Томас Вулф - Паутина и скала
– Нет, – сказал она. – У них к тебе нет ни любви, ни нена shy;висти. Большинство из них и не слышало о тебе. Они не желают тебе ни добра, ни зла. – Умолкла, печально глядя на него. Затем продолжала: – Но могу сказать тебе вот что – даже если бы они тебя знали, все было бы не так, как ты думаешь. Люди вовсе не такие. Ради Бога, – воскликнула она с чувством, – не черни се shy;бе разум, не коверкай жизнь гнусными, отвратительными мысля shy;ми, что это не так! Пытайся иметь немного веры и разума, думая о людях! Они совсем не такие, как тебе кажется! Никто не жела shy;ет тебе зла!
Джордж угрюмо, тупо поглядел на Эстер. Безумие снова по shy;кинуло его, и теперь он смотрел на нее устало, испытывая стыд и сильное отвращение к себе.
– Знаю, что не такие, – уныло произнес он. – Знаю. И бра shy;ню их, потому что сознаю свою никчемность… О, я даже не могу передать тебе! – сказал он с каким-то отчаянным, недоуменным внезапным жестом. – Не могу передать тебе, что со мной! Но не то, что ты думаешь. У меня нет ненависти ко всем, как тебе ка shy;жется, – несмотря на все мои слова. Ненавижу я только себя. Эс shy;тер, скажи, ради Бога, что со мной случилось? Что происходит с моей жизнью? Раньше у меня была сила двадцати человек. Я лю shy;бил жизнь, обладал энергией и мужеством делать все. Работал, читал, путешествовал с энергией большой динамо-машины. Хо shy;тел поглотить всю землю, насытиться всеми книгами, людьми, странами на свете. Хотел знать жизнь всех людей, побывать по shy;всюду, увидеть и понять все, как великий поэт. Ходил, слонялся по улицам, поглощая все, что люди делали и говорили, с какой-то неистовой, неутолимой жаждой. Все пело мне о славе и торже shy;стве, и я был уверен, что обладаю силами и талантом сделать все, что хочу. Я хотел блаженства, любви, славы и не сомневался, что смогу их добиться. И хотел сделать прекрасную работу, добиться успеха в жизни, расти и добиваться в работе все лучших результа shy;тов. Хотел быть великим человеком. Почему я должен стыдиться говорить, что хотел быть великим, а не маленьким, жалким, се shy;рым?.. А теперь все это ушло. Я ненавижу свою жизнь и все, что вижу вокруг. Господи! Если бы я прожил жизнь, был старым, из shy;нуренным, не получившим от жизни того, что хотел, я мог бы по shy;нять причину! – неистово выкрикнул Джордж. – Но мне всего двадцать семь – и я уже изнурен! Господи! Быть изнуренным ста shy;риком в двадцать семь лет! – проревел он и принялся колотить кулаками по стене.
– О, изнурен! Изнурен, как же! – сказала Эстер с возмущен shy;ным смешком. – Оно и видно! Изнурил меня, ты хочешь ска shy;зать. Изнуряешь всех своими метаниями. Изнуряешь себя, коло shy;тясь головой о стену! Но – изнурен! Ты так же изнурен, как Гуд shy; зон!
– Не надо – ради Бога, не надо! – яростно произнес Джордж сдавленным голосом, вытянув руку в жесте, выражающем раз shy;дражение и досаду. -Не льсти мне. Послушай! Я говорю правду! Я уже не тот, что раньше. Я утратил былые уверенность и надеж shy;ду. У меня нет прежних уверенности и силы. Черт побери, жен shy;щина, неужели тебе не ясно? – яростно спросил он. – Неужели не видишь сама? Неужели не понимаешь, что я утратил свой воз shy;глас? – выкрикнул он, ударя себя в грудь и сверкая на нее глаза shy; ми в безумной ярости. – Не знаешь, что я полгода уже не изда shy;вал возгласа?
Как ни смешны и нелепы были эти слова, какими порази shy;тельными ни могли бы показаться невидимому слушателю, ни он, ни она не рассмеялись. Разгоряченные, воинственные, воз shy;вышенно-серьезные, они стояли, обратя друг к другу раскраснев shy;шиеся, взволнованные лица. Эстер поняла Джорджа.
«Возглас», о котором говорил Джордж, который среди мучи shy;тельного безумия и мрачной ярости последних месяцев, как ни странно, казался ему важным, представлял собой просто-напро shy;сто выражение животной жизнерадостности. С раннего детства этот нечленораздельный вопль поднимался в нем волной неудер shy;жимого торжества, собирался в горле и потом срывался с губ ди shy;ким ревом боли, радости, исступления.
Иногда возглас приходил в минуту торжества или успеха, иногда по непонятной причине из загадочного, безымянного ис shy;точника. Джордж издавал его в детстве множество раз, он прихо shy;дил к нему в свете и красках множества мимолетных явлений; и все непереносимые добро и красота бессмертной земли, все не shy;переносимые ощущения боли и радости, все непереносимое со shy;знание краткости человеческой жизни всякий раз вкладывались в этот неудержимый крик, хотя Джордж не знал, каким образом, не мог сказать, в каких выражениях.
