Трумен Капоте - Другие голоса, другие комнаты
— Тихо там! — донесся тихий, жалобный голос Рандольфа. — Я страшно, страшно болен… — И кашель.
Ха-ха! Катись ты, Рандольф, колбасой. Ха-ха! — смеялся про себя Джоул, подходя к старому бюро, где в нижнем ящике была спрятана лаковая шкатулка, хранившая теперь патрон, перо сойки и деньги в количестве семидесяти восьми центов. Поскольку марок у него не имелось, он решил, что будет вполне законно опустить шесть центов наличными прямо в ящик СБД[2]. Завернул пять центов и цент в туалетную бумагу, взял письма и отправился вниз, по-прежнему насвистывая.
Возле ящика он встретил Зу, и не одну — она разговаривала с низеньким круглоголовым негром. Это был Маленький Свет, отшельник. Джоул уже знал про него, потому что в понедельник, за ужином, Маленький Свет постучал в окно кухни; он зашел навестить Рандольфа, с которым они были, по словам самого же Рандольфа, «близкими друзьями». Чрезвычайно вежливый, Свет принес гостинцы всей семье: бочонок меда, две четверти браги и венок из сосны и тигровых лилий — Рандольф надел его на голову и форсил в таком виде весь вечер. Хотя Маленький Свет жил в лесной глухомани и был он вроде как отшельником, а отшельники, известно, — народ дурной и ненормальный, Джоул его не боялся.
— У Маленького Света соображения в голове побольше, чем у всех, — сказала Зу. — Правду сказать, детка, если бы у меня было ума сколько полагается, я бы за него мигом замуж выскочила.
Только не представлял себе Джоул этот брак: во-первых, Маленький Свет был старик — не такой, конечно, древний, как Джизус Фивер, но все равно. И урод. На одном глазу голубая катаракта, во рту, похоже, ни зуба, и пахло от него нехорошо: пока он был на кухне, Эйми держала руку в перчатке под носом, словно надушенный платок, а когда Рандольф утащил его к себе наверх (до зари оттуда доносились звуки пьяной беседы), с облегчением перевела дух.
Маленький Свет поднял руку:
— Быстро, дитя, осени себя крестом, — велел он трубным голосом, — потому что встретил меня при свете дня.
Джоул с благоговейным страхом перекрестился. Толстые морщинистые губы отшельника растянулись в улыбке.
— Повернись кругом, мальчик, и ты спасен. Тем временем Зу тщетно старалась прикрыть похожую на ожерелье вещь, которую завязал на ее жирафьей шее старик.
— Что это на тебе? — спросил Джоул.
— Это амулет, — с гордостью объяснил отшельник.
— Молчи, — оборвала его Зу. — Сам сказал, не подействует, если будешь всем болтать. — Она обернулась к Джоулу. — Детка, беги-ка дальше, а? У меня с ним дело.
Пожалуйста, если так ей надо. А еще называется друг! Он гордо отошел к почтовому ящику, поднял красный флажок и бросил письма, а монеты, завернутые в бумажку, — сверху, для прижима. Затем, определив по памяти, в какой стороне будет дом близнецов, побрел по дороге.
Он шел в тени затянутого дымкой леса вдоль самого края дороги, и пыль пыхала из песка около его ступней. В снятом небесном молоке плавало белое солнце. Перед быстрым холодным лесным ручейком он остановился — захотелось стащить тесные туфли и шлепать среди размокших листьев, кружившихся в воде над галькой, — но тут его окликнули по имени, и он испугался. Оглянувшись, увидел Маленького Света.
Отшельник ковылял к нему, валясь на ореховую палку; эту палку он носил всегда, но Джоул не видел в ней надобности, ибо за вычетом удивительной кривизны ноги у старика были в полной исправности; зато руки отличались такой длиной, что доставали до колен. На отшельнике был драный комбинезон — и ни рубашки, ни шляпы, ни туфель.
— Ох, и скор же ты, — сказал он, пыхтя рядом с Джоулом. — То ли сам я на свету отвык ходить; нипочем бы днем не вышел, да амулет нужен ей очень сильно.
Джоул догадался, что его любопытство намеренно подогревают. И напустил на себя безразличие. В конце концов, как он и ожидал, Маленький Свет сам дал объяснение:
— Этот амулет от страшных напастей, чтобы не напали; сам его делал из лягушачьего порошка и черепашьих костей.
Джоул сбавил шаг, потому что отшельник шел медленно, как калека; кое в чем он напоминал Джизуса Фивера — даже мог бы сойти за брата. Но на его широком уродливом лице было написано лукавство, которого не было у Джизуса.
— Маленький Свет, а мне амулет сделаете?
Отшельник пожевал беззубым ртом, и солнце тускло отразилось в его заклеенных голубых глазах.
— Всякие бывают амулеты: любовные амулеты, денежные амулеты, — тебе какой надобно?
