Наталия Терентьева - Чистая речка
Теперь в «семейном корпусе» своя жизнь. Они иногда готовят себе что-то, если у них есть продукты. И получается почему-то вкуснее, чем в столовой, даже самая простая еда, та же каша. Я часто хожу туда вместе с Любой, у Любы там друг – семилетний Вася, которого привезли вместе с братом. Брат на три года старше и как будто совсем другой, он сразу сдружился со старшими мальчиками, а маленький, слабый Вася совсем потерялся. Люба как-то увидела, что он сидит на земле, весь грязный, и ест стебли – вообще-то их можно есть, они внутри сладкие, сочные, надо только знать, какие именно есть, и не увлекаться, – если объешься, вздуется живот.
Люба пожалела мальчика, отвела его к завхозу, взяла ему другую одежду, грязную постирала – у них в семейном корпусе есть своя стиральная машинка. И стала опекать Васю. С тех пор ей самой стало лучше в детском доме. И теперь мы ходим с ней в их корпус, Люба играет с Васей или смотрит мультфильмы, а я пытаюсь что-то готовить и читаю – там можно сесть в гостиной на диване и спокойно почитать.
* * *– Брусникина, ты где сочинение списала? – Русичка спокойно и даже благожелательно смотрела на меня, как будто спрашивала о чем-то хорошем. – В Интернете, конечно? Встань, я тебя не вижу из-за Лизы.
– Я не списывала сочинение. – Я подумала, стоит ли вставать, когда тебе говорят вредные глупости, – ведь ясно, что я сочинение писала сама. И все же встала.
– Ты хочешь сказать, что эти мысли родились в твоей голове? Про то, что рифмы Лермонтова часто несовершенны, про то, что великим его называют оттого, что он, обиженный на власти, ругал царскую Россию, и так и пошло – с советских времен?
– Да, именно так я и думаю. Мне некоторые его стихотворения очень нравятся и «Герой нашего времени» понравился, но про рифмы ведь так и есть, разве нет?
– Ну, допустим. А откуда же ты можешь знать про советские-то времена? – засмеялась Нина Петровна.
– Я читала предисловие к старой книжке у нас в библиотеке. И не согласна с ним. И читала потом еще несколько статей, совсем других…
– Зачем? – удивилась Нина Петровна.
– В смысле – зачем?
– Зачем ты это читала? Во-первых, это неверно. Во-вторых…
– Тебе скоро красить стены, – договорил за нее Песцов.
– Достал, Аркаша, – незло ответила ему я. – Не лезь.
– Ой, Нина Петровна, а меня Брусникина обругала матом!
Веселухин встал, подошел к Аркаше и молча дал ему подзатыльник.
– Ты чё-о? – заорал Песцов. – Нина Петровна! Почему у вас детдомовские на уроке себе позволяют?
– Ну, заткнись, наконец, Аркаша! – попросила я. – Всё мимо кассы говоришь.
– Детдомовские такие же люди, – вступила неожиданно Маша.
– Уроды они, а не люди, – пробурчал Песцов, поглядывая на Веселухина. – Еще меня тронешь, я тревожную кнопку нажму, у меня в телефоне есть. И полиция приедет, в колонию тебя заберет.
– Ты бы лучше ему сдачи дал, и дело с концом! – засмеялась Маша. – Какие мальчики у вас интересные, оказывается! С кнопками! А где у тебя эта кнопка?
Понятно, что на этот вопрос мог ответить Веселухин. Песцов взвился, остальные все смеялись и комментировали.
Нина Петровна, краем уха прислушиваясь к нашей перепалке, тем временем что-то с интересом смотрела в Интернете. Наверно, переписывалась со своими друзьями. Она всегда даст нам задание и сидит на уроке в «Одноклассниках».
– Все, наорались? – поинтересовалась она, когда все, кто хотел, высказались по поводу Песцова, Веселухина и вообще ситуации в стране и мире. – А вот мне интересно, Брусникина, ты можешь сесть передо мной и написать еще одно такое сочинение? Я тебе тему чуть изменю. Раз уж ты говоришь, что ты что-то там читала. Мне просто забавно… Никто из нормальных детей не читает, а Брусникина читает.
Я постаралась пропустить мимо ушей замечание Нины Петровны по поводу «нормальных». Я знала, что она говорит это просто по привычке. Есть «нормальные», а есть детдомовские. И все, больше она ничего не имеет в виду.
Я пропустила, а Веселухин взвился.
– Я не понял!..
– Паш, Паш… – Я встала и даже подошла к нему и взяла за плечо. – Что ты сегодня такой неспокойный? Ну мы ненормальные, мы уроды, пусть говорят, если им так легче!
Не от моих слов, а оттого, наверно, что я крепко держала его за плечо, Веселухин перестал рваться вперед. Откинулся на стуле, потом свободной рукой попытался ненароком обнять меня под столом за ногу.
