Томас Вулф - Паутина и скала
И с вечера до утра, будто существо, обреченное жить в отвра shy;тительном кошмаре, видя в своем безумии всех и все на свете в постоянно меняющихся обликах, он вновь рыскал по громадной, непристойной авеню ночи, вечно освещенной ярким, мертвен shy;ным, подмигивающим светом. Ходил по клоаке, где обитала не shy;жить, а тем временем улица, земля, люди, даже громадные урод shy;ливые здания кружились вокруг него во всеобщей безумной пля shy;ске, и все жестокие, синевато-серые лица созданий этого мира, казалось, злобно обращались к нему с чертами змей, лисиц, яс shy;требов, крыс и обезьян – а он вечно искал живого человека.
И утро наступало вновь, но без сияния, без пения. Джордж оправлялся от безумия и снова смотрел разумным, спокойным взглядом, однако из безрадостных, бездонных глубин духа в сердце жизни, которую, как ему казалось, он утратил навсегда.
Когда Эстер приходила в полдень, Джорджу она иногда каза shy;лась роковой причиной его безумия, устранить которую невоз shy;можно, как причину расползающегося рака из крови. Иногда возвращалась зелень первого апреля их совместной жизни, и тог shy;да Эстер сливалась с сердцем радости, со всем, что он любил в жизни, со всем сиянием и пением земли.
Однако вечером, после ее ухода, Джордж уже не помнил, как выглядела Эстер среди дня. Мрачный, роковой свет разлуки, не shy;объятная бархатная ночь, чреватая множеством невообразимых предательств, падали на нее, и лицо, сиявшее в полдень светом преданности, любви, здоровья, исчезало напрочь. Теперь оно ви shy;делось Джорджу застывшим в какой-то надменной властности, оно мерцало, словно невиданный, роскошный драгоценный ка shy;мень; в лихорадочном воображении Джорджа оно тускло свети shy;лось всеми дремлющими, неутолимыми страстями Востока, го shy;ворило о безмерном, как океан, вожделении, о теле, которое до shy;ступно всем мужчинам и которое никому из них никогда не бу shy;дет принадлежать безраздельно. В сознании Джорджа вспыхива shy;ла, вновь и вновь, извращенная картина. Он видел множество смуглых, щедро одаренных красотой евреек, лица их были ласко shy;выми, глаза горящими, груди походили на дыни. Видел их в бо shy;гатстве, властности, окруженными огромными, надменными башнями города, видел их прекрасные тела в роскошной одежде, сверкающей темными драгоценными камнями, когда они расха shy;живали по величественным пышным палатам ночи с нежной, ис shy;полненной невыносимой чувственности гибкостью. Они пред shy;ставляли собой живую дыбу, на которой были сломаны дрожа shy;щие спины всех их любовников-христиан, живой крест, на кото shy;ром были распяты мужчины-христиане. И эти женщины были еще более погибшими, чем все мужчины, которых они утопили в океане своей страсти, их плоть была больше изглодана ею, чем плоть всех мужчин, ставших жертвами их похоти, обессиленных их неуемным вожделением. А позади них, неизменно в великоле shy;пии ночи, находились смуглые лица представительных крючко shy;носых евреев, исполненные надменности и презрения, мрачной гордости и неописуемого упорства, стойкости, покорности, древ shy;ней отвратительной иронии, следящих, как их дочери и жены от shy;даются любовникам-христианам.
Словом, едва Эстер покидала Джорджа, в него тут же вселя shy;лось безумие, он тут же осознавал, что обезумел и ничего не мо shy;жет с этим поделать. Стоял у окна, глядя на дерево, и видел, как черная мерзость смерти и ненависти надвигается на него, словно волна. Она сперва заполняла своей отвратительной, ядовитой слизью глубокие извилины его мозга, а затем пронизывала свои shy;ми черными языками вены и артерии его плоти. Она жгла, вос shy;пламеняла его мозг темным, жарким огнем, отдающим кровью, убийством, но все остальное в теле холодила, замораживала и стискивала змеиными зубами. Иссушала сердце кольцом ядови shy;того льда, лишала пальцы чувствительности, плоть его увядала, становилась омертвелой, желтовато-бледной, щеки обретали зе shy;леный оттенок, рот пересыхал, язык делался распухшим, на губах появлялась кислота и горечь, бедра и ягодицы становились сла shy;быми, дряблыми, колени подгибались под тяжестью тела, ступни холодели, белели, живот сводило, подташнивало, а чресла, не shy;когда трепетавшие музыкой жизни и радости, под ядовитым, яростным стискиванием становились бессильными, чахлыми, иссохшими.
