Альбер Коэн - Любовь властелина
— Но что выиграю я от участия в этом предприятии, при том, что я рискую своей честью?
— Господин несомненно даст тебе тысячи.
— В таком случае я «за», включая потерю чести, — сказал Проглот. — А впрочем, эта пресловутая честь — не более, чем презренный страх перед людским мнением, что придает комический оттенок даже трагедиям Корнеля! Но если нужно нести какие-нибудь вещи, я-таки не понесу, поскольку это противоречит моему достоинству ученого!
Он зевнул, хрустнул костяшками пальцев и подумал о том, что надо бы вырыть окоп, чтобы, в случае чего, обороняться от мужа. Но тут нашлись остатки нуги, и это вернуло ему оптимизм, и он затянул псалом своим глухим хрипатым голосом, отбивая ритм здоровенными босыми ступнями.
— И все же, — сказал Соломон, почесав нос, — все же это нехорошо как-то. Была бы она юной девушкой, и он хотел бы жениться на ней без согласия родителей — еще ладно. Но она замужем!
— И вдобавок, — вставил свое слово Маттатиас, — если она получит наследство от какой-нибудь старой тетки, он не сможет им воспользоваться, поскольку не женат на ней по закону.
— Нужно только доверить мне процесс по делу о наследстве, — оживился Проглот.
— И ты вытянешь из него все! — сказал Михаэль.
Проглот польщенно хохотнул и кокетливо подергал бороду. Очень может быть, очень может быть, что он все из него вытянет, а что, все знаменитые адвокаты такие, а как иначе? Потом он заскучал, посмотрел на свои волосатые, испещренные венами руки, меланхолично зевнул. Что он делает здесь, в такой второстепенной, подчиненной роли, на каких-то неизвестных пастбищах презренного скота?
— Было бы хорошо, — сказал Соломон, — если бы господин уехал не с ней, а с ее мужем, как добрые друзья, отправились бы вдвоем в путешествие, развлеклись бы там, честно и благородно провели время, вот, как я считаю, потому что я правоверный иудей. Женщина-то на что? — добавил он, мало заботясь о последовательности в своих суждениях.
— Иногда ты бываешь достаточно рассудителен, о, боб бобович, — заметил Проглот. — Друзья, как вы смотрите, если мы восстановим попранную мораль, вернув молодую женщину на путь истинный с помощью кусочка ароматного сыра?
— Да что ты несешь, у тебя мозги набекрень! — возмутился Соломон. — Неужели ты думаешь, что она оставит своего драгоценного ради куска сыра, что такому красавцу она предпочтет пармезан или даже самый вкусный соленый сыр из Салоник?
— Это риторическая фигура, — ответствовал Проглот с усталым видом абсолютного превосходства.
— Что касается меня, — продолжал гнуть свою линию Маттатиас, — я уверен: чтобы заставить эту женщину забыть племянника Салтиеля, нужно заинтересовать ее каким-нибудь выгодным коммерческим дельцем, даже скорее банковским, с доходом от разницы курсов в Нью — Йорке.
— Я только хотел это сказать! — закричал Проглот. — О, Маттатиас, ты снял эту идею с моего языка, где она вертелась, омываемая слюной! Коммерческое дельце, вот тот ароматный сыр, о котором я говорил, клянусь вам! Даже и не клянусь вовсе, поскольку это чистая правда! О, братья по духу и времени во всей его широте и долготе, вот что нам нужно сделать, слушайте сюда! Когда появится плутовка, вся колыхаясь, и благоухая ароматами корицы, и кокетливо отставив в сторону мизинчик, тут мы ее и загарпуним — и для начала пристыдим за ее грешные колыхания. И я, сперва обрушив на нее мой пророческий гнев, поглажу бороду с известной вам сардонической, но любезной улыбкой, наклонюсь к ней и отеческим тоном, с легким английским акцентом, чтоб внушить ей больше доверия, предложу создать анонимное общество по изданию журнала, в котором объявления будут стоить только одно су строчка, но продавать который мы будем не меньше, чем за пять франков номер, столько в нем окажется интересных объявлений! Естественно, идея моя, а капитал — ее, пятьдесят процентов мне, двадцать вам всем и тридцать — ей и ее мужу! Это уж, по крайней мере, поприятнее будет, чем читать стишки перед любовником и тремя пальмами в Ницце, я так думаю! Вот-таки жизнь начнется! И хватит уже этих отвратительных тройных поцелуев с продолжением.
— Идея неплоха, — одобрил Маттатиас и поскреб крюком рыжую козлиную бородку. — И знаешь, Проглот, что еще больше заинтересует ее: пусть журнал будет взимать десять процентов в случае, если объявление достигнет цели.