— Как у Зу, — сказал Джоул, — чтобы страшные напасти не случились.
— Шут возьми! — каркнул отшельник и остановился как вкопанный. Он ткнул в дорогу палкой и покачал большой лысой головой. — Какие же могут быть несчастья у маленького мальчика?
Джоул перевел взгляд с уродливого старика, качавшегося вместе с палкой, на придорожные сосны.
— Не знаю, — сказал он и снова обратил глаза к отшельнику, стараясь выразить ими, как много значит этот амулет. — Маленький Свет, ну, пожалуйста…
И после долгого молчания отшельник показал наклоном головы, что да, амулет будет сделан, но:
— Сам за ним придешь, потому как никому не ведомо, скоро ли здесь объявится Маленький Свет. Обратно же, амулет от напастей не действует, коли нет его на тебе, когда в нем самая большая нужда.
Но как ему найти жилище отшельника?
— Заблужусь ведь.
Они продолжали идти, и пыль поднималась вокруг них, а солнце вкатывалось к полудню.
— Не заблудишься: люди, когда ищут Маленького Света, им бука дорогу кажет. — Он поднял палку и показал на плывущее облако-акулу. — Глянь туда, — сказал он, — на закат летит, над Утопленным прудом будет; к Утопленному пруду придешь — гостиницу найдешь.
Сколько слышал Джоул про отшельников, все были молчуны и нелюдимы. Не то — Маленький Свет: он заговорил, наверно, раньше, чем родился. Джоул подумал, что в лесу одинокими вечерами он, должно быть, болтает с жабами, с деревьями, с голубыми холодными звездами, и почувствовал нежность к старику, который уже начал сказание о том, как Утопленный пруд получил свое странное имя.
Давным-давно, в конце прошлого века, в этом самом лесу, похвастал старик, стояла роскошная гостиница «Морок», принадлежавшая миссис Джимми Боб Морок, вдове, родственнице Скалли. Пруд же, который назывался тогда озером Морок, являл собой ромбовидное зеркало, питаемое холодной хрустальной водой подземных известковых ключей, и праздничные толпы съезжались из самых дальних мест и шествовали по просторным белым залам гостиницы. Все лето над волнистыми лужайками у воды парили малиновые зонтики в руках у дам, одетых в шелка. Шелестели веера из перьев, полировали пол танцевального зала бархатные бальные туфельки, и, расплескивая красное вино на серебряные подносы, скользили меж гостей слуги в алых камзолах. В мае собирались гости, разъезжались в октябре, увозя воспоминания и оставляя высокие стопки золотых. Не одну звездную ночь пролежал без сна, прислушиваясь к мягкому гомону, Маленький Свет — конюшок в ту пору, чистивший глянцевые шкуры великолепных упряжных лошадей. Но потом! Но потом! Августовским днем 1893 года ребенок, мальчишка-креол, примерно тех же лет, что Джоул, отважился прыгнуть в озеро с высоченного дуба, и голова его раскололась, как орех, между двумя топляками. А вскорости — вторая трагедия: игрок, шулер, сильно не ладивший с властями, уплыл в озеро и не вернулся. Наступила зима, прошла, опять весна. Чета молодоженов каталась по озеру, как вдруг из пучины высунулась рука, сверкавшая рубинами (шулер щеголял в рубиновом перстне), и хотела опрокинуть их лодку. Пример оказался заразительным: один купальщик поведал, что его ноги кто-то сжал в могучих объятьях, другой якобы увидел обоих, шулера и мальчишку, — их светлые тела в воде и длинные волосы, зеленые и спутанные, как водоросли. Возмущенные дамы захлопнули веера, в испуганной спешке уложили свои шелка. Тихими стали ночи, безлюдными лужайки, гости отбыли навсегда; сердце миссис Джимми Боб было разбито; она заказала в Билокси сеть и велела пройти с ней все озеро. «Говорил, бесполезно, говорил, никогда она их не выловит, водяной своих не отдает». Миссис Джимми Боб уехала в Сент-Луис, сняла там комнату, облила керосином кровать, легла и чиркнула спичкой. Утопленный пруд. Так прозвали его цветные. Постепенно речная слизь забила известковые ключи и гадостно окрасила воду; одичали лужайки, заросли тропинки и дорога; просела широкая веранда; печи ушли в топкую землю; бурелом навалился на портик, и водяные змеи, пресмыкаясь между струн, извлекали серенады из гнилого рояля в танцевальном зале. Ужасная и странная гостиница. Но Маленький Свет остался; это его законный дом, сказал он, потому что, если он уезжает на новое место — было такое однажды, — другие голоса, другие комнаты, сгинувшие, выморочные голоса гудят в его снах.
Из рассказа у Джоула родилась бессвязная картина — треснутых окон, отразивших сад призраков, закатного мира, где цепкий плющ обвивает сломанные колонны и аллеи закутаны в паучий шелк.