И в этих приступах безумия Джордж считал, что нет ни спасе shy;ния, ни защиты от лживости женщин, от их нежной жестокости, их растленной невинности. Неистовые ругательства, проклятия, мольбы любовника против беспощадной потребности женской натуры. Все женские слезы, протесты, страстные признания ни shy;чего не меняют. Ничто не может смирить, обуздать ненасытные желания женщины, когда она оказывается перед ненавистным уделом старости и смерти. Любовник может кричать на стену, пытаться плевком обрушить мост, обвязать веревкой ураган или поставить посреди океана частокол с таким же успехом, как до shy;биваться от женщины верности.
Разве не могут женщины лгать, лгать, лгать, и при этом ду shy;мать, что говорят правду? Разве не могут колотить себя в грудь, рвать на голове волосы, бить обвиняющих любовников по лицу и вопить, что такой чистоты, верности, преданности, как у них, не бывало с начала времен? Могут! Разве не могут источать благо shy;родство всеми порами, всеми протестующими стонами и всхли shy;пами, пока не повалятся на кровать мутноглазыми, заплаканны shy;ми, краснолицыми, запыхавшимися, изможденными этим пы shy;лом своей чистой, невинной женской натуры – и вместе с тем лгать, изменять в мгновение ока, свернув за угол, в любой из миллионов потаенных, затерянных, неведомых комнат в непро shy;глядных джунглях этого города, где твои соперники свернулись змеями, готовясь отравить верность, напустить порчу в сердце любви?
Мозг Джорджа пронзило отравленной стрелой постыдное воспоминание. Он неожиданно вспомнил гнусные, коварные слова, которые три года назад сказала ему одна знакомая Эстер из театрального мира, единственные откровенные слова обвине shy;ния, какие кто-либо говорил, осмеливался говорить ему о ней. И когда эти ненавистные слова всплыли в памяти, Джорджу вспом shy;нились и время, место, улица, узкий, голый, серый тротуар, где они были сказаны.
Он шел с той девицей по улице, где она жила, часов в один shy;надцать вечера. И когда она произнесла эти слова, они проходи shy;ли под полосатым тентом над подъездом нового многоквартир shy;ного дома. И едва слова безжалостно впились своими ядовитыми клыками в сердце Джорджа, он глянул в рыхлое, грубое, прыща shy;вое лицо молодого швейцара в дверях, увидел обильные галуны на его ливрее, его медные пуговицы, наглую усмешку, и лицо это shy;го человека навсегда запечатлелось в памяти Джорджа с чувством ненависти и омерзения.
Девица, глянув на Джорджа с коварной, сдержанной злобно shy;стью на тощем, уродливом лице, предостерегла его относительно женщины, с которой он познакомился всего месяц назад, сказа shy;ла сдержанным, сожалеющим голосом, в котором под конец про shy;звучала неожиданная вспышка яда и недоброжелательства:
– Она любит молодых людей. Извините, но так о ней говорят. Знаете, боюсь, что это правда.
И теперь в какой-то миг черного ужаса эти слова вспомни shy;лись ему со всей их ядовитой, мучительной многозначительнос shy;тью. В жарком гневе, который вскипал тогда у него в душе, он счел их мерзким наговором, ревнивой ненавистью серой, бес shy;плотной нежити к прекрасной, пылкой, чудесной жизни. Но за shy;быть их не мог. Вновь и вновь эти слова возвращались терзать его сердце, словно отвратительные, неизлечимые язвы.
Они вызвали в воображении картину всего отвратительного театрального мира, мертвенного, сверкающего ночного мира Бродвея, мира утомления, смерти, ненависти и унылой прости shy;туции, стремящегося замарать все живое собственной грязью. И когда он думал об этой громадной клоаке, где обитала нежить, этой громадной улице ночи, освещенной непристойным подми shy;гиванием мертвенного света, кишащей множеством отврати shy;тельных, порочных, злобных лиц – лиц крыс, змей, стервятни shy;ков, всех отвратительных пресмыкающихся, паразитов, безгла shy;зых рептилий ночи, притворных, лицемерных лиц ненавистных актеров со всеми их коварными сплетнями, подлыми шепотка shy;ми, – то снова безумел от ужаса, сомнения, неверия. Казалось невероятным, что эта живая, красивая, цветущая женщина со свежим, веселым, полуденным лицом, сияющим здоровьем, чи shy;стотой и радостью, может быть хоть какой-то нитью связана с этим порочным ночным миром притворства, грязи и смерти.
И теперь, в одно из ошеломляющих мгновений своего безу shy;мия, отвратительные, мучительные воспоминания о тех незабы shy;ваемых словах пронеслись в его мозгу, вызвав ядовитый выводок мыслей-гадюк и безумных фантазий. Он вновь увидел какой-то ее случайный взгляд, вспомнил сотню случайных слов, поступ shy;ков, интонаций, и они, как бы ни были мимолетны и пустячны, теперь казались зловеще чреватыми проявлениями лживости, предательства, порочности. И в потемках измученного разума у него впервые мелькнула мысль, что он понял их в подлинном, постыдном значении.
