Ласло Немет - Избранное

«Ну, обсудили с Лайошем положение в сельском хозяйстве?» — спрашивала барыня, когда муж, скинув грязные ботинки, клал ноги в кожаных домашних тапочках на решетку калорифера. Но барин разве что ронял что-нибудь лестное насчет Лайоша. А Тери в это время на кухне дразнила Лайоша: «Рассказали барину про изобретение, Лайош? И о чем это барин может с вами столько говорить?» Лайош старался дать на это такие ответы, которые укрепили бы его авторитет. «О планах своих говорил барин», — скупо отвечал он. Или просто: «Говорили про ситуацию». Или совсем просто: «Про политику». «Ситуация» была для Лайоша таким же широким понятием, как «человечество» или «мир». Ситуация относилась ко всему вообще, политика же — к вещам, которые не касались перекопки или других дел возле дома. Тери смеялась: «Ну, говорила же я вам, что барин странный».

То, что барин мог о чем-то беседовать с Лайошем, превосходило все прежние представления Тери о странности барина. К этому выводу ее приводило и презрение, которое она испытывала к личности Лайоша. Лайош умел по достоинству ценить даже маленькие преимущества, а неудовлетворенное любопытство Тери к недоступной сфере его жизни давало ему такое позиционное преимущество, которое он старался использовать с умом и не спеша. Его затяжная война с барином была особь статья, тут не имело значения, что об этом думала Тери, и потому на двух фронтах: в саду и на кухне — Лайош прибегал к разным боевым средствам. В саду он нащупывал тайну барина, одновременно пытаясь узнать, велика ли его, Лайоша, власть над ним и можно ли ею воспользоваться, не угодив в ловушку. В кухне у него была одна-единственная цель: пробудить в Тери уважение к себе. Для этого, во-первых, надо было нагнетать тайну, а во-вторых, увеличивать свою роль в ней. Туман, в котором иногда мелькает какой-то свет, куда загадочней, чем туман сплошной, неподвижный. Световыми сигналами служили Лайошу определенные вопросы. Например, есть ли у барина в его институте приработок? Когда барин в последний раз ездил в Кечкемет? Не знает ли Тери, есть среди друзей барина хорваты? Был ли барин военным? Не пробовал ли барин при ней еще кого-нибудь «уговорить»? Все это Лайош спрашивал с таким видом, будто в общем он все и так знает и хочет только выяснить мелочи. Приработок, Кечкемет, хорваты, какое-то дело, на которое требовалось кого-то уговорить, — все это окружало теперь барина и Лайоша какой-то общей тайной, укутывая их куда прочнее, чем ноябрьский туман. Вопросы сопровождались краткими комментариями. Ну конечно, он так и думал, что барин не служил в армии. Кто знает его, Лайоша, тот может догадаться, что его-то уговорить не так-то легко. Было у Лайоша свое мнение и о Кечкемете, о хорватах, о приработке. Нет, он не из тех, кто легко поддается на удочку, как могла подумать Тери по своим прежним наблюдениям. Дружба Лайоша стоит немало, но барин, видно, согласен дать за нее любую цену…

Заставить женщину изменить мнение о мужчине не так просто, и все намеки Лайоша на его общую с барином тайну скорее увеличивали в глазах Тери странности барина, чем Лайошев авторитет. И все-таки какая-то едва заметная нерешительность мелькала у нее в лице, когда она смотрела на Лайоша, входящего в кухню из сада. Так светская дама смотрит на знаменитого артиста, с которым она четверть часа болтала в полной уверенности, что это какая-то заурядная личность, но, узнав правду, не себя обвиняет в ошибке, а мир, который подложил ее безошибочному женскому чутью такую свинью. «Предупредить надо бы барина, — сказала она хозяйке, — пусть с этим Лайошем не очень откровенничает. Долго ли до беды…» Но барыня лишь улыбалась: «Пускай себе тешатся. Барин Лайоша хвалит: с головой, говорит, парень. Умней, чем кажется». И пусть слова эти нанесли больший ущерб понятиям Тери об уме, чем пользы — Лайошу, все же от нерешительных взглядов Тери, словно от прохладного родника в жару, веяло отрадной растерянностью, в которой Лайош, даже утратив навсегда уют и теплоту часов, проведенных возле керосиновой лампы, на некоторое время почувствовал себя чуть-чуть увереннее.

