Пётр Самотарж - Одиночество зверя
— Почему на него сыплются все несчастья? — спрашивала Наташа. — Ведь вокруг полно людей, с которыми ничего не происходит. Значит, причина в нём самом?
— Со всеми людьми что-нибудь происходит. Каждый день.
— Но не все же катятся по наклонной и спиваются.
— Не говори так про отца.
— Как есть, так и говорю. Он слабак, и он нас предал. Носился со своей порядочностью и гордостью, а теперь бултыхается где-то на самом дне.
— Он нас любит. И страдает.
— Страдает от своей бестолковости? Значит, нам крупно не повезло в жизни.
— Не смей! Не смей измерять человека деньгами.
— Я уже давно не жду от него денег. Хочу только поговорить, хотя бы один раз, по-человечески. Не о том, как его обманули, подвели и подставили, а о последней прочитанной книжке, о любимом фильме. О том, как мне вести себя с мальчиками, наконец — мало ли о чём можно поговорить с отцом! Но я никогда с ним не говорила ни о чём подобном. Когда он ещё мог разговаривать, я была слишком маленькой. Теперь я выросла, а он двух слов осмысленно связать не может.
— Ты не должна относиться к нему, как поставщику отцовских услуг.
— Я не отношусь к нему так. Просто хочу всяких пустяков, которые дочь вправе ждать от родного отца.
— По-твоему, он обязан тебе всем, а ты ему — ничем? Отец тоже имеет право видеть в дочери поддержку.
— Не всякий отец. Дочь нужно заслужить.
— Он нянчился с тобой в детстве. Испугался, когда с тобой случился приступ ложного крупа.
— Замечательно! Он заботился обо мне во времена, которых я не помню. А мне ведь не так много лет! И где же он был все последующие годы, которые я никак не могу забыть?
— Не надо ничего забывать. Он всегда был с нами и делал всё, что мог.
— Да, только мог он гораздо меньше, чем отцы всех моих подруг, даже разведшиеся с их матерями.
Наташа презирала своего отца, как спортсмена, не оправдавшего надежд. Проявившего слабость накануне победы и в результате проигравшего. Она тосковала по возможности искать у него защиты и покровительства, как только может тосковать девушка в семнадцать лет, не научившаяся обманывать свои желания. Казалось — ничего не стоит шаг в пустоту, если за ним не последует второй, но даже на первый шаг не хватало сил, и она плакала по ночам.
Открылось метро, Наташа некоторое время постояла в сторонке, дожидаясь, пока вся группка ранних пассажиров втянется в вестибюль, затем медленно последовала за остальными. Она ехала домой.
Глава 7
Светало. Игорь Петрович обнаружил за окном рассвет неожиданно, будто включили оранжевую лампу низко над землей. В руках он держал глупый детектив, а вовсе не важные государственные бумаги. Время протекло в размышлениях быстро, но никакого мудрого и обдуманного выхода из сложившегося ахового положения президент так и не нашёл. Он неторопливо вернулся в спальню, желая оттянуть неизбежное, и увидел у трельяжа жену, приводившую себя в порядок.
— Где ты пропадал? — раздражённо спросила та, не оборачиваясь.
— Ночью приехала Светлана, — сразу взял быка за рога Игорь Петрович.
— Что-нибудь случилось?
— Случилось.
Ирина оторвалась от зеркала и развернулась на вертящейся табуреточке, встретившись взглядами с мужем.
— Она влипла в историю.
Жена ждала продолжения, медленно бледнея.
— Судя по всему, сбила сегодня ночью человека. Насмерть.
Ирина продолжала молчать, словно ожидала ещё более страшных новостей, но Саранцев замолчал.
— И что сделал ты? — тихо спросила жена.
— Пока ничего.
— Ничего?
— Ничего. А что, по-твоему, я должен сделать?
— Любой отец на твоем месте знал бы, что ему следует делать. Защищать свою девочку, разумеется! Где она сейчас?
— В своей комнате.
Ирина сорвалась с места и молча бросилась в коридор на помощь к своей малышке. Саранцев уныло побрёл за ней и вошел к Светлане, когда та уже сидела на постели в объятиях матери и тихо всхлипывала.
Жизнь Игоря Петровича редко ставила его перед роковым выбором. Между жизнью и смертью люди выбирают нечасто. Если они на войне, да не в тылу, а на переднем её крае. В политике на каждом шагу нужно либо предпочесть правду лжи, либо наоборот — если иначе нельзя. Он не представлял свою жизнь без жены, а без дочери — боялся. Ирина сидела в своём голубом пеньюаре, Светка — в модной белой пижамке, обе — с распущенными по плечам волосами, несчастные, ждущие от него защиты. Уверенные в его защите. Он приучил их к своей опеке, к своей надёжности, а теперь стоит рядом с растерянным лицом и думает, куда деть руки.
— Что ты намерен предпринять? — с негромкой угрозой в голосе спросила жена мужа.
— Мы должны спокойно обо всём поговорить.
— Спокойно? Так ты спокоен! Понятно.
