Татьяна Соломатина - Роддом или жизнь женщины. Кадры 38–47
– Ничего. Такой же, как и всегда. Немногословный и хмурый. Ты – оптимистичный болтун. Ельский – пессимистичный молчун. Во вселенной всё сбалансировано.
– Нет, что-то обречённей обыкновенного. Оно и понятно. Жёны всё моложе. А он – наоборот. Только заношенная, как старый валенок, жена, которая от тебя ничего не ждёт и от которой ты уже ничего не ждёшь, способна сделать мужчину счастливым. Когда-нибудь Ельский к этому придёт. Если прежде и его не вынесут вперёд ногами.
– Типун тебе на язык! Перестань поминать передние ноги! Забирай свой хлам. И пришли ко мне свою старшую операционную с журналом.
– Только без репрессий, Татьяна Георгиевна! Диктатура и террор ещё никого до добра не доводили. Давай сразу начнём с Директории, причём на ней же и остановимся.
– Аркаша, у меня дел по горло. Давай отложим историю Французской революции на потом.
– Ладно.
Святогорский забрал свои клочки. На выходе из кабинета он на мгновение задержался:
– Свербит у Ельского это фото. Как и все настоящие мизантропы, он не изжил из себя долбаный гуманизм. Там же через сутки будет папиллярная гипертрофия, ещё через несколько – сосочковые разрастания, фолликулы, складки на веках и рубцевание конъюнктивы. И привет! – не за горами мацерация и гнойная язва роговицы. Бельмо. Слепота. Или ещё круче: эндофтальмит, панофтальмит, атрофия глазного яблока. И учёный в нём ноет – статейку в журнал тиснуть. Где ещё такую злокачественную бленнорею сыщешь?.. Всё-всё, я ушёл!
И работа родильного дома пошла своим чередом.
В отношении Ельского Аркадий Петрович был прав. И Татьяне Георгиевне это было хорошо известно. Тем, кто знал Владимира Сергеевича поверхностно, действительно могло показаться, что он сноб и бабник. Знающие его чуть больше всегда отзывались о нём, как о прекрасном специалисте, но высокомерном интеллектуале. Как будто бывают другие интеллектуалы! И только работающие с ним годы бок о бок знали правду: он добрый и чуткий человек. Да, бабник. Да, высокомерный сноб. Да, никого себе в душу не пускает. Включая себя самого. Но всё имеющее место быть перечисленное не исключало главного: он добрый и чуткий человек. Не жалостливый.Не путающий слабые нервы с добротой. Этой присланной картинкой он был уже вовлечён. Нет, он не собирался пачками спасать бомжей с Курского вокзала. И всех бездомных собак на свете. Но ему прислали фотографию трёхдневного младенца с тяжелейшей бленнореей. Конкретного живого младенца, с конкретной тяжкой, но легкоизлечимой – если вовремя – патологией. Могущей привести к тяжким фатальным последствиям – если опоздать. Фото конкретного младенца из того самого супермаркета, в который он и сам заезжал за покупками. Очередная юная жена – та самая неглупая хорошенькая акушерочка из родзала [21]– ни черта никак не могла привыкнуть, что экономить уже не надо и пусть и трижды дешёвая грязная усушенная безвкусная морковь с ароматом затхлого подвала – это тоже выброшенные деньги. Да и готовить Ельский любил сам. Кажется, несмотря на бесконечный круговорот баб, Владимир Сергеевич семимильными шагами двигался к бобылизму. А может, как раз именно благодаря круговерти женщин в его жизни он двигался? Похоже, что и крышей. Вероятно, только женщины – это далеко не всё для мужчины?
Но о женщинах и о ком-то ещё, неразрывно связанном с жизнью женщины и мужчины, Ельский не думал. Он размышлял именно о своей подъезжающей крыше, набирая номер телефона однокашника – главного врача одной из крупных поликлиник «супермаркетного» района.
– Привет! У вас патронаж как, процветает?.. Понятно. Медсёстры по-прежнему в большом долгу?.. Среди свежих новорождённых бленнореи не было зарегистрировано?.. А по району сводки?.. Ясно. Спасибо. Пока.
И Ельский нажал отбой. Хотя однокашник ещё продолжал что-то говорить. Что надо бы встретиться и всё такое. Кому нужны эти встречи? Зря потраченное время. Юные жёны – это хотя бы новые молодые упругие тела. А вместо пьянки со старыми приятелями лучше запить виски книгу.
