Хаймито Додерер - Избранное

— Мы слишком поздно, — продолжал Родриго, — приходим к тому, что составляло и составляет суть нашей жизни, — к средоточию, стало быть. После встречи с драконом я отчетливей вижу заросшую сочными травами зеленую долину, прорезанную ручьями, в зеркале которых темнеет прибрежная зелень и становится глубже, на оттенок ближе к бурой черноте дна, высвечиваемого солнцем. Какая высокая трава! И виднеются мельницы. Одна из них… сожжена и заброшена.

Оба помолчали. Солнце уже скрылось за зубцами стен и иглами церковных колоколен города на горизонте.

Родриго быстро подошел к Говену и обнял его за плечи.

— Ты уже носишь белый пояс, — сказал он с улыбкой, — но любишь ты, как паж. Что же до меня — я отправлюсь дальше в путь.

Они еще стояли так вот рядом, и Говен положил руку на плечо своего прежнего сеньора, как вдруг на них с вершин крепостных башен обрушилась истинная гроза — то запели трубы, и все время, пока крепость, куда ни глянь, полнилась непривычным оживлением, этот беспрестанный немолкнущий гром низвергался на них, как водопад, заглушая все и вся.

На том же месте, где много недель назад лес отпустил из своего плена сеньора де Фаньеса и его свиту, вдруг объявились новые всадники.

Похоже, приключение, целью которого был Монтефаль, входило у рыцарей в обычай.

На сей раз это был немец, сеньор Гамурет Фронауэр.

Ему тоже пришлось повествовать и о своем странствии, и о встрече с драконом, сидя подле герцогини в холодноватой пустынной зале белых и серебристых тонов. Призваны были и Родриго с Говеном. Фронауэр, добродушный великан ростом с лесную ель, со взъерошенной белокурой гривой, рассказывал о своих похождениях на латыни, которой всяк тогда владел, рассказывал не торопясь, со вкусом, примешивая к своей речи немецкие слова и целые предложения и то и дело с видимым удовольствием прикладываясь к кубку.

— Двадцать томительных дней тряслись мы по этому лесу — в нем ведь, с позволения сказать, не погарцуешь, так и едешь сонным цугом, — и я уже совсем было верить перестал в эту тварь и всякие там басни. Но вот сорванцу моему, — он тряхнул белокурой гривой в сторону своего оруженосца, стоявшего у него за спиной и следившего за всем смешливыми шустрыми глазами, — сорванцу моему вынь да положь дракона, пристал и все тут; так и пришлось напролом сквозь колючий кустарник ломиться. А кругом тишь да гладь. Позже, однако же, нам довелось наскочить…

Так он рассказывал — обстоятельно, неспешно, а расторопный верный «сорванец» то и дело подскакивал к столику с кувшином и кубками, стоявшему справа от его господина, и наливал снова.

Бравому Фронауэру в этом приключении едва не пришлось туго. Примерно на том же месте, что и сеньора де Фаньеса, его перехватил змей, только на сей раз чудовище, видать, лучше выспалось, держалось весьма бодро и вполне расположено было к жуткой игре; к счастью, аппетит в нем и на этот раз не разыгрался при виде людей, затянутых в кожу и железо. Сеньор Гамурет, оставивший, подобно де Фаньесу, пажа и стремянных при обезумевших и, стало быть, совершенно не годившихся в дело лошадях, бодро ринулся в атаку, но вдруг обнаружил, что со всех сторон окружен змеем, свернувшим свое гигантское тело в кольцо, — окружен будто валом, но валом движущимся, потому что расходившийся змей с неуклюжей прытью завертелся по кругу, точно его вдруг обуяло желание укусить себя за хвост, и не обращал ни малейшего внимания на человечка в серебре и железе, который стоял в центре этого исполинского круга и перед глазами которого, подобно бегущей цепи холмов, мелькал то высоко вздымавшийся, то снова опадавший огромный драконий хребет. Рослые охотничьи псы Фронауэра — он прихватил с собой четверых — бесновались с обеих сторон кольца, норовя вцепиться зубами в змея; против роговой брони и наростов то были, конечно, бессильные потуги, но псы с их остервенелым лаем и прыжками, казалось, лишь увеличивали удовольствие, получаемое чудовищем от этого хоровода, и заставили его совершенно забыть о заключенном в кольцо рыцаре; слева же и справа от дороги лес валился, как подкошенный, так что летели и щепки, и стволы. Но странный этот плен сеньора Гамурета длился не долго, и времени на раздумье у него тоже было немного, ибо в тот самый момент, когда он вознамерился обрушиться на змея с мечом, по растревоженному лесу неожиданно — к счастью для Фронауэра, надо сказать! — пронеслось огромное стадо оленей. Это стадо, видимо, заинтересовало дракона гораздо больше всяких там шавок и серебряных человечков, потому что он разомкнул кольцо, ринулся, круша лес еще беспощадней, вдогонку за спугнутой поживой и был таков.

