Михаил Чулаки - Во имя Мати, Дочи и Святой души
Клава ожидала, что Свами теперь побеседует с попутчицей ласково. Но тон переменился – внезапно. Иссиние глаза обожгли:
– Так зачем ты пришла?! Думаешь, легко от греха освободиться?! Жила в грязи, в грехе и избежании, золотому тельцу служила, утробу свою тешила, лоно продавала! Валяйся в грязи дальше! Оглянись на жизнь свою страшную! Где душа была?! Пошто молчала?! Всё тлен и смерть вокруг тебя!
– Не отталкивай меня, – заплакала попутчица. – Сама вижу… Смысла нет… Одна пустота… Грызут только друг друга… Правды не найти… Не оттолкни… Должна с вами… Ничего не нужно, постыло всё… Отдам всё, только приюти, согрей душу!. .
Свами помолчала, успокаиваясь.
Заговорила наконец назидательно:
– К нам в Сестричество попасть трудно. Заслужить надо. Только Госпоже Боже поклоняться, ложных богов забыть. От корысти отказаться, жить послушанием и молитвой. Слово каждое выполнять, которое через меня Госпожа Божа тебе повелит. Сможешь?
– Смогу, госпожа…
– Надо говорить: «Сладкая Свами», – мягко подсказала Соня.
– Смогу, сладкая Свами. Хочу и смогу.
– Ну так чего ж ты до сих пор в этом греховном платьи пуговчатом здесь стоишь?! – снова загремела Свами.
Путаясь в петлях, попутчица стала поспешно раздеваться.
Обнаженная – она сразу сделалась близкой и дорогой Клаве. До чего же разделяет всякая одежда, мешает понять и слиться душами.
Свами подтвердила:
– Тряпки эти – мягкий гроб походный для живой души. Сестричка Соня, отведи ее – облегчить изнутри. И побольше боровков призови, чтобы стыд и страх содрала так же, как тряпки эти греховные.
Соня увела раздетую попутчицу, зачем-то еще прикрывавшую руками груди и лобок.
– Трудно душа к свету пробирается, – вздохнула Свами. – Когда-нибудь и ты так же ищущих принимать будешь. Учись сызмальства.
Клава снова приникла к воплощенной Мати Боже, впитывая ее тепло; раздвинула плащ, разыскала соски и впилась губами, всхлипывая.
А чудный Голос, не мужской и не женский, Голос сладости необыкновенной, запел-заговорил:
«Не плачь, дитя, ты так прекрасна. Блаженная Мати тебя любит страстно».
Соня привела назад попутчицу. Та уже не пыталась прикрываться руками.
– А волос этот животный – чего ж?
– Извини, сладкая Свами, мой грех, – быстро поцеловала руку Соня, – поучи.
– Потом. Распорядись же, сестрица.
Соня вернулась с Валериком, жестом усадила попутчицу в кресло – и предоставила боровку фронт работ.
Свами объяснила теперь терпеливо:
– И первое тебе послушание: бриться по утрам. Увижу небритой – взыщу!
И проворчала брезгливо:
– Подмышки себе бреют. Но ведь подмышка не так определяет женщину как сама… сама…
– Мышка, – подсказали. – Мышеловка.
– Не то… Короче, там, где со времен Адама с Евой весь мир в кошки-мышки играет, там и гладь нужна! Да. А тишь не обязательно.
И продолжила наставление новенькой:
– Послушание – мать благочестия. Назначу послушание братика такого вот маленького любви научить телесной, которая тоже от Госпожи Божи, когда с молитвою – будешь слушаться.
– Буду.
– Да я и не спрашиваю. Будешь, само собой. Корысть свою растопчешь, потому что лишнее перед Госпожой Божей земное имение, неправедно нажитое.
– Лишнее… неправедно…
– Как звали тебя в мерзком мире?
– Елена Павловна.
– Это второе имя позорное забудь навсегда! От мужской обманной власти оно дается! Твою мать как звали?
– Надеждой Петровной.
– Опять ты, тьфу, Петровну эту рабскую мужскую поминаешь! Надежда. Значит была ты в миру Елена Надеждиевна. А будешь теперь сестра Эмилия.
– Как прекрасно: Эмилия. Я – Эмилия.
– Ты еще не Эмилия. Ты мирская мерзавка Елена пока. Вокрещу вот тебя, тогда и станешь Эмилией. Ну что, братик Валерик?
– Гладко стало, Свами.
– Где гладко, там и сладко. Дай ей братское целование перед крестом.
– Святые вы, – простонала Елена, больше не Павловна. Мальчик сладкий.
Соня подняла Елену с кресла, направила.
Все пришли за ними в молельню. Соня подвела Елену к памятному Клаве нарисованному на стене кресту, затянула петлями руки и ноги.
– Кем ты была в мерзком мире, грешная Елена Надеждиевна? – поинтересовалась Свами.
– Преподавала я. Доцентом философии.
– Философия от слова «Фи»! – засмеялась Соня.
– Нет больше Елены, зачатой в грехе мерзким Павлом, доцентки божемерзкой философии! – загремела Свами. – Сжигается память о ней.