Появление в доме гувернантки положило этому конец. В последних числах ноября тучи, туман и ветер на два-три дня сняли осаду с дома Хорватов, и шлак, по которому д-р Эндре Хорват брел вверх по улице, возвращаясь из института, вновь ненадолго расчертили бледные тени столбов и полосы Тусклого солнечного света. В одну из таких полос света, которая была в поле зрения понурившего голову барина, влетела сперва гигантская бабочка, потом две птицы заметались вокруг большого пушистого шара. Когда, застигнутый врасплох этими юркими приближающимися существами, барин поднял глаза, гигантская бабочка превратилась в красный бант, шар — в каштановые волосы девочки, а две юркие птицы — в милые детские ладошки. И вот уже звездногорская отшельница Жужика мчалась со всех ног к отцу, и склоненная его шея тут же попала в тиски двух крепких рук, не отпускавших его до тех пор, пока все поцелуи, заказанные из-за ограды, не разместились на плохо выбритых щеках Хорвата. После того как вылазка завершилась так удачно и голова Жужики осталась вблизи отцовской щеки, даже когда он выпрямился, оба повернулись к ограде: девочка — чтоб торжествующим взглядом доложить об успехе операции, Эндре Хорват — чтобы продемонстрировать режиссерам свою отцовскую радость. Однако за оградой не было барыни, там стояла одна лишь Тери, поддерживавшая под мышки Тиби, который, вскарабкавшись на калитку, радовался совсем не отцу, а скрипу раскачивающихся туда-сюда ворот. Тери пришлось оторвать его от выкрашенных суриком прутьев и посадить на свободную руку барина.

Три головы на двух ногах вступили в столовую дома. Уже потому, что жену в этой трогательной сцене заменяла Тери, барин мог бы догадаться, что причина тут не только в калитке, поразившей воображение Тиби, и что, помимо двух возвратившихся детей, его ожидает — как только от встретится с истинным режиссером — еще сюрприз. Однако барин — может, потому, что мыслил в этот момент сразу тремя головами — не оценил ситуацию достаточно серьезно и потому ошарашенно опустил детей на пол, обнаружив в столовой вместо жены незнакомую даму. Она выглядела на несколько лет старше барыни, но отличалась стройностью и изысканными манерами; в этот момент она занималась размещением на столе обеденных приборов. Свернув строгим конусом белоснежные салфетки, она ставила их на тарелки, как на банкете в ресторанах, и, кроме большой пары вилок и ложек, возле каждой тарелки помещала еще по маленькой паре. Скатерть была туго накрахмалена, посередине ее бежала нарядная дорожка, означавшая присутствие гостя. Барин в замешательстве не придумал ничего иного, кроме как вежливо представиться. «Ich freue mich»[28], — ответила дама, после чего барин сбежал из комнаты, воспользовавшись тем, что Тиби захныкал по оставленной калитке.

Барыня, стоя у кухонного стола, доставала из шипящего жира затейливо переплетенный хворост. В домашнем платье с короткими рукавами она раскраснелась и была за этой работой само обаяние. Лайош, сидя на скамеечке, толок сахар в звонко гудящей мелкой ступе, готовя пудру. «Я так счастлива, что дети приехали; я лишь сейчас и чувствую себя по-настоящему дома, когда бабушка их привезла», — щебетала хозяйка. В одной руке у нее была тарелка, в другой — хворост на вилке, и за отсутствием свободных рук она потянулась к мужу яркими мягкими губами. Хорват поцеловал ее, но продолжал коситься в сторону комнаты. «Да, ты уже видел нашу немку? — спросила барыня все тем же беззаботным и счастливым тоном. — Я думаю, нам с ней повезло. Она была замужем за представителем одного австрийского завода. С мужем она развелась и готова служить за любую плату, лишь бы жить в хорошей семье. Она и французский знает, с Жужикой будет только по-французски разговаривать». Барин, сраженный новостью, стоял на кухне, пропитанной запахом хвороста. Лайош со ступкой меж колен исподтишка поглядывал на него. «Не слишком ли нас много?» — с горечью вырвалось у барина. «Вот так же он и из-за меня сердился», — подумал Лайош, осторожно пересыпая пудру в тарелку. «Что значит „не слишком ли много“? — спросила барыня таким тоном, каким сиделка разговаривает с тяжелобольным. — Лайоша ты не считаешь, я надеюсь? А Тери одна с таким домом да еще с двумя детьми не справится. Не только она — любая бы не справилась. И мы же с тобой давно договаривались, что возьмем к детям немку-гувернантку». Барин затравленно оглядел кухню.

