Ивлин Во - Офицеры и джентльмены
– Да, кажется, ты прав. Пожалуй, не знаю.
Затем он вышел, привел Вирджинию и оставил мужа и жену вдвоем.
На то, чтобы принять подобающий внешний вид, Вирджиния затратила немало труда. Кирсти дома не было, она ушла праздновать день святого Николаев в частной подготовительной школе своего сына, поэтому Вирджинии пришлось позаимствовать одежду, которую она недавно продала Кирсти, без разрешения. Ни признаков беременности, ни каких-либо других существенных перемен в ее внешности с тех пор, как они виделись в последний раз. Гай не заметил. Она решительно подошла к кровати, поцеловала его и сказала:
– О, дорогой, как долго мы не виделись!
– С четырнадцатого февраля сорокового года, – уточнил Гай.
– Неужели так давно? А почему ты запомнил число?
– Это был важный день в моей жизни – плохой день, критический… Я слышал о тебе. Ты работаешь в конторе Йэна и живешь у него и Кирсти.
– А еще что-нибудь слышал? Что-нибудь довольно отвратительное?
– Ходят разные слухи…
– О Триммере?
– Йэн что-то говорил о нем.
– Он говорил все правильно. – Вирджиния вздрогнула от отвращения. – И чего только не происходит с человеком? Во всяком случае, с этим покончено, но жизнь у меня до сих пор безотрадная. Уж лучше бы мне было остаться в Америке. Сначала все это представлялось веселой забавой, но длилась она недолго.
– Я убедился в этом, – сказал Гай. – Не совсем тем же путем, правда… Последние два года была такая же скука, как и в мирное время.
– Ты мог бы заглянуть ко мне.
– Я вел себя очень глупо во время нашей последней встречи, помнишь?
– О, ты об этом … – сказала Вирджиния пренебрежительно. – Если бы ты только знал, как отвратительно ведут себя в таких случаях другие! Все это забыто, будь спокоен.
– Но я-то не забыл.
– Ну и глупо.
Вирджиния придвинула к кровати стул, закурила сигарету и нежно спросила Гая о ранении.
– Какой ты храбрый! – восторженно заметила она. – Ты действительно мужественный человек. Прыгнуть с парашютом! Я умираю от страха только оттого, что нахожусь в самолете, не говоря уже ни о каких прыжках. – После короткой паузы она добавила: – Я ужасно опечалилась, когда узнала о смерти твоего отца.
– Да. Я всегда надеялся, что он проживет дольше. Его здоровье пошатнулось лишь за несколько месяцев до кончины.
– Мне, конечно, хотелось увидеть его. Но, по-моему, он не пожелал бы этого.
– Он давно уже перестал ездить в Лондон, – сказал Гай.
Вирджиния впервые окинула взглядом темную комнату Гая.
– А почему ты здесь? – спросила она. – Йэн и Кирсти говорят, что ты стал теперь богатым.
– Пока еще нет. Адвокатам все еще не до моих дел. Однако в конечном итоге мое финансовое положение, кажется, немного улучшится.
– А у меня – полнейший крах.
– На тебя это совсем не похоже.
– О, ты еще убедишься, что я переменилась во многих отношениях. Послушай, а как бы мне развлечь тебя? Мы, помнится, любили играть с тобой в пикет?
– Не играл уже много лет. Да и карт в этом доме, кажется, нет.
– Завтра я принесу их. Хочешь?
– Приноси, если придешь.
– Конечно, обязательно приду. Если ты не возражаешь, разумеется.
Гай не успел еще ответить ей, как дверь открылась и в комнату вошел дядюшка Перегрин.
– Я просто интересуюсь, не нужно ли вам что-нибудь, – сказал он.
Что его беспокоило? Подозрение в возможности убийства? Совращения? Он стоял, внимательно созерцая их – так же, как те два лидера великих держав созерцали сфинкса, – не рассчитывая на участие в разговоре, но подсознательно ощущая существование проблем, решение которых лежало за пределами его возможностей. Им двигало также и более простое чувство – желание еще раз взглянуть на Вирджинию. Он не привык к таким посетителям, а Вирджиния к тому же обладала какой-то необъяснимой притягательной силой. Начитанный, повидавший мир, хорошо осведомленный во всем, он был тем не менее каким-то посторонним в этом мире. Он редко в прошлом понимал шутки, которые отпускал на его счет Ральф Бромптон. Вирджиния была греховной женщиной, роковой женщиной, приведшей к упадку семью Краучбеков; и, что еще важнее, дядюшка Перегрин считал ее главной виновницей. Не ему, конечно, разбираться в трудно различимых причинах неудачи. Вырождения и отчаяния; для этого нужно обладать куда более острым зрением, чем у него. За время, прошедшее с того момента, как дядюшка Перегрин проводил Вирджинию в комнату Гая, он и не пытался возобновить чтение, которым был занят до ее прихода. Он стоял у газового камина и размышлял над тем немногим, что запечатлелось в его воображении в результате нескольких беглых взглядов на Вирджинию. Он вернулся в комнату Гая, чтобы убедиться в безошибочности своих впечатлений о ней.
