Захар Прилепин - Обитель
Теперь он заместитель начальника 9-го отдела (а начальник отдела — тот самый Глеб Бокий) и одновременно начальник 3-го отделения 9-го отдела ГУГБ НКВД СССР.
Чем занят: его отделение ведает шифрами советской разведки, разрабатывает их и применяет, ведёт шифрсвязь с заграничными представительствами СССР.
В целом на него (и на Глеба Бокия) была завязана едва ли не вся контрразведка СССР.
Совершает ряд рабочих выездов за границу, в Европу и в Японию. Россия им изучена, пора полюбоваться на мир. Мир огромен, опасен, прилежно готовится к массовым злодеяниям.
Целая судьба ушла на бронированные поезда, контратаки, лагеря, допросы, политических, уголовников, леопардов, потных басмачей, ледяную Арктику — а тут, чёрт, изящный зонт в руке, швейцар у входа, «позвольте, я сам…», тротуары, мосты, кафе, coffee, please.
…Лежит советский разведчик в гостиничном номере, не снял красивые ботинки, смотрит в белый потолок. На потолке люстра. Скоро домой.
В 1937 году фамилия Федора Эйхманиса появляется в списке, составленном лично товарищем Сталиным. Список не наградной, но, напротив, содержит 134 фамилии сотрудников НКВД, подлежащих суду военной коллегии Верховного суда Союза ССР. Сталин и Молотов завизировали список, и 134 человека постепенно отправились в сторону эшафота.
Сначала Эйхманиса уволили из НКВД.
(Помнишь, латышский стрелок, как ставили «на комарика» в Соловецком лагере? Вот и до тебя долетел огромный ледяной комар, сел на затылок, загнал хоботок в темя.)
Некоторое время тосковал в своей квартире на Петровке и дожидался, «когда всё выяснится». Беременная жена смотрит умоляющими глазами.
Нет бы вырыл нору и забрался туда.
22 июля 1937 Эйхманис арестован по обвинению в «участии в заговоре в НКВД».
Под следствием он пробыл больше года. Это большой срок. Так долго выбивали показания? Скорее, с ним было о чём всерьёз поговорить.
Предположим, что сначала, после некоторых мероприятий, он рассказал, как всё было на самом деле. Или хотя бы часть правды. Правду осмыслили, сделали выводы. Потом вместе со следователями придумали, как написать, чтоб прозвучало красиво, впечатляюще — на первые полосы чтоб.
В деле Эйхманиса фигурируют следующие обвинения.
Завербован Яковом Петерсом для работы на английскую разведку в 1921 году, как раз в то время, когда Эйхманис возглавлял ЧК Туркестана (безусловный бред).
Срыв ликвидации басмаческих банд (чёрная большевистская неблагодарность).
Членство в диверсионно-террористической группировке «Единое трудовое братство» (типично масонское название), руководимой Глебом Бокием (Эйхманис, конечно, и диверсант, и террорист в некотором смысле, но всё-таки не в том, который был предъявлен на суде; хотя масонство… масонство, может, и не стоит отметать).
Член спиритического кружка, организованного тем же Бокием (очень похоже на правду, Бокий славился подобными забавами, все знали про его странности. Черти пытались вызвать себе подобных). Кружок, кроме прочего, занимался предсказаниями судьбы (судя по результатам, крайне неудачно).
Исполнял роль связного между Бокием и Троцким (вполне могло, в той или иной форме, иметь место; в таком случае к биографии Эйхманиса прибавляется ещё один вензель, которым его подцепили за ребро и потащили на убой).
Подробности в деле следующие: в 1935 году (тридцативосьмилетний Эйхманис тогда, кстати, получил звание майора НКВД) выехал в Копенгаген. Вышел на троцкиста Йоргенсона и при его помощи вскоре увиделся с Троцким. «Ах, Лев Давидович, сколько лет, сколько зим… Как вы здесь?» Троцкий вручил Эйхманису письмо для Бокия. (Никакой встречи на самом деле не было. Хотя Йоргенсон всё-таки был. Может, и письмо было?)
В 1936 году во время поездки в Лондон передал Троцкому секретные материалы, касающиеся оборонной мощи СССР, подробности работы НКВД за границей и коды разведорганов. (Чушь, но читатели первых полос должны испытывать трепет и ярость.)
В том же 1936 году принял участие в подготовке теракта по убийству председателя СНК Молотова (если б действительно принимал участие — убил бы).
Представ перед военной коллегией Верховного суда СССР, Фёдор Иванович Эйхманис подтвердил все обвинения, был приговорен к высшей мере наказания и в тот же день, 3 сентября 1938 года, расстрелян на Бутовском полигоне.
Ему был сорок один год.
Позже сестре Эйхманиса сообщили, что он умер от упадка сердечной деятельности 17 февраля 1943 года. В свою очередь дочери Эйхманиса в 1955 году отписали, что он расстрелян 15 октября 1939 года. Особенности советской почты. В подземелье сидит сумасшедший секретарь и непрестанно рассылает письма родным и близким. Даты ставит наугад, веселится.
Не спрашивай, по ком звякнул почтовый ящик.
…У нас осталось ещё несколько персонажей.
