Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. Слезы счастья
– Думаю, он вернется из Валь-Жальбера поздно. Мой отец уехал с ним и с Мукки. Они наверняка надолго задержатся у Маруа.
– Ты так думаешь или ты это знаешь точно? – насмешливо спросила Лоранс.
– Ну конечно же, я знаю это точно.
Произнеся эти слова, Киона почувствовала отчаяние и вышла. Они любила сестер-близняшек всем сердцем. Тем не менее и она, и они все чаще проявляли в отношениях характер, а сферы их интересов все больше и больше отличались. «Они испортили мне радость встречи с Людвигом. Я теперь чувствую себя виноватой – так, как это уже было летом», – с горечью подумала она.
Несмотря на все это, обед прошел в веселой обстановке, причем главным образом благодаря Тошану, который, поскольку Жослин отсутствовал, исполнял роль главы семьи. Сидя на почетном месте за столом, он рассказывал о том, что новенького появилось в интерьере Большого рая.
– Людвиг – ас по части столярной работы, – заявил Тошан, поедая сосиску. – Мин, тебя приятно удивит та красивая мебель с выдвижными ящиками, которую он изготовил для комнаты Катери.
– Я до сих пор не могу понять, что за безумие охватило Пьера Тибо и зачем он сжег вашу мебель и ваше белье! – воскликнула Лора. – Каждый раз, когда я об этом думаю, я дрожу от негодования.
– Это вполне объяснимо, мама, ты ведь пережила еще более ужасное несчастье, когда твой красивый дом в Валь-Жальбере сгорел дотла в результате пожара, – сказала Эрмин.
– Увы! – вздохнула ее мать.
– По этому поводу я сказал Людвигу сегодня утром, что он может обосноваться здесь и открыть столярную мастерскую и соответствующий магазинчик, – сообщил Тошан.
– Нужно сначала убедиться в том, что изделия, которые я мастерю, найдут своего покупателя, – сказал в ответ Людвиг. – Я попытаюсь это выяснить в Германии.
– Да, выясни насчет деревянных игрушек, скамеек и табуретов, цена которых не была бы существенно выше цены фабричной продукции. Думаю, твои изделия неплохо продавались бы здесь. Сюда приезжает летом все больше и больше туристов, прежде всего американцев. Деньги у них водятся.
Киона слушала этот разговор, терзаемая капризами своего сердца, которое то колотилось, как бешеное, то замедляло свое биение. «Тошан прав: Людвиг мог бы обосноваться в Робервале. Зачем ему отсюда уезжать? Однако я должна с уважением отнестись к его решению и мне не следует пытаться его удержать. Наку сказал мне, что Людвиг вернется». Киона едва могла есть. Чтобы скрыть свое волнение, она стала кормить Катери и резать мясо для Томаса. Эрмин, однако, в конце концов заметила, что ее сводная сестра ведет себя как-то необычно.
– Киона, ты какая-то молчаливая… И встревоженная! Ты почти ничего не ела. Тебя что-то беспокоит?
Киона с раздосадованным видом посмотрела на Эрмин. Слово «беспокойство» стало тем термином, которым в семейном кругу называли ее недомогания и состояния транса, связанные с различными видениями и пророческими предчувствиями.
– Ничего у меня не вызывает никакого беспокойства, Мин. Я поем побольше сегодня вечером. Вообще-то я уже скоро поведу Констана и Адель в «Театр Роберваль», чтобы посмотреть там мультфильм. Томас и Катери для этого еще слишком маленькие. Будет лучше, если они просто поспят днем. Если кто-то хочет пойти вместе с нами…
Желающих не нашлось. Тошан мечтал о том, как бы побыстрее запереться со своей женой в их комнате, а Лора горела желанием лично заняться подготовкой праздника. Что касается Мадлен, то она пообещала уложить спать двоих малышей, за которыми ей поручили присмотреть, после того как закончится обед.
– Я с удовольствием пошел бы с вами, – вдруг сказал абсолютно спокойным голосом Людвиг.
– Да, пойдем, папа, пойдем! – оживилась Адель.
– Хорошо, моя дорогая малышка, я пойду. А после мультфильма мы купим в бакалейном магазине конфет.
Киона, придя в восторг, делала над собой сверхчеловеческие усилия, чтобы скрыть радость, однако это ей не очень-то удалось, потому что Лоранс и Мари-Нутта обменялись короткими торжествующими взглядами.
Роберваль, вечер того же дня
Лора глядела на себя в зеркало, сидя в своей комнате. Надев на свое стройное тело длинное и узкое прямое платье столь любимого ею фиолетового цвета, она теперь искала на своей шее и своем лице признаки старения.
– Да не переживай ты! Со стороны кажется, что тебе лет сорок, не больше, – сказал ей Жослин, борясь с запонками на своих манжетах. – Я каждый божий день удивляюсь тому, какая красивая у меня жена.
