Мартина Моно - Туча
Не предает ли она Патрицию?
Будет ли Патриция страдать? Зная людей, Кэтрин видела, что именно Патриция нашла в Венсане Мальверне. Он отличался от всех, кто ее окружал. Патриция его не любила, но как раз это «иное», что его отличало от всех, ее и привлекало. Он не был ни «нефтью», ни «сталью» и ничем другим в этом роде. Он был Венсаном Мальверном, с дипломом врача и без счета в банке. Нет, это не будет нечестно по отношению к Патриции. Ведь Патриция мечтала о чем-то нереальном, а здесь были: мужчина – он, и женщина – она.
Японский ресторанчик – подходящее ли это место для китайской истории? А она как раз вспомнила одну китайскую историю.
А Венсан все говорил. Он рассказывал о яхте, о Патриции, немного о себе. Он, наконец, понял, почему Патриция так влекла его и почему между тем он не мог ее полюбить. Она была похожа на Кэтрин, но все же не была ею. У нее было то неуловимое незавершенное очарование, которое у Кэтрин проявлялось во всей полноте. Он не знал Кэтрин в ее роли блестящей светской дамы, Кэтрин с обнаженными плечами и бриллиантами на шее. Вряд ли она сознавала это, но если она дала жизнь Патриции, то и Патриция в свою очередь сполна вернула ей долг. Из ожидания, страха и тревог, связанных с рождением дочери, Кэтрин возродилась обновленная, очистившаяся, с прежним выражением лица, с трепетными губами и подрагивающими ресницами, с округлыми линиями щек – и пусть слеза иной раз прокатится по щеке, – Кэтрин не станет от этого менее прекрасна, ей нет причин бояться испорченного грима. То была Кэтрин Ван Ден Брандт, сорокалетняя женщина, из тех, что способны становиться еще очаровательнее, когда на них смотрит понравившийся им мужчина.
Он заказал коньяку и фруктов. Она держала свой стакан в руках, чтобы согреть его, и, не опуская глаз, смотрела на этого упавшего с неба юношу. Ей нечего было сказать ему, так как все сразу стало бы слишком интимным. Даже китайская история, которую она хотела рассказать, приобретала в этой обстановке настолько прямой смысл, что это ее смущало. Но все-таки у нее не было ощущения, что она поступает нехорошо.
В эти дни все, что она делала, диктовалось состоянием Патриции. А Патриция ничего не имела бы против этой встречи. Напротив. Все дело в том, что надо выгодно продавать нефть, по крайней мере так все считают. Но нужно также быть здесь, получать новые морщинки, прочитывая один за другим печальные бюллетени врачей, ходить под майским дождем под окно, чтобы взглянуть на больную. Кто в этот момент делил с ней жизнь – Брандт или Венсан?
– Я хотел бы рассказать вам одну историю, – сказал Венсан.
– Китайскую историю?
Он удивленно улыбнулся.
– Почему китайскую?
Она его заверила, что сама не знает, почему, просто ей пришла в голову такая мысль. И она подумала, что все зависит от того, какую историю он расскажет. Свою она расскажет после. Если она вообще ее расскажет. В зеркале напротив она с удивлением увидела, что сильно похудела. Как только он раскрыл рот, Кэтрин подумала, что не перенесет его легкомыслия. «Если он не окажется остроумным, я задушу его».
– В болотистых местностях много тюрем, – начал Венсан. – Считается, что торфяные болота, колючая трава и подвижные пески стоят решеток. Как и во всех тюрьмах, люди там мечтают о побеге. Некоторым это удается. Они бегут, погружая ноги в тину. Они знают, что есть тропинки, и ищут их. Иногда кто-нибудь застревает на каком-то камне, не находя других, чтобы двигаться дальше. Это похоже на обманчивую любовь. Порой люди находят брод, но их преследует стража, она натравливает на беглецов собак. Надо бороться за свою свободу. Тогда узник сворачивает с дороги, на которой, знает он, его поймают. Он погружается в яму с водой, закрывает глаза, закусывает губы, он совсем уходит под воду. Но, чтобы не умереть, он берет в рот тростинку и дышит через нее. Это похоже на настоящую любовь, Кэтрин, такова моя любовь.
Они были сегодня последними клиентами ресторанчика Морено. Огни были погашены, за исключением маленькой лампочки над их столиком. Японка мыла в кухне тарелки, напевая непонятную мелодию. Морено, надев очки, подсчитывал за стойкой выручку. По-прежнему был май и по-прежнему шел дождь. Время остановилось.
Так в кино, когда останавливается аппарат, герои 5* 67
фильма застывают в случайных позах, с улыбкой на лице, с незаконченным жестом руки. Венсан и Кэтрин молча смотрели друг на друга. В их власти было продлить или прекратить это окаменение. Всей их жизни не хватило бы, чтобы насмотреться друг на друга, надо было пользоваться каждой минутой.
