Алексей Иванов - Географ глобус пропил
— И что, на выпускной бал не попали? — изумилась Маша.
— Нет, конечно. Я сориентировался: до ближайшей пристани километров десять. А что делать? Потащились. Пока через всякие буреломы лезли, как Дерсу Узалы, уж вечер наступил, погода испортилась, дождь хлынул. Вымокли. Но тут нам повезло. Шли мимо какого-то котлована, и там на краю экскаватор стоял. Не торчать же нам под дождем всю ночь! Залезли в кабину. Я в кресло сел, она ко мне на колени хлопнулась. Обогрелись, обсохли. Я Ветку конфетами угостил, которые на банкете по привычке со стола стырил. Ветка вроде отмякла. И тут как давай мы с ней целоваться! Всю ночь напролет целовались! Только вот задницей своей толстой она мне все ноги отсидела — это меня и сгубило. Часа в четыре утра, как светать начало, порешили мы снова в путь тронуться. Ветка первая из кабины выскочила. И пока я разминал занемевшие ноги, она схватила какую-то палку и всунула ее в ручку дверцы — заперла меня, значит, в кабине, змея! А сама спокойно одна пошагала.
Я орал-орал, дверь таранил-таранил — ничего не выходит. Тогда осерчал я, вырвал какую-то железяку и разбил окно. Выпрыгнул, да неудачно. Упал на дно котлована и вывихнул ногу. Ну, беда! Выполз наверх, рыча, выломал себе дубину суковатую и с ней поковылял, как Мересьев. Ветку догнать уж и не мечтал.
Доплелся до деревни, пришел на пристань. Ветки нигде нет. А, думаю, хрен с тобой, старая дура. Купил билет, тут «ракета» подходит. Погрузился я, сижу, гляжу. И вижу, что как черт из табакерки появляется на пристани моя Ветка и начинает уламывать контролершу, чтоб ее без билета на борт взяли. Денег-то на билет у нее нету! Я, как благородный человек, с парохода долой — и в кассу. И пока я на своих полутора ногах ковылял, «ракета» наша стартовала! Следующая только через пять часов. А мы с Веткой уже устали как сволочи, даже ругаться сил нет. Ушли мы за деревню, нашли песчаную косу, купались, загорали. Ветка тихая-тихая была, виноватая, добрая. В конце концов дождались мы следующей «ракеты», сели. Ветка всю дорогу спала у меня на плече. Приплыли, сошли на берег родной. Лодыжка моя распухла, болит, еле ступаю. С грехом пополам довела меня Ветка до дому, всю дорогу поддерживала. У подъезда стали прощаться. И только я хотел поцеловать ее напоследок, она ка-ак пнет меня в больную ногу! Я на спину брык, заорал и ногами засучил. А она убежала. Больше мы с ней не виделись.
Служкин замолчал.
— Никогда?.. — с сочувствием, осторожно спросила Маша.
— Никогда, — грустно подтвердил Служкин.
Маша задумалась. Они вдвоем уже подошли к наплавному мосту. Маша покачала головой и призналась:
— Вы так рассказывали, Виктор Сергеевич, — я будто кино смотрела. Никогда бы не подумала, что так бывает…
— А так и не бывает, — улыбнулся Служкин. — Я все сочинил, чтобы тебе скучно не было.
Маша остолбенела. Служкин, улыбаясь, погладил ее по голове.
— Дальше иди одна, а я постою, — сказал он. — А то меня Овечкин приревнует.
Градусов
Прозвенел звонок. Служкин, распихав плотную кучу девятого «В», толпившегося у двери кабинета, молча отпер замок и взялся за ручку. Ручка была мокрая. Вокруг восторженно заржали.
— Это не мы харкнули на ручку! Мы не знаем кто! — закричали сразу с нескольких сторон.
В кабинете Служкин положил журнал на свой стол и долго, тщательно вытирал ладонь тряпкой, испачканной в мелу — чтобы видели все. Потом посмотрел на часы. От урока прошла минута сорок секунд. Значит, остается еще сорок три минуты двадцать секунд.
Заложив руки за спину, как американский полицейский, Служкин стоял у доски и ждал тишины. В общем-то это ожидание было не более чем жестом доброй воли, ритуалом. Для зондер-команды этот ритуал был китайской церемонией. Зондер-команда гомонила. Служкин выждал положенную минуту.
— Ти-ха!! Рты закрыть! Урок начинается! — заорал он.
Он двинулся вдоль парт, глядя в потолок. Не расцепляя рук за спиной, до предела напрягая голосовые связки, он начал:
— Открыли! Тетради! Записываем! Тему! Урока! Машиностроительный! Комплекс!
Кто-то действительно открыл тетрадь, но шум лишь увеличился: Служкин говорил громко, и девятиклассникам приходилось перекрикивать его, чтобы слышать друг друга. Служкин, надсаживаясь, гнал голый конспект, потому что рассказывать или объяснять что-либо было невозможно. Интонации Служкина были такие, что после каждой фразы хотелось крикнуть: «Ура!»
