:
– Я знаю, большинство мужчин увлекаются любовными делами. Некоторые просто не могут без этого, женщины для них – все. Но есть много и других мужчин – вам они, видимо, встречались не так уж часто, – для которых женщины, в сущности, совсем не обязательны, но они, не понимая этого, все же стремятся к ним и в результате половину своей жизни тратят на женщин, которые в действительности им вовсе не нужны. Я могу сказать вам нечто такое, о чем вы, вероятно, не знаете. Есть такие мужчины, которые были в свое время неисправимыми женолюбами, а потом, достигнув моего возраста, потеряли интерес к женщинам, а в некоторых случаях и способность иметь дело с ними, и вот они, вместо того чтобы радоваться и отдыхать, начинают принимать различные медикаменты в надежде возродить желание обладать женщиной. Я слышал в своем клубе, как некоторые обсуждали этот вопрос.
– В «Беллами»? – спросила Вирджиния.
– Да. Я бываю там редко, да и то просто, чтобы посмотреть газеты и журналы. Там теперь стало ужасно шумно и неуютно. Меня зачислили членом, когда я был еще совсем молодым человеком, и я до сих пор плачу взносы, сам не знаю зачем. Я мало кого знаю там. Так вот, однажды я слышал там разговор двух мужчин примерно моего возраста. Вы знаете, о чем они говорили? Они обсуждали, какой доктор скорее и успешнее добивается того, чтобы у его пациентов снова появлялось желание обладать женщиной, говорили также о различных дорогостоящих курсах лечения.