Ногтев Александр Петрович, балтийский матрос, участник штурма Зимнего, глава Соловецкого лагеря в 1923–1924 годах, затем потрудился в других лагерях, вернулся на свою должность в 1929 году. В 1930 году вышел на пенсию (видимо, по состоянию здоровья — ему ж тридцать восемь лет всего), и это спасло его от расстрела. Жил в Москве, в 1932–1938 годах работал управляющим трестом «Мосгортопа». Арестован в сентябре 1938 года (как раз Эйхманиса только что застрелили и вдруг вспомнили: а что Ногтев? А как он? Всё ли в порядке?), приговорён к пятнадцати годам лишения свободы, отправлен в Норильсклаг. Там был однажды узнан Осипом Троянским, сидевшим свой очередной срок. Троянский дал Ногтеву пощёчину. В 1944 году переведён на поселение в Красноярском крае. Освобождён по амнистии в декабре 1945 года, но до Москвы так и не доехал, прописаться там заново не успел, умер в 1947 году по причине скоропостижно окончившегося здоровья.
Троянский досидел свои Соловки и получил ещё пятнадцать лет в 1935 году. Освобождён досрочно. Рассматривался в качестве кандидата в лауреаты Сталинской премии по биологии в 1949 году. Дожил до глубокой старости.
Бокий Глеб Иванович, русский дворянин, лицо доброго сельского учителя, который иногда бьется оземь, и выясняется, что это оборотень; он придумал сделать на Севере концентрационный лагерь для интеллигенции и белогвардейщины, без каторжного труда, — но дело постепенно обернулось иначе. В августе 1918 года стал председателем петроградской ЧК, затем курировал СЛОН, более пятнадцати лет руководил шифровальным отделом ОГПУ — НКВД, занимал ряд других веских должностей, за это 15 ноября 1937 года его расстреляли.
Френкель Нафталий Аронович, в молодости финансовый авантюрист и контрабандист, затем узник Соловецкого лагеря (арестован в 1924 году, получил десять лет), и вдруг — начальник Экономического отдела УСЛОНа. В 1931 году он уже помощник начальника Беломорстроя и начальник работ. В 1933 году начальник Бамлага, и так далее, вперёд и вверх по черепам… С 1947 года персональный пенсионер. Один из немногих организаторов ГУЛАГа, оставшийся в живых и не затронутый репрессиями. Последние годы жил уединённо, к телефону не подходил вообще. Хотя ему звонили, волновались, вдруг случилось что — может, занести пачку «Беломорканала» покурить, а то тяжело самому в магазин; может, Френкель умер себе и молчит. А он жил, жил… Скончался в 1960 году в возрасте восьмидесяти трёх лет. Мемуары бы написал, что ли.
Шлабуковский пробовал написать воспоминания, но вовремя передумал. Умер через три года после Соловков от передозировки морфия.
Ксива окончил дни на Соловках во время эпидемии сыпного тифа. Борис Лукьянович сбежал в Финляндию в начале тридцатых. Моисей Соломонович был освобождён досрочно, повторно арестован и сгинул в 1937 году. Крапин навоевал целую гроздь орденов в Отечественную.
Про остальных ничего не известно, да и не важно всё это.
Артёма Горяинова, как рассказал мне мой дед со слов прадеда, летом 1930 года зарезали блатные в лесу: он проходил мимо лесного озера, решил искупаться, — на берегу, голый, поймал своё остриё.
Теперь я думаю: если бы я смотрел на всё случившееся изнутри другой головы, глазами Эйхманиса? Галины? Бурцева? Мезерницкого? Афанасьева? — это была бы другая история? Другая жизнь?
Или всё та же?
Эпилог
В феврале стояла большая стужа, а в марте — большая лужа. Стужа была сухая, лужа — солёная.
В марте прилетели чайки, но куда в меньшем количестве, чем в прошлом году, а вороны улетели.
В апреле ещё было ветрено, трудно, но в мае ничего, тихо. Чаек добили, чтоб не кричали.
В июне Артём постарался, дал рубль, дал десять, вышел из запретной роты и вновь попал в ягодную бригаду.
В июле к ним неожиданно присоединился отец Зиновий: Секирка его так и не загубила.
Они сегодня видели змею в лесу. Никто не испугался.
— Седьмое июля — день не случайный, — нашёптывал растерявший все зубы батюшка. — Седьмого июля случилось страшное событие в жизни Соловецкой обители, — шелестел он, забавно тараща маленькие глазки. — Приступил к монастырю огромный английский флот и многие часы бомбил обитель, требуя открыть ворота и сдаться. Тонны и тонны бомб сбросили тогда. Монахи же всё это время неустанно молились. Когда флот отошёл — выяснилось, что пробиты стены в сотнях мест, но ни один монах не пострадал и не погиб. Чудо Господне пришлось на этот день, — отец Зиновий приблизил мятое личико, и почему-то не в ухо, а в рот Артёму проговорил: — Всякое седьмое июля молюсь об исходе большевиков. «Лучше за меня помолись», — хотел сказать Артём, но поленился, тем более что батюшка Зиновий слова вставить не давал, сам говорил: — Пришёл седьмой день июльский — и молюсь, молюсь. А потом во все остальные дни. Это что у тебя?
