М. Стедман - Свет в океане
— Так звали моего двоюродного дедушку. Заведей Занзибар Грейсмарк.
Том изумленно на нее уставился, и она продолжила:
— Я обещала бабушке перед ее кончиной назвать своего сына, если он у меня будет, именем ее брата. Я не могу взять свое обещание обратно.
— Вообще-то я думал о нормальном имени.
— Ты хочешь сказать, что у моего двоюродного дедушки было ненормальное имя? — Изабель, не выдержав, расхохоталась: — Купился! Купился с потрохами!
— Ах ты, хитрюга! Ты об этом еще пожалеешь!
— Нет, перестань! Хватит!
— Никакой пощады!
Он щекотал ее в живот и шею.
— Сдаюсь!
— Слишком поздно!
Они лежали на траве, за которой начиналась Отмель Кораблекрушений. День клонился к вечеру, и мягкие лучи солнца окрашивали белый песок в золото.
Неожиданно Том замер.
— Что случилось? — спросила Изабель, выглядывая из-под длинных прядей волос, закрывавших лицо.
Он откинул ей пряди назад и долго смотрел, не говоря ни слова.
— Том? — Она провела рукой по его щеке.
— У меня никак в голове не укладывается. Еще три месяца назад были только мы с тобой, а теперь еще есть вот эта новая жизнь. Которая появилась из ниоткуда. И похожа она на…
— Ребенка.
— Да, на ребенка, но дело не в этом, Изз. Раньше, еще до твоего приезда, я часто размышлял на маяке, что такое жизнь. В смысле по сравнению со смертью… — Он смутился. — Я болтаю глупости. Больше не буду.
Изабель устроилась поудобнее и подложила кулак под подбородок.
— Ты редко о чем-то рассказываешь, Том. Прошу тебя, продолжай.
— Я не знаю, как это выразить. Откуда взялась жизнь?
— А это важно?
— Важно? — переспросил он.
— Это таинство, которого нам не дано понять.
— Бывают минуты, когда мне ужасно хочется узнать ответ. Это правда! В последний раз, когда рядом со мной погиб человек, мне очень хотелось спросить у него, куда он отправился. Вот только что он был рядом, совершенно здоровый и нормальный, а потом в него угодило несколько кусочков свинца, от которых невозможно увернуться, и теперь он уже в другом месте. Как это возможно?
Изабель подтянула к себе колени и, обняв их одной рукой, другой оперлась о землю.
— Как ты думаешь, люди помнят эту жизнь, когда уходят? Вот мои бабушка и дедушка — они там по-прежнему вместе?
— Понятия не имею.
Она вдруг встревожилась:
— А когда мы умрем, Том, Бог ведь нас не разлучит? Он позволит нам быть вместе?
Том обнял ее.
— Ну вот, видишь, чем все кончилось? Зря я затеял этот глупый разговор! Слушай, мы же выбирали имена! И я пытался спасти бедного мальчугана от жизни под именем Заведей какой-то там Занзибар. А что с женскими именами?
— Элис, Амелия, Аннабель, Ариадна…
Том поднял бровь.
— Ну вот опять! «Ариадна»! Жизнь на маяке и так несладка, так что давай не будем усугублять это именем, над которым все будут смеяться.
— Осталось еще каких-то пара сотен страниц, — заметила Изабель, улыбаясь.
— Так давай не будем отвлекаться!
В тот же вечер, выйдя на галерею на маяке, Том снова задумался над мучившим его вопросом. Где находилась душа их ребенка раньше? И куда отправится потом? Где оказались души парней, с которыми он месил на фронте грязь и делил все беды и радости?
Вот он, живой и здоровый, находился сейчас здесь с чудесной женой в придачу, и какая-то душа решила к ним присоединиться. И из ниоткуда появится ребенок. Над ним так долго висела смерть, что такой подарок судьбы казался просто невероятным. Он вернулся в помещение и посмотрел на фотографию жены, висевшую на стене. Загадка! Иначе и не скажешь!
Другим подарком, заказанным Томом и доставленным на катере, было «Руководство по уходу за детьми для австралийских матерей» доктора Сэмюэля Гриффитса. Изабель изучала его все свободное время.
Она постоянно забрасывала его вопросами:
— А ты знаешь, что коленки у младенцев не из кости? — Или: — А ты знаешь, в каком возрасте младенцы начинают есть с ложки?
— Понятия не имею, Изз.
— Угадай!
— Ну откуда мне знать?
— С тобой совсем неинтересно! — пожаловалась она и снова уткнулась в книгу.
За несколько недель она так зачитала книгу, что страницы поистрепались и даже перепачкались от постоянного чтения на траве.
— Тебе же предстоят роды, а не экзамен!
— Я просто хочу все делать правильно! Я же не могу постучаться в соседнюю дверь и спросить у мамы, верно?