— Ира, не нужно язвить. Ситуация сложилась тяжёлая. Я — не древневосточный деспот и на многое не имею права. В частности, не имею права вмешиваться в официальное расследование. Сегодня могут возбудить уголовное дело по факту гибели человека.
— Уголовное дело? Уголовное?! И ты так спокойно сообщаешь об этом! Можно подумать, тебе доставляет удовольствие уголовное дело, возбуждённое против твоей родной дочери!
Светлана громко заплакала, мать прижала её голову к своей груди и стала баюкать, как в детстве.
— Не против Светки, — угрюмо поправил жену Саранцев. — По факту гибели человека. Сейчас ещё никто не может сказать, куда приведёт следствие. Если начать какие-либо телодвижения, можно только привлечь к себе внимание.
Ирина подняла взгляд на Игоря Петровича, и тот прочёл в нем глухое недоумение.
— Я тебя не понимаю. Ты стоишь тут и рассуждаешь, как дворник. Можно подумать, от тебя ничего не зависит!
— Так и есть. Я не имею права вмешиваться в расследование, даже если бы не имел в нём никакой личной заинтересованности. Любое моё слово, любой телефонный звонок станет преступлением.
— Ты издеваешься?
— Нисколько.
— Вот как? — казалось, Ирина вложила в свой вопрос всё своё ехидство и ненависть. — А помнишь свою ночёвку в милиции? После ресторана?
Саранцев отлично помнил одну из главных глупостей своей жизни. Он тогда активно ухаживал за Ириной и всякая минута, когда она была рядом, казалась ему незабываемой. Она смеялась его шуткам, брала его под руку на улице, в дождь пряталась под его зонтом, а он видел себя сильным и уверенным, знающим жизнь, ведущим её за собой. Она уже отдалась ему, познакомила с родителями и собиралась за него замуж. Шумной студенческой компанией они, отстояв вечернюю очередь, ввалились в какой-то ресторан на Арбате, название которого он напрочь забыл. Царила полутьма, горели ночники на столах, играл настоящий оркестрик, и Саранцев наслаждался каждым моментом счастливого бытия. Потом к их столику приблизился на нетвёрдых ногах неизвестный пьяный хмырь и принялся настырно приглашать Ирину потанцевать. Та смеялась и отказывалась, но пьянчуга упорствовал, хотя за соседними столиками имелось достаточно других девушек и женщин. Даже за их столиком сидели ещё две девицы, но танцор желал заполучить в партнёрши именно Ирину, чем сильно разозлил юного Саранцева. Тот совершенно не умел драться и едва ли участвовал хоть в одной потасовке со времен начальной школы. Однако, тип был пьян и не казался опасным соперником. К тому же, когда к твоей девушке пристают, нельзя оставаться безучастным. Любой, даже трижды интеллигентный и воспитанный домашний паренек со скрипкой, взбеленится. Секрет прост: вступает в силу биология животного. Нельзя проигрывать поединок за самку другому самцу. Просто нельзя, и всё тут. Она не должна увидеть, что на неё есть другой претендент, сильнее тебя и, следовательно, способный лучше обеспечить безопасность её самой и потомства. Одним словом, Игорёк подал недовольный голос. Хам перегнулся через его плечо, чтобы заглянуть Ирине в лицо, и оперся рукой на спинку стула все более разъярявшегося Саранцева. Устное проявление недовольства не подействовало, разволновавшийся жених встал, вместе с ним вскочили двое приятелей-студентов, девчонки, как водится, принялись всех успокаивать. Жених попытался оттащить негодяя от своей невесты, тот лениво от него отмахнулся и проявил этим легким движением недюжинную силу. К столику поспешил метрдотель и присоединил свой голос к увещеваниям девушек, но ситуация давно переросла фазу обмена репликами и вылилась в первый этап физического столкновения: не ударов в лицо, но толчков ладонью в плечи и в грудь.
Саранцев помнил дальнейшее урывками, хотя выпил не очень много. Его обуяла настоящая ярость, какой он никогда не знал в своей мирной жизни. В армии он не служил и не растратил там юношеский задор, которому теперь поддался в полной мере. В памяти осталось какое-то мельтешение в полутьме, звон бьющегося стекла, крики и визги, а также непонятного происхождения молот, время от времени обрушивающийся на него ниоткуда. Скользя руками и ногами в чем-то съедобном, размазанном по полу, Игорёк раз за разом заново вставал на ноги, все меньше и меньше понимая картину происходящего и всё глубже погружаясь в свой внутренний мир. Звуки, вспышки света и физические ощущения словно окунулись в вату, отодвинулись, а ему в реальной жизни оставалось только одно: стоять на ногах. Впоследствии выяснилось, что право стоять на месте, никуда не двигаясь и не падая, он отстаивал и от посягательств со стороны подоспевших милиционеров, хотя сам ничего определенного рассказать об обстоятельствах драки не мог. Успокоение нервов и осознание реальности случилось только в «воронке», в тряской и жесткой темноте. Утром его отпустили, ещё пару раз вызвали на допросы, но в институте никаких последствий для него не наступило, ни по учебной линии, ни по комсомольской.