– Боюсь, что выпить у меня ничего не найдется, – сказал он.
– Боже мой, зачем же! Это совсем не обязательно.
– У Гая, по-моему, частенько бывает джин.
– Все выпито, – сказал Гай. – Теперь он у меня будет только после следующего визита Джамбо.
Дядюшка Перегрин стоял как очарованный. Ему явно не хотелось удаляться. Неудобное положение разрядила Вирджиния.
– Ну, мне надо идти, – сказала она, хотя торопиться ей было совершенно некуда. – Но я еще приду и теперь знаю, что привести с собой. Карты и джин. Ты заплатишь за них, Гай, правда ведь?
Дядюшка Перегрин проводил Вирджинию до двери, затем вошел вместе с ней в лифт; он постоял рядом с ней на неосвещенных ступеньках крыльца, озабоченно всматриваясь в темноту и дождь.
– Как же вы пойдете? – спросил он. – На Виктории, возможно, есть такси.
– Мне только до Итон-терэс. Я пойду пешком.
– Это далеко. Может быть, мне проводить вас?
– Не говорите глупостей, – ответила Вирджиния, спускаясь по ступенькам под дождь. – Завтра увидимся.
Дядюшка Перегрин был прав: путь был действительно не близкий. Вирджиния шагала по улицам смело, освещая себе путь на перекрестках фонариком. Даже в такой ненастный вечер позади каждой двери стояли обнимающиеся и целующиеся пары. Дома, когда Вирджиния наконец добралась до него, никого не было. Она повесила пальто так, чтобы оно высохло. Потом простирнула свое белье. Затем подошла к буфету, в котором, как ей было известно, Йэн хранил коробочку со снотворными таблетками. Кирсти никогда не нуждалась в таких таблетках. Вирджиния проглотила две и, погрузившись в глубокий сон, не слышала даже воя сирен, предупреждавших об отдаленном беспокоящем воздушном налете противника.
В доме на Карлайл-плейс дядюшка Перегрин вернулся в комнату Гая.
– Видно, теперь это совершенно обычное явление, когда разведенные встречаются как друзья? – спросил он.
– В Соединенных Штатах, по-моему, так заведено с давних времен.
– Да. И она ведь жила там довольно долго, правда? Этим и объясняется ее приход. А как ее фамилия?
– Кажется, Трой. Такую она носила, по крайней мере, во время нашей последней встречи.
– Миссис Трой?
– Да.
– Смешно звучит. А ты уверен, что Трой, а не Тройти? Рядом с нами живет семья с фамилией Тройти.
– Нет. Такая же, как у Елены Троянской.
– А-а… Да, да, совершенно верно, – согласился дядюшка Перегрин. – Как Елена Троянская. Очень яркая женщина. А почему она упомянула об оплате карт и-джина? Она что же, не богата?
– Да. Теперь не располагает ни одним лишним пенсом.
– Какая жалость, – сказал дядюшка Перегрин. – А по внешнему виду никак не подумаешь, правда?
Когда Вирджиния пришла вечером следующего дня, она назвала дядюшку Перегрина просто Перегрином; он возмутился, но, не показывая вида, проводил ее в комнату Гая. Он пронаблюдал. как она распаковала сверток, поставила на прикроватный столик бутылку джина и бутылку ликера и положила рядом с ними колоду игральных карт. Перегрин настоял на том, что оплатит ее покупки, как будто это доставляло ему особое удовольствие. Он сходил в столовую и принес стаканчики. Он не пил джин и не участвовал в игре в пикет, но и на этот раз долго оставался в комнате как зачарованный. Когда он наконец оставил их вдвоем, Вирджиния сказала:
– Какой забавный старикашка! Почему же ты не познакомил меня с ним раньше?
Вирджиния приходила каждый день и сидела с Гаем иногда по полчаса, а иногда и по несколько часов, незаметно приучая его к своему присутствию. Она легко добилась того, что для Гая ее приход в эти скучные и однообразные дни стали желанным и что он ждал ее появления с нетерпением. Она вела себя, как всякая жена, имеющая кучу других дел и тем не менее посещающая своего прикованного к постели мужа. Вдвоем они оставались довольно редко. Дядюшка Перегрин с раздражающим напускным лукавством неизменно играл роль старшей придворной дамы. В воскресенье Вирджиния пришла утром и, пока дядюшка Перегрин был в соборе, спросила Гая:
– А ты подумал о том, чем будешь заниматься после войны?