— Какая же ты глупышка! — засмеялся Том.
— А что? Что здесь смешного?
— Ничего. Абсолютно ничего. Даже если бы я мог, я бы ничего не стал в тебе менять!
Она улыбнулась и поцеловала его.
— Из тебя выйдет просто замечательный папа! Я это точно знаю!
Но в ее глазах промелькнул вопрос.
— Что? — решил ей помочь Том.
— Ничего.
— И все же?
— Твой отец. Почему ты никогда о нем не говоришь?
— Мы не ладили.
— Но какой он был?
Том задумался. Как описать отца в двух словах? Как описать его взгляд, никого и никогда не пускавший в свой внутренний мир?
— Он был из тех, кто всегда прав. И не важно, о чем шла речь. Он жил по своим, не подвергавшимся сомнению правилам и оставался им верен, невзирая ни на что. — Том вспомнил высокую фигуру отца, в тени которой прошло все его детство. Такой же холодной и бесчувственной, как могила.
— Он был строгим?
Том горько усмехнулся.
— «Строгим» — не то слово! — Он потер подбородок, стараясь подобрать правильные слова. — Может, он хотел воспитать из сыновей достойных мужчин. Он порол нас за любую провинность. Во всяком случае, меня. Сесил всегда сваливал вину на меня и отделывался легким испугом. — Том снова усмехнулся. — Хотя должен признать: в армии такое воспитание здорово пригодилось. Никогда не знаешь, что в жизни пойдет на пользу! — Он снова стал серьезным. — И еще один плюс: на фронте было не так страшно, зная, что похоронка на тебя никому не разобьет сердце.
— Господи, Том! Как можно говорить такое?!
Он прижал ее голову к груди и молча погладил по волосам.
Бывали дни, когда океан становился не похож сам на себя. Он терял синеву и превращался в свирепого дикого монстра, породить который могли только боги. Он с яростью обрушивался на остров, отгрызая от скал целые куски и накрывая облаком брызг всю башню маяка. Его рев казался рыком лютого зверя, чья злоба не знала границ. Именно в такие дни маяк нужен больше всего.
В самые свирепые штормы Том находился на маяке всю ночь, греясь возле керосиновой печки и балуя себя горячим сладким чаем из термоса. Он думал о тех бедолагах, которые сейчас на судах в море, и благодарил Бога, что сам в безопасности. Он вглядывался в ревущую пучину в поисках сигналов бедствия и держал наготове ялик, хотя в такую непогоду какой от него толк?
В ту майскую ночь Том сидел с блокнотом и карандашом и прикидывал расходы. Его ежегодное жалованье составляло триста двадцать семь фунтов стерлингов. Сколько стоили детские ботинки? По словам Ральфа, дети вырастают из них очень быстро. Потом одежда. И учебники. Конечно, если он останется на маяке, Изабель сама будет учить детей. Но в такие ночи Том часто задавался вопросом, а было ли вообще справедливо навязывать такой образ жизни другим, тем более детям. Но ему тут же вспоминались слова одного смотрителя маяка с восточного побережья по имени Джек Троссел.
— Клянусь, для детей лучше места не найти! — заявил он Тому. — Все шестеро моих пышут здоровьем! Вечно играют и озоруют! Исследуют пещеры, строят шалаши. Настоящая шайка первооткрывателей! А жена следит за тем, чтобы уроки были сделаны. Уж поверь мне на слово — растить детей на маяке легче легкого!
Том вернулся к своим расчетам: как сэкономить, закупить всю нужную одежду и лекарства и еще бог знает что. Перспектива стать отцом его пугала и волновала одновременно.
В ту ночь рев шторма заглушал все звуки, и Том, погруженный в воспоминания об отце, ничего не слышал. Не слышал крика Изабель, звавшей на помощь.
Глава 9
— Сделать тебе чаю? — спросил Том, не представляя, чем может помочь. Он был по натуре обстоятельным и практичным, умел обращаться с инструментами, чинить неисправности и мастерить. Но перед лицом убитой горем жены он чувствовал полную беспомощность.
Изабель не подняла головы, и он предпринял новую попытку.
— Может, дать обезболивающего? — Смотрителей учили оказывать первую помощь, и они знали, что делать, если утонувшего еще можно спасти, как поступать при переохлаждении или обгорании, как дезинфицировать раны и даже ампутировать. Однако этот курс не включал изучения гинекологии, и что делать в случае угрозы выкидыша, Том совершенно не представлял.
После того шторма прошло два дня. У Изабель продолжалось кровотечение, но она запрещала Тому радировать о помощи. Всю ту злополучную ночь он провел на маяке и, погасив его на рассвете, вернулся домой совершенно разбитым. Войдя в спальню, он увидел скорчившуюся Изабель и перепачканные кровью простыни на кровати. В ее глазах было такое отчаяние, что у Тома оборвалось сердце.
