Алексей Иванов - Географ глобус пропил
Сзади хлопнула дверь, и на крыльцо вышла Кира Валерьевна. В одной руке у нее была сумка, раздутая от тетрадей, в другой руке — сложенный зонтик.
— Подержите, пожалуйста, — попросила она, подавая Служкину сумку.
— Тяжелая, — заметил Служкин. — Может, вам помочь донести?
— Я близко живу.
— Это как понять?
— Как хотите, — хмыкнула Кира Валерьевна, выпалив зонтом.
— Хочу вас проводить. — Служкин выбросил окурок, и тот зашипел от досады. — Давайте мне и зонтик тоже, а сами возьмите меня под руку.
Кира Валерьевна, поджав губки, отдала зонтик и легко взяла Служкина под локоть. Они сошли с крыльца.
— Отгадайте загадку, — предложил Служкин. — Моя четырехлетняя дочка сочинила: открывается-закрывается, шляпа ломается. Что это?
— Зонтик, — сухо сказала Кира Валерьевна. — Я бы не подумала, что у вас уже такая взрослая дочь…
— Так что ж, человек-то я уже пожилой…— закряхтел Служкин. — А у вас кто-нибудь есть? Сын, дочка, внук, внучка?..
— То есть вам интересно, замужем я или нет?
— А разве найдется какой-нибудь мужчина, чтобы ему это было не интересно, особенно если он красив и чертовски умен?
Кира Валерьевна снисходительно улыбнулась.
— Не замужем. — Она вызывающе посмотрела на Служкина.
— Я так и надеялся. А какой предмет вы ведете?
— Немецкий.
— Когда-то и я изучал в университете немецкий, — вспомнил Служкин. — Но сейчас в голове осталось только «руссиш швайн» и «хенде хох». Не подскажете, как с немецкого переводится сонет: «Айне кляйне поросенок вдоль по штрассе шуровал»?
Кира Валерьевна засмеялась:
— Вы что, литературу ведете?
— Географию, прости господи.
— Точно-точно, припоминаю. — Она скептически кивнула. — Что-то про вас говорили на педсовете… Стихи вы какие-то, кажется, ученикам читали, да?
— Жег глаголом, да назвали балаболом, — согласился Служкин.
— В самокритичности вам не откажешь.
— Посмеяться над собой — значит лишить этой возможности других, — назидательно изрек Служкин. — Это не я сказал, а другой великий поэт.
Они остановились у подъезда высокого девятиэтажного дома.
— Мы пришли. — Кира Валерьевна забрала сумку и зонтик. — Спасибо.
— А мы еще, Кира, вот так же прогуляемся? — спросил Служкин.
— А разве мы пили на брудершафт?
— А разве это трудно? — улыбнулся Служкин.
— Что ж, дальше будет видно, — усмехнулась Кира. — Как хоть тебя?.. Витя? До свидания, Витя.
Она развернулась и вошла в подъезд.
Проблемы в памяти
Служкин в длинном черном плаще и кожаной кепке, с черным зонтом над головой шагал в садик за Татой. Небо завалили неряшливо слепленные тучи, в мембрану зонта стучался дождь, как вечный непокой мирового эфира. Служкин не полез через дыру, а чинно обошел забор и вступил на территорию садика с главного входа. Под козырьком крылечка он увидел Лену Анфимову с Андрюшей.
— Привет, — сказал Служкин. — Вы чего здесь стоите?
— Да вот зонтик сломался, — виновато пояснила Лена. — Теперь ждем, когда дождь пореже станет…
— Ну, к зиме распогодится, — пробормотал Служкин, поглядев на небо. — Давай я вас под своим зонтом провожу.
— Может, Тату сначала заберешь? Нам на остановку надо…
Служкин посмотрел на часы.
— Успею еще, — заверил он. — Времени завались.
Он подставил локоть. Лена, улыбнувшись, взяла его под руку. Они неторопливо двинулись к воротам. Лена вела Андрюшу.
— Расскажи мне, Лен, как хоть ты поживаешь, — попросил Служкин. — А то ведь я так ничего и не знаю.
— Да мне, Витя, нечего рассказывать. — Лена пожала плечами. — Нет у меня ничего интересного. Как замуж вышла, так из декрета в декрет, и с утра до вечера готовлю, стираю, глажу, прибираю, за Олей и Андрюшей смотрю… Я уж и сама стала забывать, что я человек, а не машина хозяйственная… В кино уже три года не была…
Лена не жаловалась, просто рассказывала так, как есть.
— Могу сводить тебя в кино, — бодро заявил Служкин, еще не перестроившись на слова Лены. — С превеликим удовольствием…
— Нет, Витя, я же не напрашиваюсь…— Лена помолчала. — Мне некогда, да и перед мужем неудобно.
— А кто у тебя муж? Какие у вас отношения?
Служкин отдал Лене зонтик, подхватил Андрюшу, перенес его через канаву по мосткам и подал Лене руку. Лена оперлась о нее тяжело, неумело, как о перила.
