Дмитрий Липскеров - Теория описавшегося мальчика
Генерал Айвазян сидел за штабным столом и глядел на вошедших, словно на вражеских подрывников-диверсантов. Длинным ногтем указательного пальца он бессмысленно чертил по стратегической карте, оставляя на ней глубокие борозды. Сидел в кресле как бы бочком, словно собирался отправиться куда-то срочно.
Подполковник Ласкин изложил командованию просьбу об имеющемся непреодолимом желании усыновить мальчика-сироту и увезти его на просторы родного СССР.
Генерал Айвазян не шевелился, но казалось, что огромный армянский нос его становится еще величавей, словно клюв грифона, которым он будет разрывать падаль, сейчас же произведенную из полкового хирурга.
Айвазян начал тихо, как все большие военачальники:
— Вы понимаете, товарищ подполковник, что просите? — Сидел как памятник, даже не шевелился густыми бровями. — В своем ли вы уме! Вывезти ребенка, принадлежащего другой стране! Нелегально!
— Легально, — ответил Ласкин так же тихо.
— Как это — легально?
— Как трофей.
Здесь Айвазян, как еще больший военачальник, заорал: мол, откуда в Советской армии столько политически неграмотных офицеров, членов партии!..
— Я не член партии, — оправдался хирург.
— Да мне по!.. Вы меня на должностное преступление толкаете! Я присягу давал! Склоняете к сепаратизму!!!
Генерал орал долго, а Ласкин вспоминал присягу и смысл слова «сепаратизм».
— Дегенераты!!! Идиоты!!!
И здесь генерал Айвазян слегка пошевелился. На пару сантиметров передвинул свое мягкое место в кресле. До этого момента Ласкин уже думал, что начальство парализовано ниже пояса. Высококлассный профессионал, он тотчас понял всё. Его большие еврейские глаза наполнились театральным состраданием, а в уголках губ зародилась улыбка.
— Сильные боли? Жжение? — поинтересовался, качая верблюжьей головой. — Генерал Айвазян осекся на полуслове и смотрел на заблудшего еврея как на Давида Сасунского. — И выпивали, поди, вчера?
— Что такое!!! — но уже не так грозно.
— Тертую картошечку пробовали прикладывать?
— Куда?
— Сами знаете куда. В место, где жжение происходит и из которого произрастают узлы!
— А что, помогает? — насторожился генерал. — И откуда вам это известно?!! — В его глазах такая надежда засветилась, что Ласкин понял, как долго страдает этот человек… И вот через волосатую жопу армянина Айвазяна лежал его пусть с сыном на Родину.
— Помогает… Правда, как первая помощь.
Генерал схватил телефон и проорал в трубку ординарцу Кроликову, чтобы тот срочно тер картошку холодную. Конечно, с первого раза Кроликов ничего не понял — но как этот армянин хорошо ругался на русском языке! Ай, полиглот!!! Доходчиво как!
Пока ординарец суетился, генерал усадил гостей на мягкий диван и с мучительной улыбкой допрашивал, кто, мол, Ласкин по жизненному призванию, и подробности выуживал.
Диоген не таился, объяснил, что проходит интернациональную службу по медицинской части на самой передовой.
— Или задней! — добавил шуткой.
— Тебе же под полтинник! — удивился Айвазян, пропустив двусмысленность. — Ты ж не кадровый!
— Никак нет!
— Деньги?
— Какие деньги!.. Просто в Израиле все служат, и это почетно. Вот и я хотел, чтобы почетно было служить в СССР!
— Почетно?
— Солдаты меня любят.
А потом в разговоре выяснили, что Ласкин до вступления в интернациональный долг являлся ведущим специалистом-новатором экспериментального отделения при НИИ здравоохранения СССР, доктором медицинских наук, а по специализации проктологом.
— Так ты что, — вскочил с кресла генерал Айвазян, — жопин доктор?
— Так точно, товарищ генерал! Главный доктор!
Выяснилось, что армянин всю афганскую кампанию мучается геморроем, но помощи квалифицированной так и не получил. И грязи ему местные колдуны прикладывали, и не ел он по месяцу — геморрой был сильнее. Да и Айвазян был слишком горд, чтобы проситься в Москву на лечение по такому срамному поводу, а здесь такая удача…
Потом генерал напугал Кроликова тем, что поручил ординарцу саморучно натирать воспаленные узлы товарища генерала картошечкой, но парня пощадили, и сию процедуру, здесь же, в кабинете, осуществил хирург Ласкин.
— Узлы большие, но иссечь можем в любой медсанчасти при необходимых инструментах.
Генерал Айвазян впервые за полтора года почувствовал надежду.
— Кроликов! — прокричал он, утирая со лба испарину облегчения. — Кроликов, коньяку лучшего!
— А вот пить вам, товарищ генерал, — остановил Диоген, — нельзя ни капли!