Пять минут… Десять… Пятнадцать… Диктовка конспекта — это еще цветочки. А вот что начнется при проверке домашнего задания!.. Двадцать минут. Время. Служкин прощально посмотрел в окно.
— Так, а теперь вспомним прошлый урок. Вопрос: «Какие основные отрасли производства в нефтехимическом комплексе?»
Гам как на вокзале. И тогда Служкин нырнул в омут с головой.
— Сколько можно орать!!! — орал он. — У вас четверть заканчивается!!! Одни двойки!!! И никто слушать не желает!!!
Пока Служкин неистовствовал, на первой парте рыжий и носатый Градусов азартно рассказывал соседу:
— …а у него тоже на «липе», но синие. Я его спрашиваю: ты, дурак, где брал?
После общей морали Служкину полагалось найти и растерзать жертву. Служкин бухнул классным журналом по парте перед Градусовым.
— Помолчи!!! — взревел он. — Я битый час добиваюсь тишины, а ты рта не закрывал!!! Ты лучше меня географию знаешь, да?!! Давай отвечай, какие основные отрасли нефтехимического комплекса?!!
— Я это…— соображал Градусов. — Я болел на прошлом уроке…
— Встань, я стою перед тобой! — грохотал Служкин.
Градусов неохотно совершил странное телодвижение, перекосившись в полустоячем-полулежачем положении.
— Раз на том уроке не был, так на этом слушать должен!!!
— Да ч-щ-що ваша география…— презрительно прошипел Градусов, постепенно приходя в себя после первого замешательства. — Слушал я!..
— Это не моя география, а твоя география! — теснил Служкин. — Я свою географию десять лет назад всю выучил! Чего ты слушал? Только что я про Тюменскую область говорил — назови мне хоть главный город там!..
— Эта… Моек…— опять сбился Градусов.
— Два!!! — торжествующе рявкнул Служкин.
— Вам же хуже, — хмыкнул Градусов, валясь обратно за парту. — Все равно исправлять будете…
— Там посмотрим! — Служкин схватил классный журнал. — Фамилия?
И это был его тактический просчет. Теперь он мог Градусову хоть голову отрубить, но только не одолеть его. Градусов приосанился.
— Забыл, — ухмыльнулся он.
— Как его фамилия? — обратился Служкин к классу.
И это был второй тактический просчет, потому что в конфликт ввязывался весь класс.
— Ергин! — закричали Служкину. — Черезвысокозабороногопередерищенко! Воробьев! Шварценеггер!
— Это я Шв-в… В-воробьев, не ставьте двойку!..
— Ладно, я сам дознаюсь, — заверил Служкин, распахивая журнал. — Агафонов, ставлю два!
— Вороб… Так, ясно. Горохов!
— Горохов он! Горохов! — заорали с задних парт. — Горохов в больнице лежит! — закричали девицы. — Чего не признаешься, Градусов?.. Ой!
— Кор-ровы безрогие! — злобно прорычал Градусов девицам.
— Теперь дневник, — выведя в журнале двойку, велел Служкин.
— Дома забыл, — хмуро заявил Градусов и бросил на парту свой портфель-ранец с надписями и катафотами. — Обыщите, если не верите.
— Не верю, — согласился Служкин.
Отступать ему было поздно — гонор сшибся с гонором. Служкин двумя пальцами поднял открытый ранец за нижний уголок и высыпал на пол все его содержимое.
— Ни фига себе! — завопил Градусов. — Собирайте мне теперь!..
Служкин носком ботинка откинул пару учебников.
— Тетради нет, учебника нет, дневника и того нет, — брезгливо сказал он. — Иди домой за дневником, иначе не отдам портфель.
Он демонстративно бросил градусовский ранец на свой стол.
— Т-щ-що это я пойду, мне и тут хорошо, — скривился Градусов, растекаясь по парте, как тесто.
Служкин обошел его и взял за ухо.
— Руки уберите!.. Уй-я-а!.. — заорал Градусов, вылезая из-за парты вслед за своим ухом. — Убер-ри, сказал!..
Служкин наклонился к его оттянутому уху и шепнул:
— Только дернись, гад, рожей в стенку суну.
Он провел согнутого Градусова к двери и вышиб в коридор.
— Козел Географ!.. — заорал Градусов оттуда.
— Едем дальше, — мрачно сказал Служкин, запирая дверь. — Итак, какие основные отрасли в нефтехимическом комплексе?
Будкин
Было воскресенье — день, когда водопроводчики отключают воду. По этой причине Надя раздраженно громыхала на кухне тарелками, поливая на них из чайника. В комнате на письменном столе громоздились сцепленные проводами магнитофоны. Будкин, напялив наушники, что-то переписывал с одной кассеты на другую. В такт неслышной музыке он кивал головой и открывал рот как будто подпевал. На полу играла Тата: укладывала Пуджика в коляску.
— Спи, дочка, — говорила она, укрывая кота кукольным одеялком.
