Джеймс Олдридж. - Дипломат
Вот и сейчас, находясь в кругу скептиков-журналистов, привыкших с циничным недоверием относиться к рассказам о чужих приключениях, Мак-Грегор знал, что Эссекс непременно кончит этим эпизодом. Мак-Грегор уже так хорошо изучил Эссекса, что ему доставляло какое-то невеселое удовольствие слушать, как мастерски Эссекс ведет свой рассказ. Он никогда не забегал вперед, точно рассчитывал все паузы и недомолвки, заставляя слушателей в нужный момент задавать ему нужный вопрос, так что со стороны казалось, что дотошным журналистам приходится вытягивать каждое слово из скромного Эссекса.
Мак-Грегор безмолвно наблюдал это представление, сидя в глубоком кресле в комнате Эссекса в английском посольстве в Тегеране. Кэтрин сидела рядом с Эссексом и слушала его с величайшим вниманием. Эссекс удобно расположился в кресле-качалке, слегка откинув голову, рассеянно вертя бокал в покрытых веснушками руках; элегантный серый фланелевый костюм хорошо оттенял свежесть его обветренного лица. Мак-Грегор не упускал ни одного слова Эссекса, неторопливо развертывавшего перед слушателями историю их пребывания в Тахт-и-Сулеймане. Он набрасывал перед своей аудиторией – десятком английских и американских корреспондентов – скупые, но красочные портреты всех действующих лиц: Салима, Амир-заде, Гордиана (которого он упорно именовал Гордоном), Пирузы, даже девочки с болячками. По наклону его головы, по огоньку в глазах Мак-Грегор понимал, что Эссекс уже сделал себе из Тахт-и-Сулеймана приятнейшее воспоминание. Ну, как станешь изобличать или опровергать этого хитрого дьявола? Что можно противопоставить его умению очаровывать людей, внушать им непоколебимую веру в его опыт и знания? В достоверности того, что говорил Эссекс, просто невозможно было усомниться.
И все же Мак-Грегор твердо решил, что будет опровергать Эссекса. Как только он услышал об этой пресс-конференции, он тут же подумал, что именно на ней должен произойти открытый разрыв. Мак-Грегор знал, что корреспонденты захотят услышать и об его впечатлениях от Азербайджана и Курдистана, и он намерен был сказать совершенно противоположное тому, что говорил Эссекс. Почему-то ему казалось, что Эссекс знает о его намерении. Тем не менее, Эссекс очень настаивал на том, чтобы Мак-Грегор присутствовал на этой пресс-конференции. Мак-Грегор ждал, что будет дальше.
Пока что в своей беседе с корреспондентами Эссекс совершенно не касался политики. Но это, разумеется, только пока. Весь рассказ неминуемо должен был послужить иллюстрацией того положения, что англичане правы, а все остальные неправы; азербайджанское восстание подстроено русскими; восставшие применяют насилие; русские агенты подстрекают к беспорядкам и курдов, создавая этим потенциальную угрозу миру на Среднем Востоке, а потому курдов необходимо держать в руках.
Но пусть только обратятся с вопросом к нему, к Мак-Грегору, и он объявит, что все это неверно. Он уже, в сущности, сделал это в своем докладе департаменту по делам Индии. Доклад еще недописан, но свою точку зрения он уже изложил; кроме того, он готовил еще один доклад, для Форейн оффис, где особо отмечал ошибочную позицию Эссекса в столкновении между Джаватом и губернатором и его злополучную попытку повредить делу независимости курдов через потворство честолюбивым замыслам Амир-заде. Все это должно было выйти наружу. Эссекс понимал это, Мак-Грегор тоже понимал, и оба готовились к решительной минуте.
Но вот Хэмбер, циничный и злопамятный Хэмбер, спросил Эссекса, почему они в такой спешке покинули Тахт-и-Сулейман, и Эссекс ответил, обходя истину с ловкостью человека, который ожидал заданного вопроса и заранее обдумал ответ. – Я, собственно, хотел остаться и посмотреть, чем кончится столкновение между Амир-заде и Гордоном, – сказал он, – но Кэти совсем разболелась, а в воздухе попахивало резней, поэтому мистер Мак-Грегор позаботился ускорить наш отъезд. – После этого Эссекс сразу перешел к розыскам белья Кэтрин, а затем к ослу, и его расчеты на реакцию слушателей оправдались до мелочей.
Аудитория была покорена, лишь только он дошел до рассказа о том, как Мак-Грегор подгонял снежками осла. К тому же это сразу сделало Мак-Грегора человеком, которого едва ли стоит принимать всерьез.
– А машину-то вы свою нашли? – спросил Стайл, когда общее веселье улеглось.
– Не сразу, – сказал Эссекс. – Спуститься с гор было нелегким делом, но старый поклонник дьявола знал каждый сугроб на пути. Аладина, нашего шофера, мы нашли в Санджуде. Ведь это в Санджуде было, Мак-Грегор?
