Андрей Кокоулин - Украинские хроники
— Тебя как зовут?
Женщина развернула его к себе. Она была некрасивая, лохматая и больше походила на Бабу Ягу из сказок, только лет на сто моложе, но Ян ей все же ответил:
— Меня зовут Ян. Мне пять лет.
— Это у тебя альбом?
Ян кивнул.
— Садись вон туда, в уголок. Бабушку твою ранило.
Ян кивнул снова и закусил губу. Перешагивая через чьи-то вещи, он забрался на ворох фуфаек, слабо пахнущих сыростью. Полная женщина, оказавшаяся рядом, подвинулась, давая ему больше пространства.
— Будешь рисовать?
— Да, — сказал Ян, опустив альбом на колени.
— А родители твои где?
— Мой папа — в ополчении!
— Ох, сейчас все в ополчении. Мой сынок тоже в ополчении. А мама твоя где?
— На лаботе.
Буквы «р» Ян еще не выговаривал.
— Ну, рисуй, рисуй, — вздохнула женщина.
Звуки взрывов проникали сквозь стены. Сначала бумкало далеко, потом ближе. Вздрагивало пламя свечей. Все прислушивались. Один мужчина встал и, хромая, ушел во тьму. Там что-то забренчало. Проем, как от включенного телефона, подсветился синим.
Взрывы вдруг стихли.
— Все? — спросил кто-то с пола.
— Сейчас перезарядят, и по-новой, — ответили ему.
— Сволочи! Как они могут!
Из темноты усмехнулись.
— А мы им не нужны. Мы ж террористы, все как один.
— Господи, что же Путин-то молчит?
— Какой Путин? У нас свой президент, кем-то…, избранный.
— Гореть им в аду, всем гореть в аду! И Порошенко, и Яценюку.
— Авакова забыла.
— Я надеюсь, что все это не напрасно.
— Слышали про зачистки в Лимане? Вот и у нас: кого не разбомбят, тех зачистят.
Ян отер мокрые щеки и раскрыл альбом.
Он взял черный фломастер и нарисовал неровный прямоугольник в нижнем левом углу. Это был их подвал. Затем он нарисовал в нем людей: хромого человечка с короткой ногой, полную женщину, девочку на коленях — и обвел их разными цветами. Желтые точки стали свечками.
Снова забухало.
От близких разрывов фуфайки шевелились как живые.
— Да что ж они всё!.. — простонал женский голос.
— «Гвоздиками» лупят, — сказал кто-то знающий. — А до того «васильками».
— А «гвоздика» — это что такое? — спросил Ян, подняв голову от рисунка.
— «Гвоздика», парень, — это такая самоходка, пушка на гусеничном ходу. Как танк. А «василек» — миномет, труба на станине, с сошками.
— А они фашистские?
— Знамо дело, раз по нам бьют.
Заплакал ребенок в коляске, но его сразу взяли на руки, прижали к себе, забаюкали: аа-аа-а, аа-аа-а. Ян чуть сам не заревел, но подумал, что лучше потерпит до мамы, а пока нельзя. Он, конечно, всхлипнул, но совсем неслышно.
Над подвалом в альбоме построились этажи, сужаясь к небу. Этажи накрыла крыша. Фашистскую самоходку Ян нарисовал справа — из толстого черного дула рвался огонь. Как изобразить миномет он не знал, поэтому просто рядом с самоходкой поставил черных человечков, от которых тоже шел огонь. У человечков был флаг с фашистким крестом. Несколько сине-красных колючих взрывов, будто кусты, выросли у дома.
Подвальная дверь вдруг хлопнула. Дохнуло дымом, и в помещение, пригнувшись, нырнула тень, при освещении оказавшаяся молодым парнем в камуфляже.
— Все, зарядил заразу.
Достав мобильник, он сразу подсел к столу, чумазый, с челкой, свесившейся на глаза.
— Ну и не томи уже, — опустился рядом хромой.
— Сейчас выкручу на полную.
Телефон в руке парня захрипел и заплевался помехами. Ш-ш-ш. Хромой, морщинистый, бровастый, прислушиваясь, поворачивал голову то одним, то другим ухом.
Ян тоже стал прислушиваться.
— …красная… мимо блокпоста… — неожиданно раздался голос из телефона. — На Рудакова — две воронки… Северной окраине вообще не сладко…
— Это кто? — тихо спросил Ян.
— Это пацан на крыше с биноклем передает, — ответил хозяин мобильника. — Через квартал отсюда.
Ш-ш-ш…
От долгого шипения у всех синхронно вытягивались шеи.
— …лупят «гвоздиками» по блокпостам у заправки… наши попрятались в траншее… в лесополосе перебежки…..поймешь, кто…
Даже взрывы казались тише.
Ш-ш-ш…
— Четыре танка со стороны Артемовска… бмп-2, автобус с нациками…..ля! Лупят по жилым домам! По частному сектору!
Полная женщина, сидящая рядом с Яном, вскрикнула:
— Там же мои!
Ладонь ее замерла на груди.
