Анхель де Куатьэ - Поединок со смертью
Я ничего не помнил. Посмотрел на свою руку и увидел несколько дырок в вене.
– Что ничего не помнишь? – усмехнулась Кира.
Она тяжело плюхнулась рядом,
– Нет, – я перевернулся на спину и прикрыл глаза рукой.
– Еще бы… – проворчала она. – Поздравь меня. Твоя Олеся только что турнула меня с работы. Все-таки она редкая… – Кира выругалась. – Не волнуйся, я ей не сказала, что ты здесь. Можешь наплести ей все, что вздумается.
– Что-то было? – спросил я, не глядя на Киру.
Она сунула руку под кровать. Поискала там что-то, нашла пачку «LМ», устало повертела ее в руках и вытащила сигарету зубами.
– Нет, – ответила Кира, чиркнув зажигалкой. – Сначала мы ужрались как свиньи, потом еще наширялись. Как не сдохли только, ума не приложу. Здоровье, видать, лошадиное. Ничто его не берет. На!
Она подняла с пола и бросила мне мобильный. На экране высветилась куча пропущенных вызовов и сообщений.
– Олесюля с ума сходила, – зло хихикнула Кира.
Действительно, все звонки были от Олеси. Я машинально стал читать сообщения, начиная с последнего;
«Где же ты? Я с ума схожу! Обзвонила все больницы, все морги! Где ты? Я мечусь по твоей квартире как тигр в клетке! Ушел, ничего не сказал! Мне уже все равно, с кем ты! Просто дай знать, что с тобой все в порядке!»
– Похоже, она две ночи не спала, – сказала Кира с едким злорадством. – Голосок у нее сейчас был почти как у нас с тобой. Ты бы ей позвонил, что ли? Она, поди, уж думает, что тебя и в живых нет.
Я отложил телефон. «Мне уже все равно, с кем ты! » Олеся по-прежнему считала меня чем-то вроде домашнего животного. Нет! Она не унизится до ревности к кому-то. Ни за что не слезет со своего пьедестала к простым смертным.
Усмешка сама собой коснулась моих губ. Я взял Киру за локоть и притянул к себе…
– Проверял? – как-то странно спросил Данила.
– Что проверял? – Павел непонимающе уставился на него.
– Проверял, насколько далеко можешь зайти, – тихо ответил Данила. – Проверял, насколько сильно она тебя любит, какую боль сможет выдержать… Эксперимент над человеком.
– Над Кирой? – Павел недоуменно поднял бровь.
– Нет, над Олесей.
Павел тихо расхохотался. Нет, это был не смех. Это был именно тихий хохот. Его сотрясали приступы злого, наигранно циничного, но в то же время бессильного, пустого, испуганного смеха.
Я вернулся к себе домой только к вечеру. В квартире – идеальная чистота и порядок. Похоже, Олеся, чтобы хоть как-то скоротать время томительного ожидания, устроила генеральную уборку.
– Гениально, – сказал я, глядя на ряд ослепительно чистых тарелок в сушилке.
Олеся строчила нервные SМS-ки и одновременно спокойно расчищала свою территорию . Блеск! До какой же степени «своим» она меня считает?
В замке повернулся ключ. Олеся, в измятом деловом костюме с огромным портфелем в руках, замерла на пороге.
– Господи, слава богу! – воскликнула она и бросилась ко мне.
Порывисто обняла.
– Где… где ты был? Я… я… – она заплакала. – Прости… прости…
Я вынул руки из карманов, погладил ее по голове и сказал с мягкой улыбкой:
– Вижу, ты убрала квартиру.
– Что? – она перестала плакать и подняла на меня удивленные глаза. – А, квартиру… Да… Просто не знала, чем себя занять.
– Так ехала бы домой, – таким же ровным, приторно сладким голосом продолжал я. – Убирала бы свою квартиру. Тебя кто-нибудь просил убирать у меня?
Олеся отступила назад и впервые за все время слегка нахмурилась.
– Когда же ты поймешь? – заговорил я. – Мне не надо от тебя никаких жертв! Не надо жертв, Олеся. Прекрати превращать меня в монстра! Ты же упиваешься своей ролью! Посмотри на себя!
Она отступила еще, потом устало села на табуретку у двери, закрыв уши руками.
– Где ты был? – спросила она тихо.
– Ты писала, что это не имеет значения, – сказал я, показывая телефон.
– Ладно, – она прислонилась к холодной стене. – Не хочешь – не говори. В самом деле, какая теперь разница…
– Я был у Киры.
Олеся даже не повернула головы.
– И что теперь? – спросила она. – Ты теперь с ней?
– Я что, по-твоему, эстафетная палочка, которую вы можете друг другу передавать? – мне стало гадко от того, как устроена ее голова, по какому чудовищному шаблону текут Олесины мысли.
– Просто спросила, – пожала плечами Олеся и повернула ко мне лицо.
Оно не выражало ничего, кроме смертельной усталости.
И тут меня как прорвало: – Я свободный человек, я не твоя собственность! Я тебе ничего не должен! Как и ты мне! И если у меня возникает случайный секс на стороне, я не чувствую никаких угрызений совести, потому что ни у кого нет права на другого! Ни у кого не может быть права собственности на другого человека!
