Роальд Даль - Дорога в рай (Рассказы)

    – Э-э... дайте подумать. Кажется, белое, с красными цветами.

    И тут, будто его осенило, он прибавил:

    – И красный пояс.

    Он вспомнил, что на ней был блестящий красный пояс.

    Наступила пауза. Юнец смотрел на Тима, который старался не греметь бутылками. Он осторожно брал в руки бутылку и так же осторожно ставил ее на место.

    И тут вновь послышался скрипучий голос:

    – Это может обойтись вам недешево.

    – Я понимаю.

    Юнцу вдруг надоел весь этот разговор. Ему захотелось закончить его.

    – Может, это будет стоить шесть фунтов, а то и восемь или десять. Не могу ничего сказать, пока не увижу ее. Вас это устраивает?

    – Да-да, устраивает.

    – Где вы остановились, полковник?

    – В отеле "Метрополитен", - не задумываясь, ответил он.

    – Хорошо, я вам перезвоню.

    И она бросила трубку.

    Юнец повесил трубку, медленно вернулся к столику и опустился на стул.

    – Ну как, - спросил Старик, - удачно?

    – Да вроде да.

    – Что она сказала?

    – Сказала, что перезвонит мне в гостиницу.

    – То есть перезвонит полковнику Хиггинсу в гостиницу?

    – О Господи, - пробормотал Юнец.

    – Да все в порядке. Мы скажем в гостинице, что полковник находится у нас в номере и чтобы соединяли с ним. Что она еще сказала?

    – Что это будет дорого стоить, от шести до десяти фунтов.

    – Розетт возьмет себе девяносто процентов, - сказал Старик. - Это грязная старая сирийская еврейка.

    – Что она теперь собирается предпринять? - спросил Юнец.

    Он был тихим человеком и теперь чувствовал себя неловко, оттого что затеял нечто такое, что может обернуться делом серьезным.

    – Она поручит какому-нибудь своему своднику разыскать девушку и разузнать, кто она такая. Если она уже есть в списках, тогда все просто. Если нет, то сводник тут же в Сигуреле, не отходя от прилавка, сделает ей предложение. Если девушка скажет ему, чтобы он убирался к чертям, он поднимет цену, если она еще раз пошлет его к чертям, он снова поднимет цену, и в конце концов она соблазнится наличными и скорее всего согласится. Затем мадам Розетт назовет тебе цену в три раза больше, а разницу возьмет себе. Платить ты будешь ей, а не девушке. Разумеется, потом девушка попадет в списки Розетт, а как только она окажется у нее в лапах, ей конец. В следующий раз Розетт будет диктовать цену, и девушка не сможет с ней спорить.

    – Почему?

    – Потому что если она откажется, то Розетт скажет: "Ладно, моя милая, я позабочусь о том, чтобы твои хозяева в Сигуреле узнали о том, чем ты занималась в прошлый раз, как работала на меня и как использовала их магазин в собственных интересах. И тебя уволят". Вот что скажет Розетт. Несчастная девушка перепугается и будет делать то, что ей скажут.

    – Судя по всему, хороший человек, - сказал Юнец.

    – Кто?

    – Мадам Розетт.

    – Чудесный, - сказал Старик. - Просто чудесный человек.

    Было жарко. Юнец вытер лицо носовым платком.

    – Еще виски, - сказал Старик. - Эй, Тим, еще пару того же.

    Тим принес стаканы и, не говоря ни слова, поставил на столик. Взяв пустые стаканы, он тотчас удалился. Юнцу казалось, что он изменился по сравнению с тем Тимом, который встретил их, когда они пришли. Теперь он был не веселым, а молчаливым и безразличным. Казалось, это не тот человек, который говорил: "Привет, ребята, где вы пропадали все это время?" Зайдя за стойку бара, он повернулся к ним спиной и стал опять расставлять бутылки.

    Старик спросил:

    – Сколько у тебя денег?

    – Думаю, фунтов девять.

    – Этого может и не хватить. Ты ведь отдал ей инициативу. Надо было тебе обозначить какой-то предел. Теперь она обдерет тебя как липку.

    – Знаю, - сказал Юнец.

    Какое-то время они пили молча.

    – Тебя что-то волнует, Юнец?

    – Ничего, - был ответ. - Совсем ничего. Пошли в гостиницу. Она может позвонить.

    Они расплатились за напитки и попрощались с Тимом, который кивнул им, но ничего не сказал. Они вернулись в "Метрополитен". Подойдя к администратору, Старик сказал:

    – Если будут спрашивать по телефону мистера Хиггинса, переключите на наш номер. Он будет у нас.

    – Да, сэр, - сказал египтянин и сделал у себя пометку.

    Войдя в спальню, Старик лег на кровать и закурил сигарету.

