Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
Далаказан думал также о Нырвангулье, сокровищнице своей душевной казны, в которую он влюбился с первого взгляда, встретив её в аллее тихой и уютной больницы, где лечатся люди, болезни которых связаны с душой. Как она рассказывала ему о говорящих ботинках тааща Космодромова! Боже мой, какие у неё безумные глаза и лоснящиеся седые волосы! Когда приду в город, я обязательно куплю ей подарок, решил Далаказан Оса ибн Коса.
С этими мыслями он долго ходил по горячему песку босиком со шкаф-квартирой на своем горбу, передвигаясь по каменистом дорогам горного перевала и пересекая хлопковые поля солнечного Узбекистана. Он шёл проселочной дорогой, по берегу рек и озёр, по аулам, где собаки лаяли под луной и, наконец, к утру добрался до города. Он оказался первым покупателем у старухи, которая торговала старыми женскими сапогами, лифчиками большого размера и трусиками сталинских времен. Далаказан купил у старухи для своей возлюбленной Нырвангульи рейтузы молочного цвета и пошел дальше.
— Эй, мебельщик, шкаф твой продается?! — спросил кто-то из прохожих из толпы.
— Нет, эта шкаф-квартира не продается! Это мой дом, моя крепость! Это моя Родина! А Родину свою я никогда ни кому не продам! — сказал решительно Далаказан, продолжая свою прогулку по базару в толпе, словно гордый атомный ледокол, бороздящий на просторах Северного Ледовитого океана.
Далаказан был вегетарианцем, поэтому, чтобы купить себе еду, он подошел к старику в поношенной тюбетейке, который торговал салатами. Тут одна женщина в парандже подошла к Далаказану и попросила подержать её сумку, а сама пошла в сторону платного туалета. Далаказан купил себе салат и, сев на ограду цветника, начал есть вкусный салат с майонезом. После сытного завтрака он поднялся и посмотрел в сторону платного туалета, куда пошла хозяйка сумки.
— Чего она так долго пропадает? — думал он — у бедняжки, наверное, заболел живот. С кем не бывает? Ведь Далаказан тоже сидит часами в туалете под открытом небом в юлгуновых зарослях, вздувая от напряжения шейные артерии и краснея как рак. Оставлять сумку здесь тоже нехорошо. Мало ли что может случиться? Кругом шляются жулики, грабители и карманники. Может, у неё в этой сумке находятся вещи, которые она должна реализовать и купить хлеб для своих маленьких детей.
В этот момент сумка в руках у Далаказана взорвалась, и он разлетелся кусками в разные стороны. Его шкаф — квартира тоже.
Тут Далаказан проснулся и поднялся с камышовой пастели, словно человек, который только что выскочил из воды.
За окном шкаф-квартиры царила ночь, и над Комсомолабадскими степями сияла тихая одинокая луна.
129 глава Глина
Жена покойного художника Хорухазона Пахтасезонувуча Фатила стояла у могилы своей подруги Фариды и плакала. Её рано поседевшие волосы трепетали на весеннем ветру Комсомолабадских степей. Фарида покоилась рядом с могилой Гурракалона и её любимого сына Ильмурада, который так же, как муж Фатилы, вышел из тюрьмы в герметичном гробу. По заключению врачей судмедэкспертизы, Ильмурад, якобы, покончил жизнь самоубийством, повесившись в тюремной камере. На самом деле смерть Ильмурада не была похожа на суицид. Когда мурдашуйи омывали покойного Ильмурада перед тем, как похоронить, они обнаружили на его тело следы пыток. На спине, на лице, на ногах и руках у него было много гематом, синяков, и переломов костей. Вероятно, его убили пытками в следственном изоляторе или организовали заказное убийство со стороны так называемых сокамерников, специально внедряемых в среду заключённых, чтобы выбить информацию у осужденных или чтобы просто ликвидировать людей, неугодных властям. Фатила сначала старалась не сообщать Фариде о смерти Ильмурада, но кто-то из односельчан всё же, опередив её, сказали ей об этом. Услышав о смерти своего любимого сына Фарида, вместо того, чтобы плакать, начала смеяться словно женщина, которая хохочет в цирке над проделками клоуна. Фарида сошла с ума. Самое страшное было то, что она иногда, сидя в своей инвалидной коляске, с трудом протягивала руки, брала горсть земли и ела её, как аристократы с большим аппетитом едят на завтрак черную икру. А ещё она по ночам лаяла как собака и выла словно волчица на луну, пугая односельчан, особенно детей… Однажды за ней приехали врачи из психбольницы, но односельчане не позволили им увезти её в больницу, так как они считали, что это всё у Фариды от горя, и что со временем она придет в себя. Теперь за ней присматривали её второй сын Мекоил и дочь покойного заправщика Запарамина Садокат, которая каждый день приходила к ней, убирала по дому, готовила обеды, стирала и так далее. Зулейху приютила Фатила и стала воспитывать её в своем доме. Мекоил днём катал мать в инвалидной коляске, чтобы она поскорее выздоровела, пребывая как можно больше на свежем воздухе. Глядя на них, Садокат рыдала, горько причитая, что, мол, во всем виновата она и её семья. Если бы не было их, Ильмурада не оклеветали бы, и он бы не ушёл так рано из жизни — казнила она себя. Её успокаивала Фатила, говоря, что Садокат и её семья не виноваты в этих несчастьях. Виноваты в этом, прежде всего, власти и президент — лжедемократор страны, который ведет неправильную политику, говоря одно, но делая совсем другое, обманывая при этом бедный угнетенный народ и мировую общественность, лживо заявляя, что у нас всё хорошо. Виновато в этом и общество, построенное на основе тотальной диктатуры, где свободно и безнаказанно разгуливает преступники в масках чиновников и стражей порядка. Общество, в котором коррупционеры свободно получают и дают взятки в колоссальных размерах, где большие чиновники занимаются отмыванием народных денег, тайно переправляя их в западные и европейские банки. Виновата безработица, которая охватила всю страну, словно чума, и которая заставляет людей обманывать друг друга, клеветать, грабить и убивать, ради того, чтобы выжить и прокормить свою семью в этом закрытом обществе! — говорила она.