Иногда он приходил просто в краткий, непередаваемый миг – в знойном, радостном аромате молотого кофе, в запахе жаря shy;щегося мяса, в первых морозцах октябрьских вечеров. Иногда в мутных водах реки, разлившейся после проливного дождя; или в округлости дынь, лежащих в телеге на душистом сене; бывал в за shy;пахе гудрона и нефти, несшемся летом от раскаленных тротуа shy;ров.
Бывал он в ароматных запахах старых бакалейных лавок – и Джордж неожиданно вспоминал забытую минуту детства, когда он стоял в такой лавке и видел, как собираются черные, прони shy;занные фиолетовым и багровым светом грозовые тучи, потом де shy;сять минут смотрел, как неистовый ливень хлещет и растекается по опущенной голове, тощему серому крупу и исходящим паром бокам старой лошади лавочника, запряженной в телегу, привя shy;занной к бордюрному камню и ждущей у бровки тротуара с му shy;ченическим терпением.
Эта обыденная, забытая минута вспоминалась со всем давним загадочным ликованием, которое вызывала у него та сцена. И Джордж вспоминал все и всех в лавке – продавцов в передни shy;ках, с манжетами из соломы, с резинками на рукавах, с каранда shy;шами за ухом, их расчесанные на прямой пробор волосы, обво shy;рожительную вкрадчивость их голосов и манер, когда они при shy;нимали заказы от раздумывающих домохозяек, а также сильные, ароматные запахи, поднимающиеся от больших ларей и бочек. Вспоминал запах пикулей в бочонках из Атланты, приятные, за shy;старелые запахи досок пола и прилавка, которые словно бы спе shy;циально выдерживались во всех этих ароматах более десяти лет. Там были запахи вкусного, горьковатого шоколада и чая; све shy;жесмолотого кофе, сыплющегося из мельнички; масла, лярда, меда и нарезанного ломтями бекона; желтого сыра, отрезанного толстыми ломтями от большого куска; а также природные запахи свежих овощей и фруктов – твердых лущеных горошин, помидо shy;ров, фасоли, молодых кукурузы и картофеля, яблок, персиков, слив; большие, сильно и странно волнующие арбузы.
И вся та сцена – виды, звуки, запахи, душный воздух и фио shy;летовый цвет, ливень, хлещущий по блестящим безлюдным тро shy;туарам, а также источающие пар бока старой серой лошади, кра shy;сивая, недавно вышедшая замуж молодая женщина, с восхити shy;тельной неуверенностью покусывающая нежные губы, делая за shy;казы молитвенно стоящему перед ней продавцу, – пробудила в его мальчишеском сердце могучее чувство радости, изобилия, гордого, бьющего ключом торжества, чувство личной победы, громадной удовлетворенности, однако почему все это так воз shy;действовало на него, он не знал.
Но в детстве чаще, необъяснимее, из более таинственных ис shy;точников безмерного ликования этот неудержимый возглас истор shy;гался у него в те минуты, когда картина изобилия оказывалась не особенно впечатляющей, когда непонятно было, что вызывало у него торжество, удовлетворенность, однако и тут радость его быва shy;ла не менее сильной, чем при полной, убеждающей картине.
Иногда этот возглас таился в тени облака, проплывающей по густой зелени холма, иногда с самой невыносимой радостью, ка shy;кую он только знал, в зеленом свете леса, поэтичной чаще деб shy;рей, прохладных, голых местах под пологом дерева, золотистых бликах солнца, пронизывающих странным, чарующим светом колдовское великолепие прохладной, бездонной зелени. Во всем этом великолепии бывали впадина, откос, поляна, родник, бью shy;щий в подушке из зеленого мха, растущий возле тропинки дуб с громадным дуплом, а дальше хрустально чистый лесной водопад, и в воде под ним женщина с голыми ногами, пышными бедрами и подоткнутой юбкой, а вокруг нее необычайное сияние колдов shy;ского золота и бездонной зелени, камень, папортник, пружиня shy;щий ковер мягкой лесной земли и все бесчисленные голоса ясно shy;го дня, они внезапным, отрывистым чириканьем, щебетом и пе shy;нием, неистовым стуком дятла проносились мимо нее к несмет shy;ным смертям, исчезали и раздавались снова.
И этот возглас приходил в слабом, надтреснутом звоне коло shy;кола среди дня, долетающем к тенистой теплоте поляны, в силь shy;ном жарком благоухании клевера, в частом падении желудей на землю среди ночи, в резком, далеком реве ветра осенью. Возглас этот бывал в сильном, вольном крике детей, играющих на улице в сумерках, в негромких голосах в конце лета, в женском голосе и смехе ночью на улице, в трепетании листа на ветке.
