Сол Беллоу - Приключения Оги Марча
— Верно говоришь. Надо использовать то, что есть. Но пребывать в бездействии тоже нельзя. Я понимаю двусторонность задачи: сделав шаг, ты можешь проиграть, сидя на месте — сгинешь заживо. Но терять-то что? Изобрести нечто лучшее, чем созданное Природой или Богом, ты вряд ли сможешь, но, двигаясь, не утеряешь своего дара и способности к развитию. Так уж мы устроены.
— Правильно, — согласился я. — И я очень благодарен вам за то, что вы мне открыли.
Разговор наш происходил на пятьдесят восьмом этаже небоскреба в центре Манхэттена за раздвижными стеклянными дверями. Никакая разнеженность и пресыщенность не изгладит этого из моей памяти.
— Лучше уж умереть таким, каков ты есть, чем жить чужой жизнью, — сказал он.
После чего погрузился в задумчивость и некоторое время сосредоточенно молчал, словно подсчитывая капли, роняемые кем-то невидимым. И что это были за капли — скрытого смысла или горечи? Кто знает? _
— Наверно, и тебе интересно, что заботит меня последние несколько месяцев. — Горечь. Теперь ошибиться невозможно. Большие глаза его погрустнели в тяжком раздумье. — О браслете я заговорил потому, что и сам постоянно думаю о кольце с бриллиантом, которое миссис Каттнер, Агнес, потеряла пару месяцев назад. Сказала, что ее ограбили в Центральном парке, когда она вечером выгуливала собаку. Конечно, такое бывает — людей грабят, и грабят нередко.
— Но зачем надевать кольцо с бриллиантом на прогулку с собакой?
— Она объяснила это тем, что собиралась на свидание со мной. На шее у нее остались следы чьих-то пальцев. Неплохое доказательство, верно? И обнаружили ее на дорожке недалеко от детской площадки. Копы доставили ее домой. Вполне убедительно, не так ли?
— Звучит весьма…
— Она получила страховку в пять тысяч долларов. И, строго между нами, я не сомневаюсь, что инсценировала все это сама.
— Как такое возможно?
— Для нее — возможно.
Видение венской красотки, душащей себя на дорожке в темном парке, меня ошарашило.
— Почему вы в этом уверены?
— Кольцо находится у одной из ее приятельниц.
— Но зачем ей понадобились деньги?
— В том-то все и дело. Я полностью ее обеспечиваю. Посылаю чеки ее мужу на Кубу. Спрашивается, для чего ей понадобилось еще и это мошенничество?
— Может, это деньги на какие-нибудь налоги. Вы предусматриваете все ее траты?
— Во всем, что касается собственности, она очень аккуратна. И это моя последняя надежда. Предусматриваю ли я ее траты? Конечно. Я подарил ей дом на Манхэттене. Но что, если дело не в этом? Понимаешь, чем тут пахнет! У нее есть тайны от меня, она ведет двойную жизнь!
— Объяснение может оказаться самым прозаическим и заурядным — какой-нибудь родственник, случившаяся с ним неприятность, о которой она не хочет вам говорить. Или же ей надоело брать у вас деньги и захотелось заработать самой.
Он уловил утешительный смысл моих слов.
— Но это можно было сделать гораздо проще. А если ей требовалось кому-то заплатить, чтобы откупиться? Конечно, я могу быть чрезмерно подозрителен — сказываются профессиональные навыки. Но ты же понимаешь, о чем я думаю и что вижу со своей колокольни?
Бывает, что даже непродолжительное знакомство очень сближает и приводит к пониманию. Вот и мы с Минтушьяном, сблизившись не столь давно, хорошо понимали друг друга.
В ту субботу мы со Стеллой и Агнес так и не встретились — произошла какая-то путаница во времени. Минтушьян ожидал их в своем офисе и сильно нервничал. Приближался час ужина с женой, и он в конце концов послал шофера на квартиру Стеллы, перенося нашу встречу на половину десятого, а сам повез меня к себе домой через Центральный парк.
Так я познакомился с миссис Минтушьян. По внешнему виду догадаться о ее болезни было невозможно: седовласая дама в голубом стеганом пеньюаре, державшаяся с большим достоинством и даже надменно. Отвага ее казалась трогательной. Меня она встретила неприязненно.
— Мартини надо смешивать на кухне, Гарольд, — сказала она Минтушьяну.
Ему пришлось выйти. Едва он удалился, как она сурово спросила меня:
— Кто вы такой, молодой человек?