– Какой замечательный комплимент, Жосс! – взволнованно сказала Лора. – Ты тоже выглядишь в этом костюме очень импозантно. Да не мучайся ты с этими запонками, я тебе помогу. Вот, смотри, это запонки, которые я купила тебе на прошлое Рождество. Они золотые, и на них выгравированы твои инициалы. Надеюсь, Господь дарует нам еще много лет совместной жизни в окружении наших детей.
Жослин чувствовал, что после смерти Шарлотты Лора стала более уязвимой и что ее запросы и претензии к жизни слегка уменьшились.
– Женушка моя, – вздохнул он, – ты, надеюсь, не станешь сейчас, черт возьми, плакать?
– Нет, не стану! Не подражай Жозефу, пусть даже ты и провел сегодня несколько часов в его компании, – проворчала, фыркнув, Лора. – Луи уже, между прочим, то и дело использует ваши с Жозефом ругательства и вашу манеру разговаривать. Я, кстати, переживаю за его учебу. Он получает в основном посредственные оценки!
– Тихо! Завтра наступает время праздников. Давай превратим его в сказку. Никаких слез, никаких сомнительных разговоров, никаких упреков даже в том случае, если наш сын сказал что-нибудь не так или ругнулся!
Лора в знак согласия кивнула и стала поправлять кончиками пальцев свои платиновые волосы. Надев затем ожерелье из аметистов и сережки с тем же камнем, она самодовольно улыбнулась.
– Жосс, я купила Кионе серебряное кольцо с топазом. Этот камень – такого же цвета, как ее глаза. Как, по-твоему, ей понравится?
– Конечно.
– Когда мы пили сегодня чай, она показалась мне какой-то странной. Думаю, она огорчена из-за того, что Адель и Томас скоро уедут. Она к ним сильно привязалась. Да и мы тоже. Без этих малышей наш дом будет казаться мне каким-то пустынным.
– Лора, мне что, опять нужно тебя увещевать? Нам нужно избегать тем, которые вызывают досаду. Давай поговорим лучше про Констана. Ты слышала, как он сравнил Эрмин с Голубой феей из мультфильма о Пиноккио? Этот шалун умеет разговаривать с женщинами: «Мама, я хочу, чтобы у тебя было платье Голубой феи, потому что ты на нее похожа. Она красивая, очень красивая, с почти белыми волосами, как у бабушки, и с голубыми глазами, как у тебя».
– А что может быть более естественным, чем голубые глаза у Голубой феи? – рассмеялась Лора. – Я объясню нашему милому малышу, что существует такой цвет волос, как платиновый, и что он не имеет никакого отношения к белому.
Жослин, довольный тем, что ему удалось рассмешить Лору, стал, насвистывая, причесывать свою седоватую шевелюру.
В соседней комнате Эрмин ходила взад-вперед перед шкафом. На кровати возле этого шкафа лежал под одеялом абсолютно голый Тошан. Эрмин видела только мечтательное лицо своего мужа и его руки цвета меди. Каждый раз, когда она склонялась над ним, притягиваемая его красотой, она целовала его в губы.
– С такой скоростью ты не успеешь нарядиться и до полуночи, моя Голубая фея, – пошутил Тошан. – Кстати, эта твоя ночная рубашка из розового атласа вызывает у меня кое-какие шаловливые мысли.
– Опять? Ты ненасытный! – тихо рассмеялась с польщенным видом Эрмин. – Тошан, мы заперлись здесь еще три часа назад. Я не смогла ни помочь Мадлен переодеть малышей, ни поговорить с Мукки и Луи.
– Нам было хорошо здесь вдвоем, моя дорогая. Тебе ведь, насколько я вижу, и самой понравилось, – сказал Тошан. – Что касается этих двух шалопаев, то мы с тобой в курсе их подвигов, – с саркастическим видом добавил он. – Твой брат кричал на лестнице так громко! Ну как тут было не услышать, что они снова увидели того старого лося, больше шести футов от земли до шеи, и что Мукки проскользил футов тридцать по обледеневшему снегу, когда тормозил. Тем не менее ничто не могло омрачить нашу встречу!
Эрмин посмотрела на Тошана с коварной улыбкой. Она подняла руками свои длинные светлые волосы так, что ее грудь приподнялась и стала четче проступать под атласом ночной рубашки.
– Да, мне понравилось, – тихим голосом призналась Эрмин. – Все эти дни и ночи, которые я провела одна, без тебя рядом со мной в кровати, показались мне такими длинными! А теперь давай-ка немножко поторопись. Я достала твой серый костюм и твою шелковую рубашку.
– Нет, у меня будет другая одежда. Сегодня вечером я отдам должное своим предкам – индейцам монтанье. Я привез свои кожаные штаны и тунику из оленьей кожи, расшитую Одиной.
– Поступай, как считаешь нужным. Ты мне нравишься в любом виде. Так ты считаешь, что наша дорогая Одина прекрасно устроилась в Большом раю вместе с твоими двоюродными братьями?