И помазала нужные точки кисточкой из знакомого Клаве синего флакона.
Все запели:
«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех…»
– Жжет? – осведомилась Свами через необходимое время.
– Жжет, сладкая Свами!
– Огнем горит?
– Горит, горит, сладкая Свами!
– Вот и хорошо. Это годы твои грешные сгорают. Повторяй громко: «Госпожа Божа, помилуй мя!»
Клава смотрела с превосходством посвященной на крестные муки этой недавно такой важной женщины. Доцентки, а не женщины! Квартира, наверное, не хуже чем у Наташи и муж профессор. Так мало ей всего, еще и измывалась, двойки ставила, кому хотела, воображала из себя – и вот… Госпожа Божа предел положила.
Эта доцентка давно трачена червем, конечно, значит, хоть и станет сестрой, не бывать ей весталкой действенной, не воплощаться в Дочу Божу.
А ее, Клаву, Госпожа Божа очень любит. Поэтому привела сюда, поэтому включила ей дивные Голоса, открыла дар говорить рифмами. И спасет, приведет в свои светлые сады, когда погибнут все неверные белые обезьяны.
– Ой, горит!! Ой бо-ольно!! – закричала сестра Эмилия.
– Много грешила, вот и горит по грехам твоим. А стерпеть придется – назад с креста хода нет, – загремела Свами.
Распятая дергалась, но держали петли затянутые умело.
Назад с креста хода не было.
15
В воскресенье с утра в корабле поднялась сдержанная суета.
– Общее собрание, не забудьте, сестры, – объявила Свами. – Радоваться, трапезоваться – в темпе, в темпе! Не копаться, прости Божа.
Но сестры и так не копались.
– Сюда все придут? – наивно спросила Клава.
– Ты что?! Куда ж их столько сюда? С ладей наших и то сестер двести! А попутчиц с попутчиками и не считал никто. Да и нельзя таких пускать в корабль. Сюда только верным вход. А для общих собраний мы ДК Водных путей снимаем.
Братец Толик наконец заживил свой терпеливый задок и не отходил от Сони. Та похлопала его:
– Ну что, булочки только румяней и круглей после хорошей порки? Можешь братское целование дать, так и быть, – и плащ приоткрыла приветливо.
Но всё в спешке, на бегу.
Для верных к одиннадцати поданы были автобусы.
Ко входу в ДК заметно шел народ. Под колоннами стояли и ненавистники с плакатами:
ДОЛОЙ ДЕТЕЙ САТАНЫ! ЗАЩИТИМ НАШУ СВЯТУЮ ВЕРУ!
МАСОНСКИХ ВЫРОДКОВ – ВОН СО СВЯТОЙ РУСИ!
ОДУМАЙТЕСЬ, ПОКАЙТЕСЬ,
СПАСЕМ НАШИХ ДЕТЕЙ!
Входящих встречали криками: – Блудница Вавилонская! Сарабанда масонская! – выкрикнул он, но без прежнего чувства.
– Антихристы проклятые!
– Жидам продались!
– Куда американские секты везете!
Соня весело засмеялась:
– Ненавидят потому, что завидуют.
Какая-то старуха замахнулась сумкой, но приодетые в стиранные балахоны боровки ограждали сестер.
Зал был заполнен, а зрители всё шли. Они же участники.
– Здесь последнему щипчики перченые не положены, – хихикнула Соня.
Свами уселась одна за маленьким столиком с микрофоном. В втором ряду президиума поместились весталки действенные.
– Начинаем, возлюбленные сестры и братья, – несколько раз взывала Свами.
Но сестры и братья долго и шумно рассаживались.
Наконец из конца в конец зала прошелестело благоговейное «Гос-пжа-бжа» – и затихло.
– Люблю вас, сестры и братья!
– Любим тебя! – отозвался зал.
– Помолимся единым сердцем Госпоже нашей Боже!
Под хлопанье сидений все встали.
Спевшиеся сестры грянули:
«Для спасения нас всех, чтобы смыть адамов грех, Мати Дочу родила в День Счастливого Числа».
Зал подпевал, отставая на слово или два. Уже умолк дружный хор, а по залу перекатывалось:
– … счастливого числа… –сливого числа…
– Спасибо. Госпожа Божа незримо здесь в этом зале, Она видит и слышит всё – и благодать Её-Их да пребудет на всех преданных Ей-Им. Прочь, мерзость мира! Аминь.
Зал уселся под новый перестук.
– Сестры и братья, благие вести приходят к нам со всех сторон. Наш флагманский корабль спасательный в Вавилоне нераскаянном, в Грешнограде, Петербургом именуемом, пролагает успешно свой путь сквозь волны неверия к светлой цели, уже видной на горизонте. Корабли других городов идут вслед в кильваторном строю. Всё больше душ просветляются верой в Госпожу Божу и зрят истину. Это и порождает скрежет зубовный врагов наших, слуг Дьявола. Женское творческое начало всегда в борении с Дьяволом, воплощением разрушительных мужских сил. Борьба будет долгой, но Госпожа Божа неизбывно одолеет полчища супостатов.