Ухватившись за выдающийся нос, покрутив его в разные стороны, Айвазян принял решение:
— Да и не буду! Ты за меня выпьешь, подполковник!
— Я могу.
Кроликов по части накрыть стол оказался расторопным. Коньячок — армянский, конечно, — финики, шоколад. Хрусталь для питейного дела ловко поставил на кружевные салфеточки.
— Халдей из «Праги»! — похвалился генерал. — Помнишь ресторацию в Москве на Арбате?.. Генсеку как-то прислуживал, а достался мне!
Выпили по рюмочке. Только по одной. Погрызли орешков, шоколаду дали растаять во рту.
— Так я вас завтра и прооперирую? — предложил Ласкин.
— А можно?
— Ну, если инструментарий найдется. Пара опытных ассистентов?
— Всё есть! — возрадовался Айвазян. — Всё имеется!
Сунул Ласкину телефонную трубку и велел надиктовать, что тому нужно. Когда подполковник закончил перечисления, Айвазян вырвал трубку и проорал в нее для страху, что всех поимеет во все места, если хоть одну деталь упустят!
К вечеру следующего дня генерал Айвазян очнулся после наркоза, потрогал свое седалище. Отходя от наркоза, слегка всплакнув, армянин решил, что ему отрезали жопу.
— Ласкин! — жалобно запросил генерал. — Ласкин!..
Подполковник был наготове. Уложив мальчишку в одноместную палату на ночевку, он двенадцать часов бдел у палаты командующего.
— Здесь я, товарищ генерал, — сунулся в палату только наполовину: как бы мешать не хотел, но если что надо…
— Ласкин!..
— Да, товарищ генерал…
— Скажи честно… Ты отрезал мне жопу? Гангрена? Не таи, я все приму как мужчина!..
— Да что вы, товарищ генерал, — Ласкин вошел в палату целиком. Сейчас от него требовался врачебный успокаивающий тон. — Операция прошла планово, узлы иссекли, кое-что, конечно, осталось… Но это уже до Москвы! Случай больно запущенный! Там милости просим!
Опьяненный наркозом, Айвазян глядел на Ласкина, как на любимого дедушку, который в двенадцать лет налил ему первый стакан вина.
— Правда?
— Истина.
— Вот спасибо, дружок! Исцелил! Николай Чудотворец!
— Вообще-то я еврей!
В глазах Айвазяна прояснилось:
— А то я не вижу! А как же я через заткнутую тобой дырку, это, как его… А, бля!!! Как срать я буду?!!
— А первую недельку — жидкая диета, — объяснил Ласкин. — Один раз в день кашка… Там же шовчики… Если твердо пойдет — больно будет. По скалам лучше духов запрыгаете!
Всю неделю Ласкин пробыл с Айвазяном и ежедневно слышал из туалета:
— Ах, жиды! Мало того что, блядь, Христа распяли!!! Они, суки, несчастного армяшку извести решили! И нет чтобы застрелить Айвазяна как мужчину — в лоб, они через его задний проход к самому сердцу добрались! Смерть жидам!!!
Потом, когда боль отходила, генерал просил прощения за свой бытовой антисемитизм и накрывал для Ласкина стол.
— Прости, подполковник! — каялся. — По совести говорю, меньше болит!
А на следующее утро опять: жиды, отравители, врачи-убийцы и много чего еще. Ласкин в это время газеты читал недельной давности, в особенности последнюю страницу, где юмор.
А в пятницу из туалетной комнаты даже стона единого не донеслось.
Прямо из отхожего места явился сияющий Айвазян и обнял Ласкина крепко и поцеловал по-брежневски, в губы, троекратно.
— Руки мыли? — поинтересовался подполковник.
— Я же тебя губами целую! — нашелся армянин.
Потом генерал целый час делился, что нет ничего более прекрасного, чем безболезненная дефекация! Даже секс с Милой Прохоровной на втором месте!
— А знаешь, какая у нее ж… — не решился сказать про свою женщину генерал, чем вызвал уважение у подполковника. — Какие у нее крендельные бедра!.. — И состоялся долгий рассказ о Миле Прохоровне, матери четверых его детей, о младшеньком Ромео, об умном Иосифе, старшем Вильяме и девочке любимой — Доротее, которой только десять.
Здесь Диоген Ласкин решил, что возможно вернуться к своему главному вопросу. Он рта не успел открыть, как хитрый генерал все за него и подытожил:
— Приказ об усыновлении я подписал. Для этой страны гордость, что их звереныша будет воспитывать такой человек, как ты, интернационалист, коммунист… — Диоген решил не прерывать радостных для его сердца слов. — Извини, крестником пацана стал я, генерал Айвазян, и нарек афганского узбека Иваном, а национальность выправил русскую. Я здесь царь и бог!