– Паша! – Я толкнула его локтем. – Это уже другая тема. Все, сиди, давай не задираться, хорошо?
– И почему я тебя слушаюсь? – Веселухин улыбнулся.
Вот если бы я точно не знала, что он встречается с Алёхиной, я, может быть, и растаяла бы от этой улыбки. Но это знание мне очень мешало.
– Я напишу, пожалуйста, – ответила я русичке.
– Что ты напишешь? – подняла она голову от компьютера.
У Нины Петровны такое свойство головы. Она знает много стихов наизусть, которые выучила в детстве, Пушкина, Некрасова, Блока, знает даже отрывки из прозы, очень любит иногда с выражением что-то декламировать. «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно!» – так ни с того ни с сего начала она урок первого сентября. Дальше продолжать не стала, но читала разные другие стихи, нараспев, без запинки. И при этом Нина Петровна умудряется забывать то, что только что сама говорила, что задавала на дом, что спрашивала в начале урока. Отвлечется – и все, забыла. Вот и сейчас. Она с недоумением на меня смотрела, как будто только что не просила написать без подготовки какое-то эссе.
– Эссе. Или сочинение.
– М-м-м… Чудишь ты что-то… Гормоны вас замучили… Хочешь, пиши.
Я переглянулась с Машей, которая сидела и беззвучно смеялась.
– Да она вам такое напишет… – завелся было снова Песцов.
– Кнопку нажми! – посоветовала ему Маша.
После русского у меня как-то резко улучшилось настроение. Я все хотела спросить Машу, как закончилась вчера у них техногенная катастрофа, и не спрашивала. Мы говорили о чем-то хорошем, веселом, и думать о плохом не хотелось. Сзади маячил Веселухин, и вообще все было хорошо.
– Ты пойдешь на танцы, попробуешь позаниматься? – спросила я Машу. – Сегодня будем новый танец учить. Очень трудно, ни у кого пока не получается. Прыжки сложные. Пойдем!
Та вздохнула.
– Пойду, но не сегодня. Мама просила сразу после школы домой. – Она отвернулась.
Я больше ничего спрашивать не стала. А что спрашивать? По тону все понятно. По тому, как погрустнела Маша.
– Знаешь, у нас была такая замечательная учительница русского языка, Надежда Сергеевна, – начала я. – Благодаря ей и еще Вере я смогла как-то приспособиться в детдоме. Надежда Сергеевна ко мне относилась просто как родственница. Я иногда ходила к ней в гости, она жила в городе. И обо всем разговаривали, вообще обо всем, как когда-то с мамой. Она мне о себе рассказывала, спрашивала о том, что я чувствую, о чем думаю, об отношениях с детьми… Когда она погибла, стало хуже. У меня все время кто-то уходит. Сначала мама. Это вообще было очень страшно. Потом Надежда Сергеевна, я тоже очень скучала без нее. Потом уехала Вера в город, и там у нее началась новая жизнь…
Маша слушала молча.
– Теперь вот ты появилась и за несколько дней стала моей лучшей подругой, потому что ты похожа на меня. Так же говоришь, так же думаешь. Мне так кажется.
– Да, – кивнула Маша. – Мне тоже так кажется.
– И ты тоже уходишь.
– Нет, что ты!
– Ну, я же понимаю. Раз тебе не разрешают со мной общаться…
– Нет!..
– Да. Я понимаю. Иди домой, не задерживайся, а то еще переведут в другую школу, у нас же здесь есть вторая школа.
– Хорошо, – Маша быстро взглянула на меня, хотела еще что-то сказать, но я ушла первая.
Все равно мне нужно было съездить в детский дом пообедать, я хотела успеть на автобус вместе со всеми. Веселухин с Гошей уже махали мне руками, чтобы я поторопилась. Может быть, ее мама поймет, что от меня никакого вреда не будет? Или она знает что-то такое обо мне, чего я не знаю сама? И я, правда, могу испортить ее Машу, хотя я не курю, не ругаюсь и не пью. Чем-то еще могу испортить. Или вот возьму сейчас, куплю пива или энерготоник вместо того, чтобы идти на танцы, и буду сидеть во дворе детского дома, пить и обниматься с Веселухиным. Его тоже не пущу на футбол. Скажу: «Да, хорошо, чем я лучше Алёхиной, пошли!» Если обо мне думают, что я плохая, я что, должна доказывать все время, всем, что я хорошая?
Настроение было испорчено окончательно. Только что все было так хорошо. Веселухин пытался рассмешить меня, рассказывал какую-то несмешную ерунду, но я только покачала головой:
– Отстань.
– Ты что? – удивился Паша. – Обиделась на что-то?
– Обиделась, но не на тебя. Отстань. У тебя есть сигареты?
