Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
- Ранен?
- Нет, устал очень, - буркнул он.
- Давай я подтолкну тебя сзади, а ты потом дашь мне руку. Надо посмотреть, нет ли еще живых.
Пришлось ждать, пока парень нашел в себе силы. Наконец с моей помощью он перевалился за борт.
Я напрасно ждал, что он протянет мне руку. Время шло, я кричал, ругался, честил его на все лады и раскачивал шлюпку. Никакого эффекта. Наконец, с трудом перекинув ногу за борт, я перевалился через корму. Он сидел, зажав коленями кисти рук. Вне себя от ярости, я саданул кулаком по его мокрой спине. Он лишь покачнулся и скосил на меня глаза, словно зверь, внезапно застигнутый светом фар.
- Хотел, чтобы я утонул, да? Ах ты, сволочь, сукин ты сын! Да я тебе башку размозжу! - вопил я.
Он молчал, только глянул на меня холодно-спокойно, хотя лицо его дергалось в тике.
- Бери весло, надо поискать тех, кто выжил, - сказал он.
Но в шлюпке было всего одно весло.
Оставалось лишь ждать, болтаясь на волнах. Я озирался, кричал в надежде, что кто-то из спасшихся окажется рядом. Но кругом было пусто. Огоньки постепенно тухли и тонули. Я почти ожидал всплытия подводной лодки. Должны же они посмотреть, что натворили. И мне даже хотелось, чтобы это произошло. Ведь они наверняка где-то рядом, на что я рассчитывал? Сцепиться с ними, оглушить своим криком? Но нет - они были далеко - возможно, продолжают прерванный ужин или режутся в карты. А между тем мрак стал непроглядным - ни единого огонька спасательной шлюпки или плота.
Я сидел неподвижно, ожидая, когда рассветет и я смогу увидеть, не маячит ли что-нибудь на горизонте. Но и с рассветом никто не появился. Над морем курилась дымка - душная, как ворох заношенной одежды, приготовленной в стирку. Рыжее солнце пронзало это марево, преломляя лучи, и в пятидесяти ярдах ничего не было видно. Какие-то обломки мы углядели, но не шлюпки. Я был потрясен гибелью экипажа - море поглотило всех, никого не оставив в живых, а находившиеся в машинном отделении вообще не имели шансов выжить.
Мрачный, понурый, я осмотрелся, нельзя ли чем-нибудь разжиться в шлюпке. Там имелись дымовые шашки, сигнальные ракеты и достаточный запас еды и питья - ведь нас было всего двое. Кого же судьба предназначила мне в напарники? Кого я колошматил прошлой ночью, бил из последних сил? Каких еще бед мне от него ждать? В шлюпке я оказался с матросом, выполнявшим обязанности корабельного плотника, и это можно было считать большой удачей, поскольку руки у меня слабые. Напарник мой, укрепив стоймя весло, соорудил нечто вроде паруса и заверил, что мы находимся не больше чем в двухстах милях от Канар и при благоприятном стечении обстоятельств нас аккурат к ним прибьет. Он сказал, что изучал карты и знает точно наше местонахождение и направление течений. Он утверждал это уверенно, с большим знанием дела. О вчерашнем моем нападении, криках и проклятиях не было и речи. -
Он был коренаст и плотен, с большой, коротко стриженной головой. В щетине его виднелись седые волосы, но появились они не от возраста: усы, окаймлявшие скорбно опущенные уголки рта, были совершенно темными. Глаза под стеклами очков отливали голубизной. Вытертые на коленях форменные штаны еще не просохли и темнели на щиколотках.
Дав волю воображению, можно было представить, каклет в десять он зачитывался «Механикой для любознательных».
Мы молча разглядывали друг друга.
- Вы мистер Марч, интендант, - наконец произнес он.
Голосом был звучным и приятным, с интонациями образованного человека.
- Верно! - крикнул я, удивленный этой внезапной вио- лончельностью тембра.
- Бейстшоу, судовой плотник. А вы, случайно, не из Чикаго, как и я?
Фамилию Бейстшоу я когда-то слышал.
- Ваш папаша не занимался недвижимостью? В двадцатых в окружении Эйнхорна был некто Бейстшоу.
- Он и этим промышлял немного. Но больше торговал сельскохозяйственной продукцией. «Бейстшоу, лучшие продукты», помните?
- Нет, Эйнхорн придумал ему другое прозвище.
- Какое же?
Идти на попятный было поздно, и я сказал:
- «Бейстшоу, Свинячьи Отходы».
Бейстшоу расхохотался. Зубы у него были крупные.
- Здорово! - восхитился он.
Вообразите только: катастрофа, безлюдье, смертельная опасность, тревога о будущем, и внезапное дружеское расположение к земляку вплоть до шуток и прозвищ!
Но уважения к отцу я в нем не почувствовал, и это мне не понравилось.
