Александр Проханов - Политолог
Произнеся слово «Президент», спикер издал короткий стон. Колени его стали сжиматься и разжиматься. Глаза расширились и увлажнились. Рот приоткрылся и принял форму, когда произносится протяжный звук: «О». Бессильно отпал на спинку кресла, и было видно, как потемнели от влаги его брюки. Семяизвержение было столь сильным, что лишило Спикера дара речи. В кабинете запахло свежими огурцами, карболкой, бензином «Аи-95», морской тиной и чем-то еще, напоминающем запах горелой пластмассы.
— Извините, — пробормотал Спикер и пошел переодеваться. Через несколько минут вернулся, умытый, с расчесанными волосами, в свежих, полосатых брюках.
— Что я собирался вам сообщить? Ах, да, съезд нашей партии «Счастливого Бытия» принял решение заказать художнику Шилову, тоже члену «Партии Виагры», — заказать мой портрет. Мы стали думать с художником, в какой обстановке, среди какого ландшафта я стану ему позировать. На фоне римского Колизея. На фоне вашингтонского Капитолия. На фоне египетских пирамид. В алтаре Храма Христа Спасителя. Рядом с «Черным квадратом» Малевича. У могилы Пушкина. У могилы Лермонтова. У могилы Толстого. У могилы Шолохова. На «Ближней даче» Сталина. На трибуне мавзолея. На циферблате кремлевских курантов. Наконец, решили, что на Канале Гранде в Венеции, в гондоле, в одежде венецианского дожа шестнадцатого века. Это было упоительно. Я сидел в изящной гондоле в бархатном берете, в камзоле золотого шитья, в туфлях с бантами и серебряными пряжками. Художник Шилов поставил мольберт на площади Святого Марка. То и дело отгонял голубей, которые норовили добавить белил в его палитру. Он рисовал вдохновенно, привлекая внимание знатоков живописи, которые обращались к нему: «Скажите, вы, случайно, не Филиппино Липпи?». Я позировал и одновременно наблюдал скольжение легких гондол по зеркальной глади канала. И знаете, кого я увидел? Спикера Государственной думы, обнимавшего в гондоле хорошенькую венецианку. Лидера ЛДПР, в галифе, с маузером, целовавшего в засос молодого пажа. Там был глава кремлевской Администрации, незаметно, как ему казалось, пускавший струйку в канал. Там были два неразлучных министра — Обороны и Иностранных дел, оба в женских сорочках, в позе сросшихся цветов. Внезапно появилась большая гондола, на которой гребли сразу несколько мускулистых гондольеров. На ладье был великолепный царственный балдахин. И знает, кто под ним возлежал на шитых шелками подушках? Несравненная балерина Колобкова в прозрачном пеньюаре и наш красавец, наш обольстительный кавалер, наш Президент…
Поллюция была столь сильной, что в кабинете запотели окна. Превратившись на секунду в обморочного идиота с трясущимися щеками, стенающим ртом, Спикер дергался в кресле, как в танце святого Вита. Из него во все стороны летели брызги белка. Стрижайло слегка отодвинулся, чтобы не попасть под этот бешеный ливень. Извиняясь, прикрывая пах каким-то законопроектом, Спикер поспешил удалиться, долго пропадал и явился осунувшийся, в новых штанах. Стрижайло понял, что долго он так не выдержит.
— Вы знаете, есть очень хорошая прорезиненная спецодежда, — произнес он, стараясь быть вежливым. — Впрочем, в ней нет необходимости, если в вашем гардеробе столько штанов. Теперь же я хотел поинтересоваться, какое вознаграждение желали бы вы получить за ваше участие в выборах?
— Вы знает, я ни в чем не нуждаюсь. Главное богатство, здоровье, мне обеспечивает виагра. У меня нет недостатка в друзьях и поклонников. Чего бы я желал, так это, следуя традиции скифов, быть похороненным в одном кургане, не пережив его ни на час, быть погребенным в высоком степном кургане вместе с моим Президентом…
При этом слове, имевшем для Спикера необъяснимый эротический смысл, он стал дергаться. Рот стал произносить все гласные звуки подряд, будто он изъяснялся на древнем праязыке. Он вызывал кого-то, стоя на опушке первобытной дубравы, чувствуя приближение дивного языческого божества, и вся Большая Дмитровка внимала этому прославляющему гласу.
Стрижайло не стал дожидаться финала. Быстро вышел, слыша, как что-то мягко шлепнуло в стену кабинета, и запахло нерестилищем.
Прямо у выхода из Совета Федерации он столкнулся с Человеком-Рыбой. Тот образовался из зайчиков света, капелек талой воды, сиреневых бензиновых испарений, золотой пудры, летящей с куполов Храма Христа Спасителя и чего-то еще, эфемерного, быстротечного, что появляется в московском воздухе в конце февраля, как предвестье скорой весны. Человек-Рыба радостно схватил Стрижайло за пуговицу пальто и потянул в стоящий рядом «мерседес» с мигалкой.