– Ты спал с ней? – спокойно спросила Олеся.
– Да, – ответил я.
Она встала, повернулась, взялась за ручку двери, но не открыла. Остановилась, прижалась лбом к дверному косяку и тихо рассмеялась. Она одновременно смеялась и плакала.
– Знаешь… – сказала она, – я часто представляла себе, как ты это скажешь. Как все закончится… Но никогда не верила. Я так привыкла к этой фантазии, что сейчас… я тебе не верю! Мне все кажется, что это просто кошмарный сон. Очередной кошмарный сон Олеси. Сейчас она проснется, и ничего этого нет. Слушаю тебя и не верю, что это ты говоришь. Я уже ничему не верю. Не понимаю, сплю или нет. Все как в бреду…
Я медленно стянул майку. Кира занималась сексом как кошка, кусаясь, царапаясь. От ее поцелуев на моем теле остались сине-черные синяки.
Олеся медленно повернула голову, взглянула на меня и вдруг прыснула со смеху. А потом расхохоталась в голос. У нее началась истерика. Она показывала на меня пальцем и ржала как сумасшедшая.
– Прекрати! – крикнул я. Но она продолжала,
Я бросился к ней и заорал:
– Я тебя больше не люблю! Ты не понимаешь?! Уходи! Ненавижу тебя! Ненавижу! Я свободный человек! Я не твоя игрушка! Нет! Я больше не буду играть в твоем спектакле! Я свободен! Свободен! Свободен!
Олеся перестала смеяться, посмотрела мне в глаза и сказала:
– Если ты идешь на поводу у своих желаний – это еще не свобода, – и снова повернулась к двери.
Я схватил ее за плечо и с силой развернул к себе.
– Что ты хочешь этим сказать? А! Кажется, мне ясно. Очередное удобное объяснение из глянцевых журналов, не так ли? Мол, все мужики кобели и так далее. Они думают одним местом, да? Так ты думаешь? Да? Да?!
Она резко сделала шаг вперед, явно желая что-то сказать, но слова так и не сорвались с ее губ. Ставший было жестким взгляд смягчился. Она смотрела на меня… с жалостью. Гениальный ход! Даже сейчас Олеся не сдалась и с блеском решила задачку. Мысленно она превратила меня в маленького, неразумного зверька, которого поманили сахарком, и он побежал.
Я физически ощутил липкую паутину ее мыслей. Она смотрела на меня не моргая, демонстрируя силу и «моральное превосходство». Я виноват, но она меня прощает. Я виноват, а она меня прощает!.. Гениально!
Моя рука сама взметнулась вверх и опустилась на ее лицо.
Олеся схватилась за щеку. Наверное, собаки, которых везут усыплять, смотрят на своих хозяев такими же глазами, как она смотрела на меня в тот вечер.
Когда Олеся ушла, я глубоко вздохнул. Теперь я был свободен. Действительно свободен. Теперь она уже точно никогда, ни при каких условиях не сможет считать меня своим. Никому и никогда не выдумать лжи, способной «объяснить» этот мой поступок.
В тот вечер я торжествовал, решив, что разрушил Олесину ложь до основания, что поставил ее перед зеркалом и заставил увидеть саму себя в истинном свете.
– Освободился? – спросил Данила, пристально глядя на Павла.
– Да, освободился, – ответил тот и как-то очень быстро отвел глаза в сторону.
– А сейчас эта дура рванет, – Данила устало кивнул в сторону шкафа со взрывчаткой и детонатором, – мы и вовсе освободимся… Так?
– Освободимся, – огрызнулся Павел.
– Пустая у тебя какая-то свобода получается, – Данила сокрушенно эамотал головой. – Пустая. Пустая и бессмысленная. И даже не свобода, а бегство. И не воля, а паника. Страх.
– Почему это? – насупившись больше прежнего, спросил Павел и заерзал на месте. – Какой страх?!
– Олеся сказала тебе: «Следовать своим желаниям – это еще не свобода». А я знаешь, что скажу?
– Что? – кисло, одной половиной рта улыбнулся Павел.
– Следовать своим желаниям – это еще не свобода. Но идти вопреки своим желаниям – это, Павел, настоящее рабство.
– Вот я и не иду вопреки своим желаниям, – Павел уставился на Данилу.
– Не идешь? – удивился тот.
– Нет.
– Совсем-совсем? – Данила почему-то улыбнулся.
– Совсем-совсем» – проскрежетал Павел, чувствуя какой-то подвох в его словах. – А чему ты улыбаешься? Да, это так!
– Больше всего на свете, Павел, ты хочешь, чтобы тебя любили, – спокойно и уверенно сказал Данила. – Больше всего на свете. Все, что ты рассказываешь, – это бесконечный, призывный, душераздирающий плач. Я слушаю твой рассказ и слышу одну-един-ственную, повторяющуюся рефреном фразу: «Меня не любят. Как же я несчастен! Меня не любят. Как же я несчастен! Меня не любят».
