Даниэль Кельман - Магия Берхольма
Пока внезапно не материализовался стеклянный четырехугольник. Я протянул руку; ко мне качнулась дверь, я, пошатываясь, ввалился внутрь и прислонился к холодной стенке. Я стоял в телефонной будке. Некоторое время я не двигался, а только пытался прийти в себя. Стекло вокруг меня запотело, и за пеленой молочно-белого тумана я неясно различал очертания крыш, темное небо, бледную, без одной четверти, луну. Наконец я ощупью поискал трубку, нашел ее, взял, поднес к лицу. А теперь набрать номер. Безразлично какой, хоть какой-нибудь. Нет, сначала найти деньги.
Деньги? Конечно деньги, монету, она нужна, чтобы заставить заговорить этот безмолвный, злобный аппарат. Я стал по очереди ощупывать карманы, но тотчас же понял: мелочи нет. Только несколько крупных ярких купюр, а они мне не пригодятся.
Да, верно: ни одной монеты. Странная дурнота штопором врезалась в мое тело, расходясь по голове, шее, груди, животу. Я закрыл глаза; мрак пронизали путаные, бесформенные цветные пятна. Хватит! Я снова открыл глаза, луна прибывала, она уже скрывала полнеба. «А теперь, – сказал я вслух, – я позвоню». Я протянул руку к кнопкам и стал набирать номер, который откуда-то всплыл у меня в памяти. Я чувствовал, как сопротивление аппарата ослабевает и через несколько секунд исчезло. А вот и длинные гудки. Послышался щелчок, на другом конце провода раздался голос.
Видимо, я что-то произнес в ответ, но мои собственные слова доносились до меня словно бы издалека, почти неразличимые за шелестом и потрескиванием. Потом телефонная будка взмыла в воздух, и невидимая сила швырнула ее высоко в небо, целясь в огромную, переливающуюся луну…
А потом? Не могу тебе ответить; есть некие области вне пределов сознания и языка. Потом пустота. Далекие, едва слышные шорохи, медленно отступающее море тошноты, ощущение, что земля уходит из-под ног. Кажется, кто-то о чем-то спрашивает, кажется, я кому-то отвечаю. Кажется, ответ не устраивает моего собеседника. Я все еще куда-то лечу. Наконец, падать больше некуда. Я обнаруживаю, что вокруг меня тьма, не проницаемая ни для света, ни для звуков. Через некоторое время я догадался открыть глаза.
Серая потрескавшаяся поверхность, на ней выключенная лампа. Нет, под ней. Потому что поверхность надо мной. Я лежу на спине. Это потолок комнаты.
Я лежу в постели в маленькой, довольно уютной комнате. На окне зеленые занавески, поэтому пол, стены, одеяло, кровать окрашены в зеленый цвет. Коврик на полу, ночной столик, вторая – незанятая – кровать, слегка покосившийся стол, распятие на стене, кресло. А в кресле отец Фасбиндер.
– Это всего лишь совпадение, – произнес он. – Я вошел минуту назад и сейчас уйду. Не воображайте, что у меня нет иных занятий, кроме как сидеть у вашей постели.
– Конечно, – откликнулся я и понял, что охрип. – Доброе утро, господин профессор! Давно я здесь лежу? Какой сегодня день?
– Четвертое августа. Дорогой мой, вы проспали больше года.
– Что? – вскрикнул я и осекся. – Год? Он усмехнулся:
– Знаете, иногда я почти сожалею, что слеп. И вправду жаль, что не могу видеть выражения вашего лица. Год – это пришлось бы вам по вкусу, не правда ли? Что за дурацкий вопрос? Вчера вас привезли сюда, чувствовали вы себя довольно скверно, сейчас полдень, значит, вы проспали одиннадцать-двенадцать часов, не больше. Сожалею, если разочаровал вас.
– Я утратил, – прохрипел я, – чувство времени.
– Похоже. Впрочем, ничего страшного. Тяжелый приступ гриппа, инфлюэнца, азиатский вирус. Это скоро пройдет.
– А где я?
– Там, где вы всегда хотели оказаться, Артур, – в монастыре. В монастыре Святой Агаты, в приюте у сестер милосердия. Их послушание – ухаживать за больными. Вы останетесь довольны.
– А как я сюда попал?
– Наконец вы об этом спросили. Судя по всему, у вас вчера вечером случился обморок. А перед тем как потерять сознание, вы вызвали такси. Такси! Можно умереть со смеху! Сразу видно юношу из богатой семьи. Не врача, не «скорую помощь»… Не позвонили другу… Заказали такси. А водителю дали мой адрес. Мой – во всем городе у вас не нашлось никого ближе. Не будете ли вы так любезны и не объясните мне, почему это вам взбрело в голову?
– Не… – у меня болело горло, я откашлялся, но это не помогло, – …не знаю. Правда. Я не помню.
– Просто чудесно. Итак, я сплю, меня будит звонок, передо мной вырастает без умолку бранящийся таксист, притащивший вас буквально на себе, а вы у него на руках блаженно бредите. В полночь. Дорогой мой, чего только со мною не случалось, но это…
– Извините, – проскрипел я, – если я причинил вам…
– Слабо сказано! Заплатить таксисту. Найти врача, вдруг у вас что-то серьезное, малярия или чума. Уговорить сестер принять вас в два часа ночи. Перевезти вас сюда. Кстати, вы потеряли сознание в довольно странном месте.