Лайош с пустой ступкой стоял спиной к нему, однако спина выражала напряженное ожидание. Тери смотрела на барина, слегка приоткрыв рот и улыбаясь, как будто сидела в кино. Барыня возле кастрюли с шипящим и стреляющим жиром прятала волнение за разгоряченностью занятой стряпней хозяйки. В эту критическую минуту слуги были ее лучшими союзниками. Поэтому она упомянула Лайоша, поэтому сослалась на возросшие обязанности Тери. Барину следовало понять, что если он пойдет дальше, то неминуемо прозвучат еще более неприятные аргументы. Скажем: «Если ты считаешь, что нас слишком много, то Лайоша можно уволить хоть сегодня же» — или: «Я тебя просто не понимаю: рассуждаешь все время о чуткости к людям, а сам способен взвалить на девушку столько работы». «Коли вы, господин доктор, многому учитесь от бедняков, тогда почему сердитесь, что я копаю сад?» — читал Хорват на спине отвернувшегося Лайоша. Что бы он ни возразил жене, он только усилит подозрения парня. «Ты ведь знаешь, мы по уши в долгах», — сказал он наконец скорее грустно, чем сердито. Барыня, стараясь его успокоить, заговорила еще мягче: «Ты увидишь, она нам обойдется не так дорого. Тери станет получать на пять пенге меньше, она добровольно от них отказывается, если мы возьмем гувернантку. Стирать теперь будем сами, и вообще, где пятеро человек, там шестого и не заметишь. Она, между прочим, согласилась на смехотворную плату. У нее нет свидетельства, так что ей любые деньги подойдут». Барин не слишком был уверен в правильности этих расчетов, и вообще для него не расходы были самым невыносимым. «Насчет гувернантки мы с тобой совсем даже не договаривались», — запоздало пытался протестовать он. Хозяйка покончила с хворостом и повернулась теперь к мужу с выражением, которое означало: она, конечно, долго была ему ласковой сиделкой, но сейчас терпение ее, кажется, лопнет. «А я точно помню, что договаривались, — сказала она с нажимом. — Впрочем, если ты хочешь, чтоб дети твои остались необразованными, пожалуйста. Я тут же откажу немке; она достаточно хорошо воспитана, чтобы сегодня же собраться и уйти, если я ей сообщу причину. Кристина, bitte!» — крикнула она в открытую дверь столовой. Слуги, притихнув, ждали, что сейчас произойдет. Однако до неприятной сцены дело не дошло. Барин, перепугавшись, схватил жену за локоть: «Нельзя же так сразу прогонять человека. Раз ты взяла ее, пусть остается». Но барыня теперь уже хотела проучить мужа. Вошедшая гувернантка смотрела вопросительно на хозяйку, а та все еще сердито говорила по-венгерски: «Нет уж, извини, но я ее прогоню. Не буду же я молчать из-за того, что хочу дать своим детям образование». Барин, для которого дать кому-нибудь расчет в любых условиях было бы самой большой пыткой, под удивленным взглядом гувернантки стал пепельно-серым. «Если ты ее прогонишь, я тут же одеваюсь и ухожу тоже», — прошептал он хрипло. Кристине вручена была тарелка с хворостом, а барыня снова вернулась к роли сиделки, которая разговаривает с маленьким мальчиком, только что перенесшим тяжелый приступ.