Так. Понятно. Никто и не ожидал, что будет какая-то информация. Поликлиническое звено замучено по самое не могу. Свежий младенец с гонорейным поражением конъюнктивы, примотанный к мамаше слингом, был рождён явно не в родильном доме. Бленнореи бы не было. Будь она у самки, его произведшей на свет, сто раз цветущая. Никто, слава богу, постнатальную профилактику бленнореи ещё не отменял. Всё ещё входит в протокол обязательного туалета новорождённого в лечебно-профилактическом учреждении.
В загсы звонить бессмысленно. Выдадут кучу балластной информации. Возможно, ребёнка и зарегистрировали. Но искать его посреди океана зарегистрированных – бессмысленно. Его в том океане не выловишь. А то и не окажется. Да и чтобы обойти адреса официально записанных детишек – понадобится несколько лет. Это если командой прочёсывать.
Ельский набрал номер знакомого мента. Попросил координаты толкового частного детектива. Если такие в Москве есть. Мент уточнил – зачем? Ельский описал ситуацию вкратце: есть известный ему супермаркет, который посетила мадонна с проблемным младенцем, – имеется фото. Надо эту мадонну найти. Мент спросил адрес супермаркета и попросил прислать ему фото. И уточнить время, в которое данная особь посетила супермаркет.
– Я не хочу тебя грузить, – сказал Ельский менту. – Лучше дай мне контакты детектива.
– Вова, иди сам знаешь куда! – ответил мент.
Когда-то Ельский две недели просидел у реанимационного кювеза, в котором между почти смертью и точно смертью находился на ИВЛ, весь в «бабочках», килограммовый, выраженно-желтушный, глубоко недоношенный сын этого самого мента. Владимир Сергеевич практически не спал. Сделал собственноручно непозволительное количество обменных переливаний. На свой страх и риск. Затем – несколько лет курировал дохленького мальчишку, которому участковые педиатры так и норовили собрать букет диагнозов, самой милой составляющей которого было ДЦП. Хиленький недоносок вырос в мощного лося, ныне – девятнадцатилетнего мастера спорта по классической борьбе. Так что адрес, куда должен был отправиться Ельский, мент обозначил конкретно. «Сам знаешь куда» – это эвфемизм, к коему обязывают нынешние должностные инструкции для авторов и издателей.
Через два дня адрес мамаши лежал у Ельского на столе.
– Как?! – удивился Владимир Сергеевич.
– Поверь, куда проще, чем то, что ты делаешь. Только не для протокола. Если тебе надо наехать на неё, то в органы должен поступить сигнал в положенном порядке. Я ж так понял – у её мальца что-то с глазами? Оставление в заведомой опасности можно использовать. Но прав сейчас лишить не так легко, как в Интернете борцуны истерируют. Хата – не её. Оформлена на мужика. По наследству от бабки. С мужиком живёт давно. Не расписаны. Есть ещё двое старших детей. Пацанов.
– Спасибо.
И Ельский нажал отбой. Но мент к манерам доктора привычку имел.
Мрачно размышляя над тем, на кой ему это надо, Владимир Сергеевич до вечера строил детских медсестёр, устраивал им учебные тревоги и муштровал до изнеможения. И решил, что ничего он делать не будет. Ни-че-го! Просто позвонит в детскую поликлинику по месту жительства. Пусть занимаются. А в голове крутилось «гнойный процесс распространился на периорбитальную область… некротическое воспаление внутренних оболочек глазного яблока…».
В десять часов вечера Ельский стоял у двери «по адресу» и давил на кнопку звонка. Он понятия не имел, что здесь делает, зачем и что скажет. Может, это пресловутый кризис среднего возраста и пора всего лишь покупать кроваво-красный «мустанг»-кабриолет и жениться на девственнице?
Двери открыл мужик с жиденькой бородёнкой. На нём были льняные штаны и футболка со сложным принтом на ведические мотивы. Мощную выю впритык облегали деревянные бусики.
– Здравствуйте! – доброжелательно поздоровался мужик.
– Здравствуйте! – нерадостно буркнул Ельский и замолчал.
– Вы что-то хотели? – подсказал мужик, сияя прозрачно-водянистыми глазами.
– Да, – глянул на мужика исподлобья Ельский и снова умолк. Ему вдруг стала совершенно очевидна нелепость всего происходящего. И говорить не то чтобы было нечего, а просто-напросто перехотелось.
– Вас прислала Шакти? – ободряюще улыбнулся мужик и совершенно лучезарно просиял.