    – А вот я чем займусь сегодня вечером? - спросил он.

    Юнец по дороге в гостиницу был молчалив и не произнес ни слова. Он сел на край другой кровати, так и не вынув руки из карманов.

    – Послушай, Старик, - сказал он, - что-то мне больше не нравится затея с этой Розетт. Это очень дорого может стоить. Можем мы все это как-то отменить?

    – Да ты что! Ты теперь связан по рукам и ногам. С Розетт такие шутки не шутят. Скорее всего, она уже этим делом занимается. Тебе никак нельзя отказываться.

    – А если у меня денег не хватит? - спросил Юнец.

    – А ты подожди, еще не вечер.

    Юнец поднялся, подошел к парашютному мешку и вытащил бутылку виски. Он плеснул виски в два стакана, плеснул туда же в ванной воды из-под крана, вернулся и протянул один стакан Старику.

    – Старик, - сказал он. - Позвони Розетт и скажи ей, что полковник Хиггинс вынужден был срочно покинуть город, чтобы вернуться в свой полк в пустыне. Позвони ей и скажи это. Скажи, что полковник просил тебя передать ей это сообщение, потому что у него не было времени.

    – Сам позвони.

    – Она знает мой голос. Ну давай же, Старик, звони.

    – Нет, - ответил Старик. - Не буду.

    – Послушай, - неожиданно заговорил Юнец другим голосом - голосом ребенка. - Я не хочу никуда идти с этой женщиной и не хочу сегодня иметь никаких дел с мадам Розетт. Давай придумаем что-нибудь другое.

    Старик коротко взглянул на него и сказал:

    – Ладно. Позвоню.

    Он взял телефонный справочник, поискал номер и набрал его. Юнец слышал, как Старик попросил ее к телефону и передал ей сообщение полковника. Наступила пауза, потом Старик сказал:

    – Простите, мадам Розетт, но я тут ни при чем. Я просто передаю то, что меня просили передать.

    Еще одна пауза; потом Старик повторил то же самое еще раз, на что у него ушло довольно много времени, в результате он, похоже, устал от всего этого и положил трубку. Его разобрал смех.

    – Паршивая старая сука, - говорил он сквозь смех.

    – Она была недовольна? - спросил Юнец.

    – Недовольна, - повторил Старик. - По-твоему, это называется "недовольна"? Да ты бы слышал ее. Хочет знать, в каком полку служит полковник и бог знает что еще. Сказала, что он за это заплатит. Вы, парни, говорит, думаете, что надо мной можно издеваться, но это вам не пройдет.

    – Ура! - воскликнул Юнец. - Грязная старая еврейка.

    – Чем мы теперь займемся? - спросил Старик. - Уже шесть часов.

    – Пойдем пройдемся и выпьем чего-нибудь в каком-нибудь египетском заведении.

    – Отлично. Походим по египетским кабакам.

    Они выпили еще, а потом вышли из гостиницы. Сначала они отправились в заведение под названием "Эксельсиор", потом перешли в заведение под названием "Сфинкс", потом в небольшое заведение, названное по имени какого-то египтянина, и в десять часов, счастливые и довольные, сидели в заведении без названия вообще, пили пиво и смотрели что-то вроде представления. В "Сфинксе" они познакомились с летчиком из тридцать третьей эскадрильи, который сказал, что его зовут Уильям. Он был примерно такого же возраста, что и Юнец, но на первый взгляд казался моложе, потому что еще не летал так долго. Возраст его выдавал рот - как у ребенка. У него было круглое лицо, как у школьника, небольшой вздернутый нос, а кожа была коричневой от пребывания в пустыне.

    Счастливые и довольные, они сидели втроем в заведении без названия и пили пиво. А пиво они пили потому, что ничего другого там не было. Вокруг были дощатые стены, на некрашеном деревянном полу, посыпанном опилками, стояли деревянные столы и стулья. В дальнем конце был дощатый помост, на котором шло какое-то представление. В помещении было полно египтян в красных фесках. Они пили черный кофе. На сцене находились две толстые девушки в блестящих серебряных трико и серебряных лифчиках. Одна из них виляла задом в такт музыке. Другая трясла грудями, и тоже в такт музыке. Та, что трясла грудями, была более искусной. Она могла трясти только одной грудью, а при этом еще и виляла задом. Египтяне смотрели на нее как зачарованные и не скупились на аплодисменты. Чем больше они аплодировали и чем больше она трясла грудями, тем быстрее играла музыка, и чем быстрее играла музыка, тем быстрее она трясла грудями - все быстрее, быстрее и быстрее, не сбиваясь с ритма, не переставая улыбаться застывшей бесстыжей улыбкой. Египтяне хлопали все больше и больше, по мере того как убыстрялась музыка. Все были очень счастливы.