Усевшись на траве в голубоватом свете луны, Маттатиас и Проглот долго еще обсуждали этот вопрос и сошлись на пяти процентах. Все решено, объявил Проглот, как только язычница придет, он встанет, подбросит ей эту идею, со всеми сопутствующими аргументами морального характера, и несомненно убедит ее. И тогда все устроится как нельзя лучше, и она начнет, вместе с Доблестными и своим мужем, а если ей так уж захочется, и с господином Солалем отличное дело по изданию журнала, с телефоном и заголовком, и хватит уже этих амурных похождений! Возможные потери конечно же возьмет на себя муж, и телефон в редакции будет весь белый, поскольку эта бесстыдница так уж любит поэзию. Ну что ей еще надо? Мы даже выберем ее председательшей административного совета, и ее имя будет напечатано на отдельном листе, и она одна будет иметь право на подпись! И к тому же мы ей предложим купить холодильный вагон и будем сдавать его разным европейским странам! Миллионы поплывут в руки! С робким энтузиазмом Соломон внес свою лепту и предложил, что дама может излагать объявления в стихотворной форме, это развлечет ее и частично заменит радости любви. Знаток женского сердца Михаэль позевывал, мурлыкал песенку и не перебивал этих невежд.
— А знаете, что я сделаю после того, как племянника Салтиеля бросит его поэтесса? — спросил Проглот. — Я вызову телеграммой двух моих дочерей и с очаровательной улыбкой предложу ему выбрать одну из них в качестве законной супруги, мне все равно какую, лишь бы он хоть одну у меня забрал! А я-то, в качестве тестя, уж такой лакомый кусочек себе урву в этой их Лиге Наций! И вы посмотрите, я еще буду принимать вас в своем личном кабинете, держа у уха телефон, раздавая приказы направо и налево, и лихо сдвинув шляпу набекрень! И кабинет мой будет рядом с кабинетом моего зятя!
— Дурень, — сказал Михаэль. — Ты и правда думаешь, что он упустит такую штучку для постели, юную, знойную и наделенную всеми надлежащими округлостями? Ты же сам понимаешь, что твоих дочек он не возьмет даже на зубочистки?
Проглот вздохнул, быстро согласившись с его словами. Увы, это правда, они столь же глупы, сколь костлявы, эти дылды, и могут только ныть и жаловаться, просто какие-то бледные поганки. Что делать, руководящей должности в Лиге Наций не видать. Эти две идиотки и его парнишки — просто небо и земля. Он улыбнулся, душа его устремилась к трем чудесным малышам, и он внезапно понял, что они в один прекрасный день станут невероятными миллионерами и любимцами всего Парижа, это уж точно. Ох, он ничего у них не попросит, никакого денежного вспомоществования, пусть сами наслаждаются своими долларами. Все, что ему надо, это видеть их всех троих пристроенными, выгодно женатыми, на длинных шикарных автомобилях, а там можно и умереть спокойно. Да, мои ясные алмазики, прошептал он, и стер подобие слезинки. И тут же почувствовал голод.
— Дорогой Соломон, — сказал он, — нет ли у тебя случайно нескольких соленых фисташек мне на зубок, пожалуйста?
— Увы, дорогой Проглот, у меня их больше не осталось, я все тебе отдал.
— Значит, ты сдохнешь, — зевнул Проглот.
— Ну и неправда, — улыбнулся Соломон, — ведь я знаю, что ты меня любишь, и в прошлом году, когда я тяжело болел и чуть не умер, с температурой сорок и один, ты сидел у моей постели всю ночь и даже плакал, я сам видел слезы! Вот так-то! Скажи, дорогой друг, ты, знающий все, скажи, что нужно сделать, чтобы дать знать добронравной молодой девушке, что страдаешь от нежной страсти к ней? Ну, в общем, каковы манера и обычай?
— Обычно это делают рекомендательным письмом с уведомлением о получении.
— А в письме-то что?
— Ну, пишут примерно так: «Милое создание, я, со всей приятностью, довожу до вашего сведения в данном письме, что я пленен вашим прелестным обхождением и разумными рассуждениями и потому мчусь к вам сегодня вечером, оставив все дела, неся огонь страсти вам в домашние пенаты».
— Это неплохо, — рассудил Соломон. — Но я скорее скажу ей, что люблю ее от всего сердца и всем своим существом.
— И она рассмеется тебе в лицо, — сказал Михаэль.
— Не согласен, — возразил Соломон. — Она сочтет, что я очарователен, потому что юные девы любят открытые сердца. А теперь я опять отлучусь по малой нужде, — сообщил он и улизнул.
— Проглот, как ты там сказал в конце письма? — спросил Михаэль.
— Неся огонь страсти к вам в домашние пенаты.
— Да, строго говоря, верно, но если она еще и замужем, было бы неплохо добавить: в отсутствие вашего рогоносца, чтобы ее рассмешить. Если женщина смеется — она твоя. Но, в принципе, зачем вообще писать письмо? Лучше позвать ее на ужин со всякими соленьями, потом чуток барабульки, и уже до десерта она воспылает.