— Вот, возьмите, — кто-то передал женщине таблетку, — под язык.
Ш-ш-ш…
— …пара «сушек», кружит… передают, колонна техники из-под Донецка… лупят, как в копеечку…
Хромой, слушая, покачивался.
— А «сушка» это бублик такой? — шепотом спросил Ян.
— Нет, — повернул голову парень с телефоном. — Самолет это. Су.
Ш-ш-ш…
В пустом шипении Ян успел нарисовать над домом самолет с крестами. Для второго самолета не хватило места, и получились только крыло и хвост.
Что вам надо? — спросил их Ян. Улетайте. Мы вас не хотим.
— …уки! — разразился возгласом телефон. — Бьют по подстанции!..метами с холма…
Ш-ш-ш…
— …женцы, человек пятнадцать… по обочине дороги… куда-то они не туда, прямо на укропов…
Дом содрогнулся. Что-то посыпалось, зазвенело снаружи.
— Это в нас попали, в нас!
— Миной, скорее всего, по верхнему этажу.
— Ничего, ничего. Живы же.
Ш-ш-ш…
— Тише, — сказал парень, и все примолкли.
— …беженцы… — глухо прозвучал в подвале голос из телефона. — …дут, машут руками…..ля… — голос на мгновение умер и воскрес, омертвелый, клокочущий: — …треляли из стрелковки и кпвт, всех… Звери, суки штопанные! И детей!
— Твари, — сквозь зубы произнес хромой.
Кто-то зарыдал. Ян с удивлением посмотрел на свои сжавшиеся кулачки.
Ш-ш-ш…
— «Сушка» влупила… кажется, нурсами… по рынку…
— Я их зубами, — выдавил кто-то, — зубами! Никому пощады! Только увижу — всех! Не могу…
Говорящий, сутулясь, вышел наружу.
— Вот так, Янчик, — сказала полная женщина, проведя ладонью по его макушке.
По щекам ее бежали слезы.
— Не плачьте, тетя, — сказал ей Ян. — Я сейчас их всех…
Ш-ш-ш…
— Стрельба… — проговорил телефон. — Минометами еще раз по окраине… «сушки» на второй заход… Ненавижу… трупы лежат…
Ян не заметил, что тоже плачет. Он сжал фломастер в руке. Это оказался красный фломастер, самый-самый нужный.
Вы — фашисты, прошептал Ян нарисованному самолету. И закрасил его — словно фашиста охватил огонь.
Вот так.
— Есть! — завопил телефон. — Есть! Сбили «сушку»! Какие молодцы!
Кажется, парень на крыше затанцевал — потому что эфир наполнился бряканьем, уханьем и звяканьем каких-то железок.
— Так! — сказал хромой, стукнув по столу.
— Горит!
Ян в это время зачеркал крыло и второму самолету.
— …ля! — заорал парень на крыше чуть ли не во все горло. — И второй достали! Отлетался, сука! За всех, за всех!
Он захохотал.
А Ян подышал на кончик фломастера и взялся за танк. Зеленым он потом хотел еще нарисовать наших.
Зверь
В горнице было натоплено и дымно.
Темник Пикша шагнул за порог и тут же сломил шапку:
— Здравствуй, князь.
— И ты здрав будь. Садись, — качнул кудрями Ярослав.
Темник сел на лавку.
Князь поднял чашу со сбитнем, отпил, утер рот рукавом простой рубахи. Шалые глаза его уткнулись в черный бревенчатый потолок.
— Совет твой нужен, темник, — тоскливо сказал Ярослав.
Широкоплечий, бородатый Пикша навалился на стол.
— Так вот он я, спрашивай.
Настроение князя рвало душу. Плох был князь, дрожала в нем глухая сила, темный кровавый омут, в который только и можно — помедлив, уйти с головой: прячься, живое, притворяйся мертвым.
— Егорка, — сказал Ярослав, — повтори, что там просят.
Только сейчас темник заметил мальчишку, стоящего у печи.
— Милостивый князь Ярослав, Ратибора сын, — произнес, сглотнув, взятый на посылки малец лет двенадцати. — Народ древлянский просит у тебя заступничества перед хазарским ханом Конобеем, который идет войском на наши земли. Уповаем на тебя и Вечный союз, заключенный меж древлянами и русами…
— Остановись, — поднял руку князь и тяжело посмотрел на темника: — Союз Вечный… Что думаешь, помочь?
— Так не чужие ж люди, — ответил Пикша, выдержав взгляд.
Ярослав покивал.
— А деда моего помнишь?
— Князя Всеволода Изяславича? А как же! — улыбнулся темник. — Застал. Крепкий был старик, славный вой.
— А он ведь за их земли древлянские с тиверцами воевал. Лес им дал, поля. Зерном, мехами да серебром дарил, пока слабые были.
— То известно.
— А как при Чалке стоял, помнишь? Пять сотен воев против хазарской тьмы. Против хана Сокхая. Просил он тогда у древлян подмоги. Знаешь, что прислали?