— Я подкарауливал вас, чтобы взять в заложники. Сейчас мы едем в детский оздоровительный лагерь, где вы увидите затейников нашего предвыборного шоу «Смех и слезы». Вы, как я знаю, готовы смешить, я же хочу, чтобы это был смех до слез.
Они уселись на заднее сидение салона, и всю дорогу Человек-Рыба оживленно болтал. Зная особый, мучительный интерес Стрижайло, утолял его рассказом о сестре, милой, измученной переживаниями, страдающей неврозами рыбе-палтус. Она, чтобы поправить здоровье, покинула Москву в это невыносимое межсезонье и отправилась в круиз по Средиземному морю, чтобы хоть немного отдохнуть и развеяться среди голубых дивных вод и чудесных городов Южной Европы и Северной Африке. Она просит суженного не волноваться, с ней все хорошо. Обещает привезти из Афин бутылку ракии, из Каира — кальян, из Барселоны — мулету, из Неаполя — кусочек лавы, которой была засыпана Помпея. Пусть пепел извержений и катастроф не коснется их семейного счастья. Если же вдруг он услышит, что на круизном лайнере вместе с ней находится Артем Троицкий, этот несносный жуир и обольститель, пусть не верит злым языкам, все это — дурные шутки «Плейбоя».
Так, в разговорах о душевном и трогательном, они достигли места в Подмосковье, где был указатель: «Детский оздоровительный центр «Колобок»». Свернули в чудесный хвойный лес.
В глубине ельника, под шатрами хвои виднелось затейливое строение лесного детского лагеря с резными зверушками и уморительным, улыбающимся колобком, над которым потрудился художник-сказочник. Однако, у ворот их встретили не массовики-затейники, а бородатые чеченцы в камуфляже, перепоясанные пулеметными лентами, держа наперевес ручные пулеметы. Они улыбались Человеку-Рыбе золотыми зубами, в шутку приставили к виску Стрижайло холодное дуло, на неправильном русском сказали шоферу: «Проезжай, сука». Машина въехала на территорию сказочного городка, и тут Стрижайло ждала непредвиденная встреча. Ему навстречу вышел эмиссар Масхадова, все той же легкой походкой горца, рыжебородый, зеленоглазый. Но вместо изысканного костюма, в котором тот предстал перед Стрижайло в Лондоне на «русской тропе», теперь его ладное тело облегал камуфляж, на бедре висел «стечкин», в кулаке был зажат конец измызганной веревки, на которой, как и в отеле «Дорчестер» моталась изможденная английская актриса, безумно влюбленная в героя гор.
— Аллах акбар, — произнес эмиссар и так дернул веревку, что актриса захрипела в удавке, и сквозь предсмертный сип можно было уловить: «Мой дарлинг».
— Не удивляйтесь, — развеял недоумение Стрижайло Человек-Рыба. — Они неразлучны. Актрису пригласил на международный кинофестиваль Никита Михалков. А наш чеченский герой сопровождает ее в качестве секретаря. Ночью, как обычно, держит в яме, а днем водит за собой и заставляет обнюхивать посетителей на предмет взрывчатки.
Чеченец кивал, подтверждая справедливость сказанных слов. Пнул актрису, заставляя ее обнюхать Стрижайло. Та поводила разбитым носом, но ничего не обнаружила. Эмиссар раздраженно дернул веревку, и романтическая англичанка захрипела от удушья, успев вымолвить: «Ай лав ю».
— Пройдемте, я покажу вам оздоровительный центр, — пригласил Человек-Рыба, пропуская Стрижайло вглубь территории.
Здесь всюду играла молодая жизнь, все дышало здоровьем. В ворота въезжали тяжелые грузовики в сопровождении инспекторов ГАИ. Из них выгружали ящики с оружием, взламывали. Блестели смазкой новенькие «калашниковы» и гранатометы. Их тут же раздавали бородатым обитателям пансионата. Те расхватывали автоматы, стреляли вверх, кричали «Аллах акбар». Человек-Рыба снисходительно посмеивался:
— Ну, прямо, как дети! Говорю им: «Почитали бы лучше». Ни в какую…
На прекрасно оборудованном стрельбище на позицию выбегали чеченцы в маскхалатах. Перевертывались, в кувырке стреляли по мишеням, изображавшим солдат федеральной армии. Ловко их поражали.
— Эта игра называется: «Шалуны-перевертыши». Некоторые совершают кувырок в обличии человека, а встают в обличье ичкерийского волка. Но не всем пока удается…
На позицию с короткими интервалами выскакивали гранатометчики в зеленых повязках. С колен пускали заряды в макеты «бэтээров» и БМП, расшибали вдребезги.
