Александр Саркисов - Система (сборник)
Дежурил по дивизиону старший лейтенант Метелица. Конечно, он мог послать помощника ознакомить командиров судов с телефонограммой, но Гена пошел сам. Так и дежурство шло веселей, и на каждом судне можно было выпить кофе, перекурить и поговорить за жизнь. Он обошел почти всех, осталось зайти на «Дмитрий Овцын».
Ознакомив командира с телефонограммой, Метелица зашел к своему другу, заму командира по науке Саше Петрову. Обращались к Петрову исключительно Сан Саныч, это повелось еще с училища.
– Сан Саныч, налей кофейку.
– Нет проблем. Ты чего как участковый, с журналом под мышкой?
– Да лекция сегодня в ДОФе, всем приказано быть.
– Не, Ген, я, наверное, сачкану. Планы нужно писать, пропади они пропадом.
– Ну-ну, Бурченя лично будет явку проверять.
Замполит дивизиона капитан II ранга Иван Лукашевич Бурченя был легендарным кадром. Его одновременно и уважали, и боялись, и обожали.
Поняв, что сачкануть не получится, Сан Саныч начал готовиться к лекции. Он уложил в папку тетрадь в клеточку, расчерченную под морской бой, журнал «Юность» с модной повестью Полякова «ЧП районного масштаба» и надувную подушечку. Ну вот и все, что-нибудь да пригодится.
До Дома офицеров добирались пешком. Осеннее солнце светило ярко, но не грело, шли не спеша, с перекурами, по дороге обсуждая еврейский вопрос. Больше других кипятился жуткий антисемит Сеня Потницкий. Ради справедливости нужно сказать, что Сеня не любил вообще всех нерусских. Он искренне считал, что все проблемы от них. Но все-таки с евреями у него были особые отношения. Дело в том, что Сеню все считали евреем, он был обладателем яркой семитской внешности. Да и непонятно было, почему Боря Одесский – еврей, а Сеня Потницкий – казачок кубанский. Когда его подкалывали на эту тему, Сеня рассказывал, что оба его деда были казачьими атаманами, причем предлагал верить ему на слово. Нужно было иметь еще то воображение, чтобы представить себе атамана, летящего на коне с шашкой наголо и с развевающимися пейсами. Чтобы снять эти вопросы, Сеня отпустил роскошные усы а-ля Чапаев.
Обращался он в основном к Сан Санычу Петрову, видимо, считая его чистокровным русаком, и потому говорил с ним как с равным.
– Совсем они оборзели в своем Израиле. Неужели наши им спустят? – нервно подкручивая усы, доставал Сеня Петрова.
К счастью, они подошли к ДОФу, у входа толпились собранные со всего флота офицеры.
– Пошли быстрей занимать места! – быстро сориентировался Сан Саныч.
В фойе кучковались политработники. Они просто светились изнутри, это был их праздник.
В стороне, отдельно от всех, стоял вице-адмирал и какой-то замухрыга с потертым портфелем, видимо, лектор.
То, что сам член Военного Совета флота пришел представить лектора, говорило о статусе последнего.
Членов Военного Совета на флоте было много, но только одного – начальника политуправления – называли членом Военного Совета. Видимо, «начальник политуправления флота» звучало недостаточно солидно.
Раздевшись в гардеробе, ребята рванули в зал. Нужно было успеть занять места на галерке.
У входа в зал стоял Бурченя и ставил галочки напротив фамилий.
– Ну что, салаги, вошкаетесь? Давай быстрей рассаживайся. На первые ряды садитесь. И не думайте, что я ничего не вижу, у меня зрение 150 %!
Постепенно зал заполнился, и шум стих. Член Военного Совета вышел к трибуне.
– Товарищи офицеры, у нас в гостях лектор отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС. Он прочтет лекцию о недавно произошедшем кровавом инциденте в лагерях палестинских беженцев Сабра и Шатила.
Появился лектор. Из-за трибуны была видна только его взъерошенная голова. Он неторопливо, со знанием дела вытаскивал из портфеля бумаги.
Ну пипец, подумал Сан Саныч, сейчас начнется. СССР – оплот мира во всем мире, пролетарии всех стран, соединяйтесь, идеи Ленина вечны и т. д. Он достал журнал и приготовился читать.
Лектор откашлялся и начал:
– Товарищи, в основе всех проблем арабо-израильских отношений лежит их абсолютная несовместимость. Они как две половинки одной задницы: сколько ни сжимай, все равно не срастется.
Мгновенно завладев вниманием аудитории, он перешел к историческому аспекту.
Через пять минут Петров засунул журнал обратно. Лектор на глазах становился выше, плечи его расправились, он стал похож на былинного богатыря.