– В Санджуде.
– Он уже собирался ехать дальше. Но в каком виде! По дороге он вместе с машиной попал в руки курдов; они избили его, обобрали и едва не доломали машину. Когда он увидел нас, то пытался целовать мне ноги и всю дорогу до Тавриза плакал, как ребенок.
– А старый поклонник дьявола куда делся?
– Дауд? – переспросил Эссекс. – Удивительный старик. Он просто исчез, как только мы пришли в Санджуд. Вырос из-под земли и, очевидно, опять провалился сквозь землю.
Мак-Грегор в свое время не счел нужным говорить Эссексу о судьбе Дауда; и сейчас, слыша, как легко Эссекс с ним разделался, он подумал, что поступил совершенно разумно. Мак-Грегор протянул стакан безмолвному слуге-индийцу и услышал, как зазвенели кусочки льда о стекло… Далеко, очень далеко отсюда остался восьмой ангел; его паломничество к могиле святого едва не было оборвано арестом в Санджуде. Голос Эссекса звенел, как лед в стакане, но Мак-Грегор уже не слышал его; перед ним всплыло лицо Дауда за тюремной решеткой, его глаза, взиравшие на преследователей со всей кротостью, подобающей восьмому ангелу. Азербайджанские солдаты плевали ему в лицо, обзывали его курдским псом, дьяволом и шпионом, но он в ответ на это только терпеливо призывал их забыть свою ненависть к курдам, потому что это неоправданное чувство. Увидя Мак-Грегора, он поклонился и, как всегда, церемонно приветствовал его. Но когда Мак-Грегор накинулся на солдат за то, что они посадили в тюрьму старого человека и притом единомышленника, Дауд укоризненно покачал головой, осуждая его горячность. Мак-Грегор и сейчас не понимал, отчего азербайджанцам вздумалось заподозрить в Дауде тегеранского шпиона. Уверения Мак-Грегора, что старик всей душой сочувствует новой азербайджанской власти, не умиротворили солдат. Они хотели тут же расстрелять Дауда, и Мак-Грегору пришлось пригрозить им вмешательством высокого начальства, чтобы добиться его освобождения. В доказательство своих добрых намерений Мак-Грегор отдал солдатам осла; только после этого удалось отпереть каталажку и увести старика. Восьмой ангел не смутился этим происшествием, но согласился, что если он хочет остаться цел, ему лучше покинуть Санджуд. Мак-Грегор проводил его до выхода на широкое плато, и Дауд, благословив его неверие, пустился в путь, по всей вероятности, обратно в Тахт-и-Сулейман… Снова сквозь звон льдинок в стаканах донесся до Мак-Грегора голос Эссекса. Он говорил о Тавризе: в сущности, ничего примечательного они там не совершили, верно, Кэти?
– Все, как обычно, – продолжал Эссекс, – Побеседовали с несколькими политическими деятелями, кое с кем из наших людей, которые там находятся. Кормили нас пропагандой, но мы сумели и сами разобраться во многом.
– А Пишевари, главу так называемого правительства, видели?
– Да, конечно. – Эссекс присвистнул. – Неглупый малый. Образование, видимо, получил в России. Пытался уверить нас, что все у них идет, как надо; усиленно тащил меня на какие-то местные выборы, но у меня не нашлось на это времени. Мак-Грегор и Кэти ездили с ним. Они настоящие туристы, а я нет.
– Ас американским поверенным в Тавризе вы разговаривали?
– Разумеется.
– Что же он вам сказал?
– Ну, вы уж слишком много хотите, Эл, – улыбнулся Эссекс. – Лучше я вам скажу, кого мы там еще встретили. Помните того старикана, что приезжал в Москву, как его, Мак-Грегор?
– Джехансуз.
– Вот, вот. Так он теперь тоже в Тавризе. Помешан на просвещении кочевых племен. Безнадежное дело, говорю это на основании своего кратковременного знакомства с кочевниками. Это замечательный народ, но им гораздо лучше оставаться тем, что они есть, – превосходными воинами и свободными людьми. У них много общего с шотландскими горцами, правда, Мак-Грегор?
– Кое-что есть.
Расспросы о Тавризе и азербайджанцах продолжались, но Мак-Грегору уже стало казаться, что Эссекс так и не выскажет об Азербайджане ничего существенного, никаких политических суждений, никаких оценок. Даже говоря об Амир-заде и Гордиане, он изобразил столкновение между ними как обыкновенную борьбу за власть у постели смертельно больного вождя. Но корреспонденты старались вызвать Эссекса на более откровенные высказывания об Азербайджане. Они снова вспомнили о Джавате.
– Вы так и не узнали дальнейшую судьбу Джавата Гочали? – Вопрос задал корреспондент, который до сих пор молчал: вежливый, слегка заикающийся англичанин в золотых очках, представитель лондонской «Таймс».