Уважение? Выяснилось, что он прямо-таки ненавидит отца. И радуется его смерти. Я готов поверить, что старик Бейстшоу был тираном, скупердяем и вообще человеком ужасным, но все же являлся отцом этого парня!
В соответствии с нашим настроением и сменой дня и ночи океан и небо над ним окрашивались то в яркие, то в мрачные тона, расцвеченная блестками вода с наступлением темноты начинала гневно бурлить. Днем было нечем дышать от зноя, и мы прятались под грубую ткань самодельного паруса, дававшего кусочек тени. К счастью, в первые несколько дней стоял штиль.
Я попытался смирить свое беспокойство и не задаваться вопросом, увижу ли когда-нибудь Стеллу или Маму и братьев, Эйнхорна, Клема. Дымовые шашки и сигнальные ракеты я держал наготове и сухими. Шансы, что нас подберут, были неплохими: в этой части Атлантики курсировало немало судов; потони мы южнее, дела обстояли бы хуже.
Порой жара становилась нестерпимой и, казалось, ссыхалась даже вода; соль начинала в ней потрескивать и шуршать, будто тающий снежный сугроб.
Бейстшоу не спускал с меня глаз, наблюдая через очки. Мне чудилось, что и во сне он бдит, пристально, чуть откинув голову, вглядываясь в мое лицо. Даже кузина Анна Коблин не смотрелась в зеркало с таким вниманием. Он сидел, выпятить плотную грудь, тяжелый, внушительный. Было в нем что-то лошадиное, не хватало только копыт. Хорошо, что в ту первую ночь он не дал мне сдачи. Но тогда мы оба слишком обессилели, чтобы драться по-настоящему. А теперь он словно забыл об этом и вел себя как ни в чем не бывало - сильный, уверенный и совершенно непоколебимый. Он любил посмеяться, но и захлебываясь смехом, взрывы которого далеко разносились над водой, не упускал меня из виду, пронзая взглядом маленьких голубых глазок.
- Слава Богу, я не утоп, - сказал он. - По крайней мере пока. Уж лучше с голоду помереть или замерзнуть. Только не утонуть. Папаша мой, знаете, как раз и утонул.
- Вот как? - Стало быть, прощай, Свинячьи Отходы. Тогда-то я и узнал о его смерти.
- Да. В Монтроуз-Бич утонул. На отдыхе. Предприниматели частенько на отдыхе помирают - ведь в другое время им и помереть-то недосуг, заняты очень. А тут расслабятся - кондрашка и хватит. Отец помер от сердечного приступа. _
- Но вы же сказали - утонул.
- Ему стало плохо, он упал в воду и утонул. Рано поутру. Сидел на пирсе, читал «Трибюн». Он вечно вставал ни свет ни заря. Привычка торговца. Приступ был не такой уж сильный, и он бы выжил, да вода его сгубила - набралась в легкие.
Бейстшоу, как я понял, любил разговоры на медицинские и научные темы.
- Его нашла береговая охрана. И уже днем в газетах появилась версия убийства или какой-то разборки. Дескать, в кармане у него была толстая пачка денег, кольца на пальцах и всякое такое. Я прямо взбесился, когда прочитал. И сразу бросился на Брисбен-стрит задать им жару. Вздумали тоже людей баламутить! Мама, бедная, сама не своя была. Убийство! Я заставил их дать опровержение.
Знаю я эти опровержения - на тридцатой странице мелким шрифтом.
Тем не менее об этой своей победе Бейстшоу говорил с искренней гордостью. Еще он рассказал, как после смерти отца, надев отцовскую широкополую шляпу, взял из гаража его «кадиллак» и разбил. Нарочно врезался в стену. Потому что отец трясся над ним, пылинки сдувал с этого «кадиллака», словно то была не машина, а какие-нибудь драгоценные швейцарские часы, а сына и близко не подпускал. Вообще Свинячьи Отходы был большим педантом и не любил, когда кто-то ломается. И если в приступе гнева ему хотелось бить посуду, миссис Бейстшоу быстренько говорила: «Арон, Арон! Ящик!» В выдвижном ящике кухонного буфета хранились жестяные коробки из-под печенья - их держали там специально для того, чтобы ему было что крушить и топтать ногами. И как бы он ни был зол, но о коробках помнил и никогда не бил фарфоровую посуду.
Рассказывая мне об этом, Бейстшоу смеялся; мне же было жаль старика.
- На похоронах эту машину не использовали - была в ремонте. Похороны получились в старинном стиле, по моде. А первое, что я сделал, едва старик окочурился, - это порвал со своей кузиной Ли. Отец заставил меня обручиться с ней, потому что я, дескать, посмеялся над ее чувствами. Ну а когда он окочурился, жениться мне было уже не резон!
- Посмеялся над чувствами? В каком это смысле?
- Ну, перепихнулся с ней. Но я поклялся, что ему не удастся меня окрутить, - не доставлю я ему такого удовольствия.
- Но вы же, наверно, любили ее. При чем тут старик и его желание вас окрутить?