Когда он рассказал о том, что без поддержки Советского Союза и лично Сталина создание независимого государства Израиль было бы невозможным, Потницкому стало нехорошо. Он толкал локтем Сан Саныча:
– Слышь, это что выходит? Это мы своими руками, что ли? Не может быть!
Его лицо выражало растерянность и разочарование. Он был похож на пароход в тумане с неработающей локацией.
Лектор перешел непосредственно к резне. Он с такой силой живописал кровавую расправу над мирными обитателями лагерей беженцев, что офицеры слушали его с открытыми ртами.
Два часа пролетели как одно мгновенье. В конце лектор напутствовал собравшихся:
– В сложившейся непростой международной ситуации от вас, товарищи, как от представителей наших славных Вооруженных Сил, требуется бдительность и еще раз бдительность!
Возвращались молча, глядя себе под ноги. Петрову было не по себе, он ощущал на затылке липкий взгляд Моссада, а в проходивших мимо людях ему мерещились молодчики бесноватого раввина Меира Кахане, с оскаленных зубов которых капала кровь арабских младенцев.
Добравшись до Каменной стенки, так же молча расселись в курилке и дружно задымили. Все попытки Метелицы хоть что-то узнать о лекции закончились ничем.
Подошел дежурный с «Дмитрия Овцына»:
– Сан Саныч, в метеолабораторию прислали нового инженера, нужно оформить.
Тяжело поднявшись, Петров пошел на судно. В коридоре напротив его каюты стоял нескладный, тощий очкарик. Окинув его взглядом, Сан Саныч подумал – пошли такого в шторм ветер измерить, так его и сдует на хрен.
Он сел за стол, пригласил войти метеоролога и достал с полки штатно-должностную книгу. Эти книги на флоте делали исключительно из электрокартона (прессшпана). Прессшпан был идеален, на нем писали карандашом, и многочисленные изменения не оставляли следов стирательной резинки. Открыв раздел «МЕТЕОЛАБОРАТОРИЯ», Петров начал заполнять расчерченные черной тушью графы. Он проставил номер по порядку, должность и спросил:
– Фамилия, имя, отчество?
– Полесин Михаил Борисович.
– Образование?
– Одесский гидромет.
– Партийность?
– ВЛКСМ.
– Национальность?
– Еврей.
– ЧТО, ТАК И ПИСАТЬ?!
До графы «домашний адрес» они не дошли.
Хоттабыч
Трое молодых лейтенантов в новенькой, еще пахнущей швейной фабрикой форме представлялись комдиву. Комдив поздравил их с началом службы в отдельном дивизионе гидрографических судов Черноморского флота, довел до них, кто на какое судно назначен, пожелал счастливой службы и в конце добавил:
– Есть тут у нас лейтенант Кувалдин, так вот, ему денег в долг не давать! И зайдите представьтесь замполиту.
Замполит, уточнив лейтенантскую партийность и семейное положение, поинтересовался:
– А про Кувалдина вас проинструктировали?
– Так точно, комдив велел денег ему не давать.
– Вот и хорошо, предупрежден – значит вооружен. Хотя все равно ведь, паразит, объегорит! – беззлобно, со скрытым восхищением произнес замполит.
Озадаченные лейтенанты вышли из здания и прошли в курилку, где в тени акаций и софоры решили обсудить ситуацию. Внезапно в курилке появился не первой свежести офицер. В мятой рубашке, нечищенных ботинках и с радостным лицом он обратился к молодежи:
– Привет, мужики!
Это был Юра Кувалдин. В свои двадцать девять лет звание лейтенанта он получил во второй раз. Дослужившись до капитан-лейтенанта, Юра проделал обратный путь, причем путь назад оказался короче. Дело в том – чтобы получить очередное звание, нужно было как минимум выходить определенный срок, а вот чтобы получить звание на ступень ниже, достаточно было что-нибудь сотворить. С этим у Кувалдина проблем не было, он был яркой иллюстрацией к закону Мэрфи.
Правда, сам Юра по этому поводу не комплексовал, он исходил из того, что история – это спираль, которая повторяет на одном из своих витков ранее пережитый опыт. Он просто закреплял теорию на практике.
Справедливости ради нужно сказать, что Юра был умен и хорошо образован, однако имел два серьезных недостатка – он не любил службу и любил выпить, а во времена развитого социализма это входило в перечень смертных грехов. Денег у него не было хронически. Вдобавок ко всему он был разведен.
Выглядел Кувалдин так же, как и служил, – взъерошенные волосы, нахально-любопытные глаза, нос, цветом и формой напоминающий перезрелую редиску, на щеках угадывалась красная сосудистая паутинка, все это великолепие обрамляла неопрятная рыжая борода.