– Да, я… – Легкие у меня конвульсивно сжались, болезненный приступ кашля рвался наружу, по щекам потекли слезы.
Отец Фасбиндер укоризненно покачал головой:
– Вам нельзя так много говорить, Артур. Итак, что вы там делали? Ну, говорите же!
– Ничего, – с трудом выдавил из себя я. – Был на сеансе магии.
– Простите?
– На се-ан-се маги-и. На выступлении знаменитого мага, может быть, вы слышали его имя. Ян ван Роде.
– Конечно.
– Правда? – взволнованно спросил я. – Вы его ви… – Я испуганно замолчал.
– Хороший вопрос, Артур, – невозмутимо сказал отец Фасбиндер, – замечательный вопрос. Нет, представьте себе, не видел. Но какого дьявола вы, взрослый человек, оказались на детском представлении?
– Магия, – прохрипел я, прибегая к последним резервам своего голоса, – это не детская игра. Это… это… великое искусство.
– Ах вот как? Объясните мне как-нибудь потом подробнее. Вы и сами занимаетесь магией?
– Когда-то занимался. Теперь бросил.
– Я бы попросил вас что-нибудь мне показать, но знаете ли, к сожалению, зритель из меня не получится. Даже в юности не получился бы.
– Вы всегда… были… – спросил я, помедлив.
– Всегда. – Он улыбнулся и склонил голову. – С рождения. Я не могу себе представить вашу внешность, да и вообще ничью. Я даже не знаю, что такое внешность.
Я удивленно уставился на него, одновременно чувствуя, как за меня вновь принялась лихорадка. Я поплыл во что-то неопределенное, размытое, неприятно касавшееся моей кожи.
– А на ощупь?
Он пожал плечами:
– На ощупь… Кусок чего-то твердого, теплого. Мягкий выступ – нос. Влажное отверстие – рот. Что-то круглое, мягкое – осторожно, глаза. Собака на ощупь почти такая же. Это каждый раз чем-то заново пугает.
Вдруг мне стало очень жарко. Я попытался что-то сказать, но не смог произнести ни звука. Вот оно: я потерял голос.
К тому же мне внезапно ужасно хотелось пить.
– Я хочу, – прошептал я, – пить. Вы не могли бы позвать кого-нибудь?
– Что? – переспросил он резко. – Боже мой, говорите громче!
– Не могу.
– Ну хорошо. Я вас уже расслышал; я все-таки не глухой. – Он не поднялся с места и никого не позвал. Он меня не понял.
Я в отчаянии огляделся, но не заметил ни кнопки звонка, ни стакана с питьем.
– Кстати, – заметил отец Фасбиндер, – вы, кажется, не такой уж плохой волшебник. Таксист утверждал, что вы позвонили из неработающей будки. Недурной фокус, Артур. Раскройте мне как-нибудь этот секрет!
Я попытался кашлять, но даже не сумел. Я хотел пить, а потом заснуть и спать, спать. Маленькая муха с жужжанием пролетела по комнате, приземлилась на стену и начала быстро-быстро бегать туда-сюда. Что она там пишет, о чем, кому? Щекотка озноба пробежала у меня по рукам и ногам.
– Что ж, Артур, – сказал отец Фасбиндер, – замечаю, что вы не склонны поддерживать беседу. Это понятно. Да и у меня нет времени. Много работы, вы же знаете. За вами будут хорошо ухаживать, не беспокойтесь. В конце концов, вы один из нас. – Он поднялся и достал из-за кресла тонкую белую трость. И вдруг мне показалось, что он меня видит. – Мы всегда будем рядом, когда вам понадобится помощь.
Глаза у меня уже закрывались, последним усилием я еще раз открыл их и даже сумел прохрипеть:
– Спасибо!..
– Пожалуйста! Но всему есть предел. Не смейте больше будить меня в полночь! Никогда! – Он направился к двери, ощупью нашел ручку и повернул ее. – Ах да, я пришлю вам попить. Вас, очевидно, мучает жажда. – Потом он вышел, дверь захлопнулась, и больше до меня не доносилось ни звука. Через некоторое время я заснул.
V
А вот наконец поистине благочестивый фрагмент. Боюсь, он получится слишком холодным и сдержанным, может быть, даже безжизненным. Представь себе средневековую картину на евангельский сюжет: вытянутые плоские фигуры, изможденные пальцы безучастно взирающего Спасителя, неподвижные глаза апостола на заднем плане. Тоненькие травинки; ребенок, на вид – взрослый с искаженными пропорциями; под распятием заблудившийся майский жук, символ тупого, не осознающего себя существования. Или церковный витраж. Закрой глаза (закрой, ты же знаешь, я не могу долго выдерживать их взгляд) и вообрази цветное стекло на фоне мрачной, заполоненной демонами стены собора. Солнечный луч прикасается к нему, и замершая в нем яркость красок внезапно оживает. Плоский Павел подъемлет сверкающую книгу к геральдически условному голубю; они будто вкрапления в кусочке желтого застывшего света. Рыцарь возносит меч, змей с одним глазком, причудливо извиваясь, подползает к нему, высунув жало. Солдат с копьем, на груди у него мерцает белый крест. Он идет в Святую землю.
