Юрий Вигорь - Арбат

Так и не сумевшие солидаризироваться лоточники-москвичи невольно попали в заложники к двум расторопным, смекалистым крестьянам, махом покорившим сердце Москвы — Арбат. Нет-нет, вы даже не представляете, господа читатели, что значит быть хозяином трех-четырех подвалов на Арбате, быть их генеральным арендатором: к вам на поклон идут не только бомжи, не только арбатские проститутки, скупщики и перепродавцы ворованных вещей, наркоманы, искатели камеры хранения на одну ночь чего угодно, но главное, без досмотра, — с вами заводит дружбу криминал, без наезда, потому что истинные дела делаются только полюбовно. Настоящие бандиты, а не нахрапщики-отморозки, прежде всего вежливы и умеют находить контакт с людьми… Вскоре Паша и Миша обрели на Арбате вес, у них было прикрытие на случай случайных конфликтов, а главное — они знали подноготную всех лоточников, выведывали их коммерческие тайны, у кого и кто был поставщиком товара, по какой его завозили цене, какая была дневная выручка, кто и как доставал разрешения на торговлю в управе «Арбат» или, минуя ее, в самой префектуре, у зама по торговле госпожи Коржневой, продлевавшей разрешение сразу на два месяца. Таких называли «коржневцами», они пользовались особым уважением, за ними стояли люди с высоким удельным весом. Лариса Алексеевна Коржнева была очаровательная женщина, пережила двух префектов и монументально вросла в свое кресло. Но не о ней сейчас речь, что ей до этого подвального мирка, до маленьких арбатских тайн «выживальщиков», как называли себя обитатели подвалов, расположенных под трассой, по которой раза два в день проносился в сопровождении лимузинов президент, который тоже ничего не знал об этом мирке, обиталище крыс и мокриц, где царили — уже уровнем ниже — крестьянские дети Паша и Миша, от которых в немалой степени, а может, и в большой, как знать, зависела жизнь президента. Ведь в коробках, в ящиках, в мешках, в пакетах, в баулах, в туесках могло храниться все, что угодно… От потолка подвала до шин лимузина было расстояние всего в метр… Подвалы Арбата патронировала кавказская братия, о тайнах подвалов не знали ни в ФСО, ни в ФСБ и уж тем более не ведали ни сном ни духом в МВД. Да что МВД, что значили все сыщики Москвы против маленького начальника подсобок Мамуки, застроившего выход во двор из дома-музея номер пять по Никитскому бульвару. Против него были бессильны все инспектора управы «Арбат», все начальники ГРЭПов, ДЭЗов, даже сам замглавы управы Георгий Левонович Бульбулян не рисковал заходить во двор, где располагалась «Грузинская кухня», потому что его тотчас осаждали жалобами, петициями жильцы дома, а особо обитатели подъезда номер два, лишенные возможности выносить к мусорным бакам, красовавшимся гирляндой вдоль Мерзляковского переулка, ведра с бытовыми отходами… Сорок шесть жалоб лежало в бульбуляновском столе с автографами жильцов дома номер пять. Но разве поднимется рука истинного сына Кавказа против других сыновей Кавказа, даже если они ресторанщики, сибариты, а не джигиты?

— Пусть выносят ведра с мусором через второй этаж по коридорам, — обронил как-то в приступе малодушия Бульбулян.

