Владимир Корнев - Нео-Буратино

15 августа 1780 г. от Р. Х.

Какой же душка этот гусарский ротмистр Верейский! Скоро месяц, как длится наш бурный роман, и пора бы уже поостыть, но я все еще без ума от этих огромных карих глаз и непослушных кудрявых локонов, а он, похоже, и не помышляет об иной даме сердца. Думал ли он весной, вернувшись невредимым из боевого похода, что летом стрела Купидона пронзит его сердце? И где — в театральной ложе! Когда я увидела со сцены этого красавца брюнета в расшитом золотой тесьмой алом доломане, с восторгом наблюдавшего за моей игрой, словно кто-то зашептал у меня над ухом: «Авдотья, сей доблестный муж должен сегодня же повергнуться на колени пред тобой!» Еще задорнее, еще неистовей играла я с той минуты, а после представления служанка принесла ко мне в уборную корзину белоснежных роз, в коей была спрятана записка следующего содержания:

«Mon ange, моя госпожа, моя Диана! Заметили ли Вы, что стрелы, пущенные из Ваших прекрасных глаз, смертельно ранили одного несчастного воина, пронзив самое его сердце? Смею ли я надеяться хоть на какую-то благосклонность со стороны несравненной охотницы, или Вы будете невозмутимо взирать на страдания Вашего отныне верного рыцаря? Сжальтесь же над тем, кто готов отдать живот свой за одно невинное лобзанье госпожи!

Ваш покорнейший слуга

Гусарского Александрийского полка ротмистр

Чудные молитвы, как всегда, помогли: еще один мужчина стал моим рабом. Через несколько минут я уже возлежала на подушках роскошной кареты, а ее хозяин осыпал поцелуями мои руки, обещая бросить к моим ногам все свое немалое состояние, а в это время кони уже замедлили бег перед подъездом моего дома. Не сомневаюсь, что ротмистр надолго запомнит ту ночь, равно как и остальные ночи наших свиданий. Мне же в память о сих сладостных встречах останется чувство обладания еще одним молодым, сильным мужчиной да перстень с изумительным бриллиантом чистой воды. Но полноте: на часах уж четверть одиннадцатого и скоро снова явится мой неистовый любовник!

4 мая 1782 г. от Р. Х.

Намедни моя коллекция мужских сердец пополнилась еще одним прелюбопытным экземпляром. Очередной жертвой моей увлекательнейшей молитвы стал коллежский советник Кандидов. Он служит в департаменте Министерства просвещения по части инспекции Институтов благородных девиц, блестяще образован. В обществе сей молодой человек имеет репутацию знатока изящной словесности, сочинителя недурственных виршей, которые он сам исполняет, аккомпанируя себе на клавесине. Вчера же я имела возможность оценить его таланты в области художеств, а равно и в искусстве страсти. Признаться, во втором он куда более искушен.

Как большинство моих любовных приключений, сие тоже имело начало в театре, на представлении Шакеспеаровой комедии «Сон в летнюю ночь». Пиесу сию я ставлю превыше других у знаменитого аглицкого сочинителя, играю уже в который раз, и всегда с молитвенным усердием. Царица фей Титания (в сей роли, если верить поклонникам, я неотразима) так мила мне, что я полностью в нее перевоплощаюсь. Сердце поэта не могло совладать с бурей чувств, вызванных моей игрой в его душе. Тем же вечером он сидел за клавесином в моем будуаре, исполняя мадригал, будто бы только что сочиненный в мою честь. Среди прочих были там и такие стихи:

Чем больше я прельщен, тем больше я молчу:Собор в тебе утех, блаженство вижу рая!Как счастлив смертный, кто с тобой проводит время!Счастливее того, кто нравится тебе,В благополучии кого сравню себе,Когда златых оков твоих несть буду бремя?

Таковы все мужчины: пребывая в заблуждении, что слабый пол безнадежно глуп, они под видом собственных виршей готовы читать даме сочинения господина Державина, обращенные к его невесте, и воображают, будто предмет вздыханий тотчас примет их недвусмысленное предложение руки и сердца. Но сие и неудивительно: на какие уловки не пустишься, чтобы добиться благосклонности воплощенного идеала собственных любовных грез? И хоть мне чужда сама мысль о том, чтобы в ближайшие годы стать чьей-нибудь супругой, потеряв всю прелесть свободы, которую дает мне ремесло актрисы, я все же отвечала очарованному поэту одной из реплик Титании:

Прошу, прекрасный смертный, спой еще!Твой голос мне чарует слух, твой образПленяет взор. Достоинства твоиМеня невольно вынуждают сразуСказать, поклясться, что тебя люблю я!

После произнесения сей чувствительной тирады, обращенной скорее к воображаемой зрительной зале, нежели к кавалеру, замершему в томительном ожидании, мне оставалось только призвать его на ложе, сказать точнее — на бабкин щит, сопровождая манящими жестами другую реплику из той же роли:

Могуществом я высшая из фей.Весна всегда царит в стране моей.Тебя люблю я. Следуй же за мной!К тебе приставлю эльфов легкий рой,Чтоб жемчуг доставать тебе со дна,Баюкать средь цветов во время сна.Я изменю твой грубый смертный прах:Как эльф витать ты будешь в облаках.