— Я клиент мистера Минтушьяна. Мне, видите ли, вскоре предстоит вступление в брак…
— Вам вовсе нет нужды мне что-то объяснять, — сказала она. — Я знаю, что у Гарольда есть от меня секреты. То есть он считает это секретами. На самом же деле я знаю все, поскольку постоянно думаю о нем. Знать все нетрудно, если есть время и занят только этим. Даже выходить из комнаты и то не обязательно.
— Я не так давно познакомился с мистером Минтушьяном, — сказал я, — но, по-моему, он великий человек.
— О, вы это поняли? Он действительно великий человек, несмотря на все его человеческие слабости.
Меня ошеломила мысль, что в то время, как львиноподобный Минтушьян мучается в когтях, как он думает, полного одиночества, его больная жена неустанно следит за ним. Но тут вошел Минтушьян с бокалами, и разговор наш прервался.
Глава 25
Опьяненного любовью, как это случилось со мной, никакая сила не удержит от брака. Не знаю, пытался ли Минтушьян меня остановить, но если и так, шансов у него не было ни малейших, поскольку заронить в мою душу семя подозрения не представлялось возможным. Так или иначе, но он играл роль доброго друга. Он организовал свадебный завтрак, накупил роз и гардений для всех присутствующих. Небо над ратушей было синим, воздух, казалось, дрожал неслышными переливами мелодий. Спускаясь в лифте, я вдруг вспомнил, как меньше года назад стоял на верхней площадке чикагской окружной больницы и думал, что из всей нашей семьи, включая Бабушку Лош, один Саймон избежал общественной благотворительности. Теперь же исчезли причины завидовать Саймону. Завидовать? Да я, как и хотел, обскакал его — женился на любимой женщине и, значит, ступил на единственно правильный и достойный путь. Как я уже говорил, брат мой из тех людей, что оставляют мир таким, каким застали, входя в него, и в том же виде передадут этот мир дальше, своим наследникам, детям, если они есть, — правда, сказать в точности, есть ли дети у Саймона, я не мог. Да, именно таким образом подчиняются эти люди жизненным закономерностям — так ощущают на себе влияние магнитных полюсов горные вершины, так неосознанно проживают свой век, копошась среди водорослей, крабы и разрастаются сталактиты в пещерах. Я же, полюбив, достиг куда большего: понимания себя, а значит, и жизни в целом; я независим и ни у кого не прошу милости. Рядом со мной — моя невеста, лицо ее светится от счастья, и она разделяет мои желания. В свое время она наделала немало ошибок, но все это в прошлом и ошибки свои она искупила.
Мы ступили на крыльцо. Кругом бродили голуби, а Минтушьян пригласил фотографа — заснять свадебный пир.
Накануне я окончил свои курсы в Шипсхеде и имел в кармане новенькое удостоверение. Улыбка моя стала шире, поскольку мне выделили денег, чтобы вставить зубы вместо потерянных в Мексике. Должен признаться, что вдобавок к страстной любви и чувству гордости я испытывал какую-то удивительную легкость, летящую от меня, как стружка из-под рубанка плотника. При этом я был безукоризненно выбрит, причесан, словно кинозвезда, и одет в хрустящую, плотно пригнанную форму, на которой не хватало только нашивок и орденских ленточек. Я хотел бы иметь и их, быть героем войны под стать своей красотке жене. Я пытался сохранять спокойствие, но, думаю, вы легко себе представляете, как я нервничал. И не только из-за предстоящего выхода в море, но и потому, что Стелла через неделю должна была отправляться на Аляску, к алеутам, с каким-то шоу. Я возражал против ее поездки.
Конечно, я делал все положенное, чтобы не испортить праздник. Нас снимал фотограф вместе с Агнес и Сильвестром. Теперь, зная историю о самоудушении, я глядел на Агнес другими глазами. На ней был элегантный серый костюм, хорошо подчеркивавший бедра, с высоким воротником, казалось, намеренно прикрывавшим шею.
В квартире Стеллы был накрыт фуршет — индейка, ветчина, шампанское, коньяк, фрукты и кекс. Все было шикарно. Повстречав в городе Фрейзера под ручку с Роби, я пригласил и их, чтобы гости со стороны жениха были хорошо представлены. На Фрейзере была майорская форма. Борода Роби отросла и стала еще гуще. Со времен Вашингтона он растолстел. Он сидел в одиночестве, забившись в угол, и, зажав руками колени, помалкивал. Но и без него было кому поговорить.
После нескольких бокалов шампанского Сильвестр стал ухмыляться. Чудак он был, этот Сильвестр: всегда хотел казаться серьезным и строгим и вечно выдавал себя своими ухмылками, в которых прорывалась наружу его бесшабашная веселость. В своем строгом костюме в полосочку он сидел возле меня. Я обнимал Стеллу за талию и поглаживал ее атласное свадебное платье.