Это прозвучало как приговор, не подлежащий обжалованию. И жизнь по инерции вошла в колею, мусор стали выносить через соседний подъезд, народец из дома номер пять поворчал, но смирился. Он был сломлен. Да и устали жильцы писать… Куда еще писать, если приговор вынес сам Бульбулян. Мамука торжествовал! Он отпраздновал эту победу, как Шамиль праздновал победы над генералом Ермоловым, пытавшимся покорить Кавказ сто с лишним лет назад. И что уж говорить о жалких попытках наехать на Мамуку майора доблестной пожарной инспекции Девушкина, человека, достойного медали за редкое искусство проникать за штрафами в самые извилистые арбатские дымоходы. Слаб человек, слаб, особенно ежели у него прекрасный желудок, печень не увеличена и наличествуют замечательные вкусовые рефлексы. Нет, не мог геройский сын огня Девушкин, укротитель пожаров, устоять против грузинской кухни, против сациви, против джанджоли, хачапури, «Мукузани», настоящего «Мукузани», а не того, что разливают из цистерн в бутылки под Карачарово… Левушкин позорно отступил, как отступил бы всякий раб желудка. Маленький кусочек Москвы, тамбур у выхода из подъезда, по негласной договоренности отошел ко владениям Грузии, а за хранение книг, орешков и прочего уличного товара Паша и Миша задрали цены еще круче. Надо было смываться. И Ося стал искать. Самым лакомым кусочком был дом по адресу: Поварская, восемь дробь два, и рядом стоящий особняк, выходивший фасадом на Мерзляковский переулок, а тылом в заветный двор по адресу: Поварская, восемь дробь один. Какие здесь были чудесные по заброшенности подвалы! В самом конце двора стоял сваренный из ржавых кусков железа высоченный, объемистый бункер — хранилище товара Кольки-еврея, торговавшего журналами у входа в почту в двадцати метрах от арки. Ося мучительно завидовал Кольке-еврею, жившему здесь в тенистом дворе, пропитанном миазмами, на правах полной автономии среди задерганных субъектов «федерации арендосъемщиков». У Кольки был брат сварщик, и они пять лет назад на свой страх и риск, заручившись поддержкой вечно пьяного дворника дяди Варфоломея, сварганили этот саркофаг, пестревший размашистыми надписями: «Не мочиться», «Здесь вам не туалет», «Санитарная зона»… Бульбулян обходил этот угол двора, зажимая пальцами нос. Туалетов на всем Новом Арбате было два, то бишь биотуалеты-кабинки. Отец города Лужков — строитель благословенный — слишком рано ушел в политику, не облагодетельствовав ни Новый, ни Старый Арбат клозетами в достаточном количестве. Народ мстил городским властям за небрежение к их естественным нуждам вульгарнейшим и категоричнейшим образом, благо саркофаг Кольки-еврея создавал удобное прикрытие от окон дома по Поварской, восемь дробь два, половину которого занимало какое-то общежитие фонда поддержки то ли китайцев, то ли малазийцев, но первый, самый сырой этаж населяли вездесущие хохлы и молдаване. Каждая пядь сырых подвалов здесь была сдана в аренду. В аренде же был и весь последний подъезд со двора, где дом треснул по шву, лестничные марши покосились, а часть восточного люда была выселена из зиявших гнилыми окнами квартир. Здесь хранили книги и стеллажи пять лоточников: Акула, Барбос, «коржневец» Филипп Филиппович Подмалинкин, член партии «Духовное наследие России», и братья Брыкины. Ося пытался прибиться к ним, но Подмалинкин и братья Брыкины воспротивились.

— Хватит нам во дворе одного еврея, — наложил вето Подмалинкин. — Посели в этот дом еще и Финкельштейна, обязательно вспыхнет международный скандал… Пусть попробует пробиться в соседний дом к Сан Санычу.

Соседний дом на Поварской, восемь дробь два, был в еще худшем состоянии, чем дом дробь один, он выходил фасадом на Новый Арбат и начало Поварской, где в семнадцатом веке была слобода придворной царской челяди, жили стряпухи, егермейстеры, форейторы. Фасад дома обрызгали турецкой краской лет пять назад, украсили вывесками, подмарафетили трещины в стенах, но со стороны двора это были сущие руины: в правом крыле местами провалились полы, сгнили надоконные балки, стекла в окнах были выбиты, иструхшие створки мотало ветром, укрыться от холода было невозможно, и бомжи строили здесь норы из алебастровых плит и плит ДСП, оставшихся от шкафов. Дом числился на реконструкции, жить в нем было нельзя. Почему его отдали в аренду Мосрыбхозу — это загадка. Какое мог иметь отношение Мосрыбхоз к этому особняку? А между тем сообщим придирчивому читателю, что никакой загадки вовсе и не было — дом приносил деньги, и немалые. Приносило громадное правое крыло, состояние которого комиссия оценила как «удовлетворительное». Сан Саныч, потомственный рыбовод, лет десять как отошел от рыбьих дел. Подмосковные пруды зарастали тиной. Да и какая рыба могла идти в сравнение с субарендой на Арбате! Дом приносил в месяц десятки тысяч долларов. Половину второго этажа занимал Фаба-банк, половину — некоммерческий благотворительный фонд «Триумф» Бориса Березовского, задача которого состояла в выдаче литературных премий размером в пятьдесят тысяч долларов по поручению попечительского совета, куда входили Василий Аксенов, Андрей Битов, Фазиль Искандер и другие мэтры пера. Три этажа занимала тихая, неброская гостиница, без вывески, где можно было за пятьсот рублей снять номер на день, на ночь, на час… Еще здесь размещались ФБГ-банк и десятка три мелких фирм, не представляющих для потомков никакого исторического интереса, если не принимать в расчет тот факт, что раз в месяц все компьютеры правого крыла давали сбой и отключались на двадцать минут. Объяснить эту загадку не мог ни один специалист. Нас с вами интересует не надводная, а подводная часть айсберга, именуемая в Управлении охраны памятников Москвы как доходный дом дворянина Василия Никитича Гирша, построенный в 1894 году архитектором Николаем Струковым на месте снесенной усадьбы княгини Прасковьи Борисовны Голициной. На углу в 1772 году помещалась впритык к винной лавке аптека Ивана Миллера, а поперек нынешнего Нового Арбата, где прежде треть занимал бульвар с липами и стояли стожки сена, шли винные погреба, выходя на Старый Арбат. Хозяином этих погребов был некто Иоганн Калкау, химик, пиротехник и владелец пяти книжных лавок в Охотном ряду. На Старом Арбате у него была своя типография…