А Фронауэру стоило немалых трудов отозвать назад обезумевших собак.

Одну из них он велел слугам привести в залу; не долго думая, раскрыл ей пасть и, раздвинув клыки, показал герцогине два зуба, сломанных о чешую дракона.

— Стою я в этом сатанинском котле и думаю: ну, дело мое швах, — так описал сеньор Гамурет свое состояние в центре ужасного круга. — А паж и мои кнехты с лошадьми, те тоже не меньше меня струхнули, аж пот прошиб.

— Однако же вы успели сбить у чудовища, прежде чем оно спаслось бегством, вот это украшение с головы! — заметила Лидуана и указала на фиолетовый рог, который еще прежде был внесен на шелковой подушке и положен у подножия герцогского трона. — Ваша храбрость достойна всяких похвал.

Она перевела взгляд с Фронауэра на сеньора де Фаньеса.

— С позволения сказать, — несколько оторопело ответил сеньор Гамурет, какая уж тут храбрость. Не очень-то расхрабришься, когда на тебя несется целая гора. А что до этого рога, то я его не сбил, а нашел позже, чуть подальше от того места, где мне повстречался дракон.

— А где этот рог лежал? — спросила герцогиня, слегка подавшись вперед. — В лесу или прямо на дороге?

— Мы нашли его справа от дороги, в кустах. По правде говоря, не мы, а собаки. Вдруг они все сбежались туда, сбились в кучу, подняли лай, визг. Мы, понятное дело, решили поглядеть. И не удивительно, что они его нашли: у штуковины у этой такой сильный запах! Я бы сказал, сладковатый и довольно тонкий.

— Ах, вот оно что! — воскликнула Лидуана. — Все время, пока вы тут сидели и рассказывали, сеньор Гамурет, я думала, откуда этот странный аромат, и решила потом, что вы употребляете очень редкостные и изысканные благовония.

— Вот уж чего никогда в жизни не употреблял! — сказал Фронауэр, несколько озадаченный, и, возможно, заподозрил даже, что над ним собираются поиздеваться. Легкая морщинка прорезала его лоб над коротким прямым носом.

— Сеньор Родриго, скажите, чем это пахнет? — улыбнувшись, спросила Лидуана и знаком велела пажу поднести рог испанцу.

Руй де Фаньес наклонился над странным трофеем, который он недавно, обливаясь смертным потом, добыл у дракона. Полузакрыв глаза, он вдохнул этот запах. Лицо его хранило совершенную серьезность. Лишь несколько мгновений спустя он поднял взгляд, но, когда медленно заговорил, смотрел не на Лидуану.

— Наверное, так пахнет в заросших сочными травами зеленых долинах, прорезанных тихими ручьями, в зеркале которых темнеет, отражаясь, прибрежная зелень. Вполне возможно, что там и растут цветы с таким вот терпким и тонким ароматом, как у этого змеиного украшения.

— Это вы хорошо сказали, — промолвила Лидуана, и наступило молчание.

Сеньор Говен, настроение которого заметно омрачилось в первый момент по прибытии Фронауэра, потом несколько ожил. Но все-таки юношей владело немалое беспокойство, и оно-то однажды привело его в ступенчатые сады под аркадами, расположенные перед покоями его бывшего господина.

Он нашел сеньора де Фаньеса лежащим на оттоманке с закрытыми глазами. А позади прикорнул его паж, склонив головку на подлокотник тяжелого кресла. На маленьком столике рядом с оттоманкой стоял кувшин с вином и лежала шахматная доска, но фигуры на ней либо валялись на боку, либо были небрежно сдвинуты.

Говен остановился в углу маленькой галереи и прислонился к стене, на которой в лучах солнца сверкали разноцветные черепицы. С миниатюрных колонн свисали пышные зонтики соцветий. Теплое летнее небо кое-где прорывалось сюда, нависая большими синими лоскутьями, а вдали, над горизонтом, раздвигалось вольно и широко.

Здесь был покой. Здесь мир, который мы то и дело из страха и загнанности сердца оставляем без внимания, мир, мимо которого он сам, Говен, проходил полный тревоги, — здесь этот мир вступал в их жизнь отовсюду, как в дом с множеством ворот. Здесь резвился мотылек, и он тоже, с его легкими и случайными порывами, был заключен для стороннего взора в эту оболочку умиротворенности и покоя.

По видимости, оба дремали — и сеньор, и паж.

Говен следил за мотыльком. Тот был фиолетовый — примерно тех же тонов, что и осколок драконьего рога, — а цветы, которые он облетал, были сочного желто-коричневого цвета.