– Теперь моя очередь, – сказала Кэтрин. – Китайский император хотел выдать замуж свою дочь. Он ее очень любил и поэтому позволил ей самой выбрать жениха. «Я выйду за того, кто принесет мне голубую розу», – сказала принцесса. Явился вельможа, который преподнес ей розу, вырезанную из сапфира лучшим ювелиром Китая. «Это не голубая роза», – сказала принцесса. Другой вельможа принес из своего сада розу, выкрашенную в голубой цвет лучшими из алхимиков. «Это не голубая роза», – сказала принцесса. Ей приносили десятки всевозможных роз. Розы из голубого бархата, из голубого камня тибетских гор, из голубого стекла – такие нежные, что их мог бы разбить даже самый слабый ветерок. Приносили их знатные люди. «Это не голубая роза», – говорила неизменно принцесса. Пришел дворцовый садовник. Он ежедневно проходил со своими ножницами под окнами принцессы. Ему было двадцать лет, и был он очень хорош собой. Он протянул ей полевую маргаритку. «Вот это голубая роза», – воскликнула китайская принцесса.
Закончив рассказ, Кэтрин посмотрела Венсану в глаза. Он молчал.
«Не следует поддаваться игре воображения, – думал Венсан, – еще есть время отступить. Любовь, о которой я ей говорил, можно еще предать забвению. Я могу выбросить эту женщину из моей жизни, я могу с ней распроститься, оставить ее здесь и пойти в кварталы „девочек“, где можно получить любовь за очень небольшую плату. Не потому, что мне этого хочется, а чтобы стать самому себе противным. Когда запутываешься – это один из выходов. Но нет, уже поздно. Кэтрин – тростинка, через которую я дышу. Голубая роза – это как голубой Дунай. Желтая река, полная песчаной мути, превращается влюбленными в голубую ленту. Кэтрин – тростинка, через которую я дышу. Кэтрин – голубая роза». Венсану вдруг захотелось напомнить ей, что в нем тоже сидит атомная болезнь. Но из осторожности он промолчал. Достаточно трагедии с Патрицией.
– Я хотела бы выйти, – сказала Кэтрин.
Дождь перестал, но улицы были еще мокрые. Они шли, держась за руки. Когда они попадали в лужу, они смеялись. Они встречали другие пары. В такой час никто не интересуется встречными. Вдоль стен слышался шепот, а выглянувшая из-за туч луна тускло освещала обнявшиеся тени.
Улица была узкая и извилистая Иногда желтый свет уличного фонаря освещал поворот. Из садов тянуло ароматом влажной листвы. Ни Венсан, ни Кэтрин не думали, чем это кончится. «Завтра» было где-то далеко, а эта ночь принадлежала им. «И если утро прозвучит, как удар гонга, мы встанем с усталой медлительностью боксеров перед боем. Кэтрин – мой мировой чемпионат…»
За поворотом улица расширилась. Вдоль улицы тянулась очень низкая стена ограды, за которой шумела бегущая вода и угадывался тенистый сад. Они бессознательно замедлили шаги. Так просто перешагнуть эту стену… Наверное, там тянутся глухие аллеи; по всей вероятности, это один из тех заброшенных садов, где все еще царил кажущийся порядок. Мох покрывает камни, полуразрушенные статуи отмечают перекрестки дорожек, в беспорядке растут цветы.
Стена обрывалась в том месте, где когда-то была калитка; там виднелись две колонны. Разрушенная крыша зияла, как пасть дракона. Перед реальностью желания голубая роза становилась далекой сказкой. Теперь надо было говорить уже не символами.
– Кэтрин, – сказал Венсан, – я не знаю, что со мной происходит. Я не сумасшедший, и если я часто думаю о любви, то это не значит, что я одержимый сексуалист. Простите, Кэтрин, мне эту грубость. Но вы меня потрясли. Никогда в жизни я не переживал ничего подобного. Вы очень хороши, но дело не только в этом. Я не лгу, когда говорю вам, что до нашего знакомства ничего подобного я не испытывал. Кэтрин, вы сама прелесть жизни.
– Венсан, – сказала Кэтрин, – я старше вас. У меня есть муж и двое детей. Все это существует, но сегодня вечером существуете только вы.
Их плечи касались друг друга, но между ними оставалась пустота. Сердца их захлестывались сложностью переживаний. Для Кэтрин с избытком хватило бы забот о Патриции. Почему же все бури обрушиваются одновременно?
«Ты дрожишь от страха за Патрицию, а этот юноша будит в тебе трепет любви. Да, Венсан – это моя туча, это мой дождь из пепла, второе солнце, новый восход. Моя вселенная рассыпается на кусочки. Сама я лечу куда-то, как падающая звезда… Патриция, Патриция, Патриция! Я сжигаю себя».