Магические слова немедленно возымели действие. Простодушнейший Кандидов оказался превосходным любовником, и я благодарна ему за те приятные часы, которые мы проводим вместе. Владычица любовных ласк, прекрасная Венус, по-прежнему благоволит к своей преданной жрице.

3 июня 1789 г. от Р. Х.

Как и прежде, ход жизни моей определяют роли. Любовные похождения комедийных персон, как в зерцале, отражаются в моих амурных делах. Так, в одном французском водевиле случилось мне играть оперную примадонну, за которой одновременно волочатся двое молодых людей из приличных семейств, причем и тому и другому оказывает она знаки внимания, в финале же ее благосклонности удостаивается некий сказочно богатый маркиз, о коем раньше не шло и речи. И вот после одного из представлений встречи со мной стали упорно домогаться молодой граф Надеждин, по слухам, владелец тысячи душ в малороссийских губерниях, и очаковский герой, поручик лейб-гвардии Аморозов. Я же сочла, что оба поклонника могут быть мне весьма полезны; честно признаться, за последние месяцы я сильно поиздержалась и надобно было как-то поправить положение. В разные дни я назначала им rendez-vous в своей уборной. Ни тот ни другой не могли и помыслить о том, что очаровательная особа, позволяющая каждому уповать на скорое воссоединение с ней, на самом деле водит за нос обоих. Когда моим гостем был господин Надеждин, я старалась выглядеть благосклонной к нему, не лишать его надежды (каков каламбур!) на положительный ответ, и он в свою очередь, в знак преклонения перед дамой сердца, подносил мне то изысканные французские ароматы, то прелестный чайный сервиз севрского фарфора, а однажды подарил мне прелестное бриллиантовое колье, о цене коего я даже боюсь помыслить. В иные вечера мне наносил визиты поручик Аморозов. Мы проводили время за чаем, причем дундук кавалерист, занятый подбором в своем скудном лексиконе уместных выражений для объяснения овладевших им чувств, даже не подозревал, кем презентована чашечка, из которой он пьет. Впрочем, и сей господин тоже не поскупился на подарки: отрез великолепных брюссельских кружев, изящная табакерка чистого серебра, туалетный столик аглицкой работы в моем будуаре да несколько дорогих безделушек на нем суть доказательства щедрости гвардейского офицера. Дальнейшие события также развивались в соответствии с сюжетом игривой пиесы. Однажды вечером (к тому времени мнимые женихи мне уже изрядно надоели) оба воздыхателя нос к носу столкнулись в прихожей моего дома. Нужно ли говорить, что это произошло не случайно? Для них, впрочем, сия встреча была столь же неожиданна, сколь и неприятна. На следующий день они уже дрались на шпагах, кажется, где-то в Полюстрове, я же отыграла в очередной раз в упомянутом водевиле, да так вдохновенно, что меня неоднократно вызывали и за кулисами все было уставлено корзинами с цветами. После представления меня посетил статский советник К. Он хоть и не молод, зато, говорят, сказочно богат и имеет Владимирскую ленту через плечо. Словом, новому другу я в тот же вечер уступила то, чего безуспешно домогались двое его предшественников, и до сих пор мне не пришлось жалеть о сем ни минуты, ибо в награду от милого старичка я получила гораздо больше и теперь нисколько не беспокоюсь о состоянии своего кошелька. Как выражаются французы, c’est la vie!

29 декабря 1799 г. от Р. Х.

Странное предчувствие не дает мне покоя: кажется, вот-вот произойдет событие свойства мистического. И с чего бы это? Праздник на дворе. Петербург разговляется, приятного течения жизни ничто не нарушает; мои спектакли по-прежнему имеют успех у столичной публики, от поклонников нет отбоя, ибо мои чудесные способности не иссякают: как и прежде, я получаю силу и власть над людьми в награду за блистательную игру. Что же повергает меня в мрачные размышления? Может быть, я устала от любовных приключений, каковые в последнее время все чаще повторяют друг друга, теряют свежесть искреннего порыва? Может, меня мучит то, что сердце мое спит и ни один мужчина не заставляет его трепетно биться? Давно уж никому не принадлежит оно… Да и амплуа актрисы комедийной не столь привлекает меня, как в оны годы. Страшно подумать: вот уж скоро тридцать лет Авдотья Троеполова лицедействует на театре! Но как уследить за быстротекущим временем, коль оно не меняет твой облик? А на носу ведь новый век, и несет он что-то непонятное, что-то тревожное. Вот, к примеру, вчера ночью с Симеониевской церкви сорвало крест, и теперь вся округа только и говорит, что о грядущем Антихристе, и хотя толпе свойственно ошибаться, однако происшествие неприятное, если не сказать зловещее, тем более что произошло оно в Святочную неделю. Сегодня же собралась я впервые за долгое время к ранней литургии, а юродивая старуха с паперти бросилась на меня с клюкой, крича: «Изыди, изыди, окаянная, нет на тебе образа Божия!» Насилу ее оттащили, и я, признаться, так испугалась, что опрометью бросилась домой. Видно, нет прощения грехам моим… Но прочь, прочь мрачные мысли! В театр — только там я могу развеять дурное расположение духа!