— Он у меня работает шофером. Дома мало бывает — все возится с автобусом. А отношения?.. Какие могут быть отношения? Пока Андрюша не родился, так что-то еще имелось. А сейчас оба тянем лямку. Тут уж не до отношений. Живем спокойно, ну и ладно. Поздно уже что-то выгадывать, да и не умею я…
— Денег-то он много зарабатывает? — наивно спросил Служкин. — Я слыхал, водители просто мешками их таскают.
— А я слыхала, что учителя, — сказала Лена, и они рассмеялись.
— А вышла ты по любви? — напрямик спросил Служкин.
Лена, вопреки обычному, не смутилась. Видимо, для нее это было так же далеко, как двойки по рисованию.
— По любви. Только какая разница теперь?
— Лен, скажи, — помолчав, попросил Служкин. — А чем у тебя кончился тот школьный роман с Колесниковым?
— Разве ты не знаешь? — удивилась Лена. — Ты же дружишь с Веткиной… Хотя, в общем, и рассказывать тут нечего, — Лена пожала плечами. — Ничем. Дружили после школы полгода, потом он в армию ушел. Я сначала писала ему, ждала. Потом забывать начала. Потом с Сашей познакомилась — с будущим мужем. Вот так. А Колесников тоже не особенно переживал. На моей свадьбе напился, всем надоел своими армейскими историями, к каждой девчонке приставал…
— А ведь мы всем классом с таким благоговением относились к твоему роману с Колесниковым! Как же, десятиклассник, на машине ездит — и нашу Ленку Анфимову любит!..
— Только к машине вы и испытывали уважение, — улыбнулась Лена. — Глупые все были… Сейчас у мужа автобус целый, ну и что?
— Н-да-а…— протянул Служкин. — Как-то все это… Вроде бы когда-то огромное значение имело, а оказалось — ерунда. И останется только грустно шутить. Ты же самая красивая девочка в классе была… Все думали, что ананасы в Париже кушать будешь…
Лена чуть покраснела.
— Гм, гм, — смущенно покашлял Служкин. — А я ведь, Лен, так в тебя влюблен был…
— Я знала, — засмеялась Лена. — Да и весь класс знал.
— И тебе не жалко меня было, когда ты с Колесниковым крутила?
— Нет, — мягко сказала Лена. — Тогда ведь казалось, что всего еще сколько угодно будет. Не ценили, когда любят. Маленькие были.
Они шли вдоль рощицы старых, высоких сосен, вклинившейся в новую застройку. Подлесок здесь был вытоптан детьми и собаками. Андрюша, пользуясь тем, что внимание мамы отвлекает дядя с зонтиком, брел по лужам, поднимая сапогами черные буруны. Показалась автобусная остановка — голая площадка на обочине шоссе.
— Я вас посажу на автобус, — сказал Служкин.
Они молчали, вглядываясь в призрачную, дождливую перспективу дороги, откуда в брызгах, шипя, вылетали легковушки и проносились мимо, вихрем закручивая морось. Служкин переложил зонт в другую руку и чуть приобнял Лену, словно хотел ее немного согреть.
— Андрюша, встань ко мне поближе, — велела Лена, подтаскивая сына за руку. — У тебя и так капюшон уже промок…
— А помнишь, как нас четыре года Чекушка сватала? — спросил Лену Служкин. — Всегда сажала за одну парту…
Лена слабо улыбнулась.
— Скажи, Лен, а вот тогда, на дискотеке, ты меня вправду поцеловала или случайно в темноте ткнулась?
— Не помню, — удивленно сказала Лена и засмеялась. — Витя, а это не ты подсунул мне в портфель записку на Восьмое марта?
— И я не помню, — честно ответил Служкин. — А ты помнишь, как на День Победы нам вдвоем давали читать «Жди меня»?..
— А ты помнишь?..
Лена медленно менялась — усталость и покорность уходили с ее лица, казалось, что солнце скоро покажется из-за глухих туч. К ней даже вернулось почти забытое школьное кокетство — она искоса лукаво глянула на Служкина, как некогда глядела, проходя мимо него в школьном коридоре. Служкин и сам оживился, стал смеяться, жестикулировать и не заметил автобуса.
Они одновременно замолчали, с какой-то обидой глядя на открывающиеся двери. Лена сникла. И вдруг Служкин наклонил зонтик вперед, отгораживаясь им от автобуса как щитом, и смело прижался губами к холодным и твердым губам Лены, забыто вздрогнувшим в поцелуе.
— Иди, — сказал он. — Мы ведь еще увидимся…
Покачивая тяжелым задом, автобус уполз по шоссе. Служкин задумчиво пошагал обратно. Он шел минут пять. Вдруг встрепенулся, быстро захлопнул зонтик и бросился бегом. Дождь плясал на его кепке, под ногами взрывались лужи, полы плаща болтались, как оторванные. Служкин бежал напрямик через газоны, через грязь, прыгал над канавами, проскочил в дыру в заборе вокруг садика и влетел в раздевалку.
Тут было уже пусто. Дверь в группу была раскрыта, и Служкин остановился на пороге. В дальнем углу зала за столом сидела и что-то писала воспитательница. На маленьких столиках вверх ножками лежали маленькие стульчики. Свежевымытый пол блестел. Тата — одна-единственная — строила из больших фанерных кубов кривую башню. В своем зеленом платьишке на фоне желтого линолеума она казалась последним живым листком посреди осени.