— Да, апа, пожалуй, Вы правы. Это неправильная политика виновата и в смерти моего отца! Убийцы-невидимки — это детище диктатуры и коррупции! Они убили моего отца и любимого мною Ильмурад-аку, который писал мне чудесные письма из колонии и который обрадовался, когда его освободили досрочно. Но потом он снова угодил за решетку, и в результате вот… Наши мечты с Ильмурад-акой, так и остались мечтой. Я теперь никогда не выйду замуж. Буду жить в мыслях с Ильмурад-акой до самой своей кончины, — плакала Садокат.
— Нет, Садокат, не говорите так — возразила Фатила. Вы молоды и должны выйти замуж и нарожать много детей.
— Нет, Фатила Хорухазонувна, я не буду рожать детей. Потому что я не хочу, чтобы мои дети тоже, как другие дети, мучились в холодную зиму в холодных лачугах, где нет газа, нет электричества и нормальной еды. Не хочу, чтобы они тоже с возрастом, коротали свою жизнь, сидя в карцере за клевету, где убивают людей под зверскими пытками — сказала Садокат.
— И то правда — согласилась Фатила, задумчиво глядя на степь, на далекие песчаные дюны, где, наверное, надрывно плачут на ветру весенние саксаулы и юлгуны.
Шли месяцы. Фарида по-прежнему сидела в своей инвалидной коляске, глядя вдаль пустым взглядом иногда бессмысленно смеясь. Она даже не обращала внимания на Мекоила, который на берегу реки около юлгуновой саванны лепил кирпичи из глины, в надежде продать их как стройматериал, и таким образом накопить деньги на учебу. Он намеревался поступить в Ташкентский Государственный Университет и в будущем стать большим человеком. Вот тогда, думал он, у него будет возможность вылечить маму в центральных клиниках страны. Получив высшее образование, он будет бороться против диктатуры и коррупции. Мекоил должен в корне изменить общество, которое разрушило его семью.
C этими мыслями таких Ильмурад работал весь в поту босиком, в одной майке и в шортах. Он работал так усердно, что не заметил, как кончилась глина. Закончив работу, Мекоил довольный вернулся домой. Он думал, завтра придет и перевернет высохшие кирпичи. После того, как они окончательно высохнут, он сложит их так, чтобы освободить площадку. Но, к сожалению, к вечеру начала надвигаться гроза и с шумом полил дождь. Желая спасти кирпичи от ливневого дождя, Мекоил побежал на берег реки Джуга, оставив мать художнице Фатиле. Он бегал со свертком полиэтиленовой пленки под мышкой, шлепая вымокшей одеждой. Его дорогу иногда освещал сильный свет сверкающих молний, словно прожектор в концентрационном лагере. Гремел гром. Прибежав к берегу, Мекоил быстро разложил полиэтиленовую пленку и стал укрывать ею кирпичи, которые он слепил днем. Пока он укрывал, он увидел, что многие кирпичи успел смыть дождь. А некоторые кирпичи он сам испортил, наступая на них по неосторожности. Но он все же спас от дождя большую часть кирпичей, которые ему были очень нужны. На следующее утро после завтрака он снова направился к берегу, чтобы продолжат свою работу. Утреннее солнце предвещало жару, и это радовало Мекоила. Он поставил инвалидную коляску в тень старой маслины, которая росла на берегу реки Джуга. Он хотел, чтобы мама сидела в тени, а не под палящим солнцем. Потом он первым делом убрал с кирпичей полиэтиленовое покрывало и начал готовить глину, работая кетменем. Он работал, не щадя себя, так, как в работе он на какое-то время забывал о горе и страданиях, которые он и его семья пережили. Тем более физический труд лучше всякого спорта.
