Айрис Мердок - Ученик философа
— Скоро Иванов день, в это время ночь короткая, мы не так уж давно говорим, я не могу прекратить этот разговор, не могу заснуть. Вы боялись, что я убегу. Теперь я боюсь, что вы убежите.
Было раннее утро воскресенья, и, как сказала Хэтти, в это время светало очень рано. На яблоне за окном шестнадцатого дома по Заячьему переулку пел дрозд. Джон Роберт неуклюже поднялся и слегка отодвинул одну занавеску, впуская леденящее дыхание чистого рассвета в освещенную лампой комнату. Хэтти вздрогнула и застонала. Она произнесла:
— Я была так счастлива в Слиппер-хаусе с Перл. Вы отобрали у меня Перл. А теперь отбираете и все остальное.
Хэтти подарила Джону Роберту «один день», о котором он просил, — пятницу. Но в то утро, после его вспышки чувств, они не говорили по-настоящему. Оба были испуганы и шарахались друг от друга. Он все время говорил «Прости меня», а она — «Ничего».
Косноязычное объяснение Джона Роберта, его «извинения» превратились в длинную череду воспоминаний об их встречах, в которых эти двое теперь пытались найти убежище. Предаваясь воспоминаниям — посторонний наблюдатель счел бы это дружеской беседой, — они настороженно разглядывали друг друга, как противники, сошедшиеся для битвы, и при этом оба напряженно думали. По мере того как оба внутренне концентрировались на том, что случилось, и на том, что должно было произойти, на двух сосредоточенных лицах проступало явное сходство. Они оценивали, размышляли, планировали. После обеда (они рассеянно поклевали хлеба с сыром) Хэтти сказала, что устала, у нее болит голова и она хочет лечь, и они с облегчением разошлись. Хэтти лежала в кровати, не двигаясь, оставаясь начеку. Теперь он шевелился и вздыхал, а она слушала. Вечером они опять предались воспоминаниям, уже осмотрительнее, словно выполняя какое-то задание. Это было похоже на сотворение таинства, в результате которого они должны были осторожно подойти к настоящему и сойтись в нем. Они примеривались, обсуждали, спорили, ссорились, а потом объявили, что лягут спать рано, и так и поступили. Выяснение прочих пугающих истин они отложили на потом. В тот вечер Хэтти расспрашивала о своей матери, о ее детстве, немного рассказала об отце. Они обсудили Марго, а под конец вели разговоры только ради того, чтобы скоротать время и утомиться. В эту ночь, ложась спать, Хэтти бесшумно заперла дверь своей спальни. Наутро она пробудилась от омерзительных снов с сильнейшим, настойчивым, невыносимым ощущением вины по отношению к Перл. Пообещав Джону Роберту, что вернется, Хэтти побежала в Слиппер-хаус и обнаружила, что Перл там уже нет. Вернулась она в слезах. Джон Роберт молча посмотрел на нее страшными глазами. К этому времени существование в небольшом домике и все, что приходилось делать — есть, пить, двигаться, ходить в туалет, подниматься и спускаться по лестнице, садиться и вставать, — сложилось в чудовищную систему, как в тюрьме. Иногда, чтобы дать Хэтти отдохнуть от своего присутствия, Джон Роберт выходил в сад и стоял там под яблоней, как большой раненый зверь, а Хэтти, как кукла в домике, переходила от окна к окну и смотрела на деда. Они не предлагали друг другу что-нибудь сделать вместе, куда-нибудь сходить — просто не могли. Точно так же они оказались не в состоянии возобновить беседу. Наконец его молчание и ее постоянные слезы привели к настоящему, ужасному разговору. То, чего больше всего боялась Хэтти, то, что занимало ее мысли, заставляло быть начеку, начало воплощаться в жизнь.
Она смотрела на ужасный рассвет и чувствовала, как каменеет ее лицо.
— Я не хочу останавливаться, пока мы чего-нибудь не добьемся, не придем хоть к какой-то ясности, не остановимся на чем-нибудь, не достигнем точки, с которой можно будет начать снова.
— Мы никогда не начнем снова. Прекратив этот разговор, мы больше никогда не должны к нему возвращаться.
— Пожалуйста, я вас очень прошу, не надо такое говорить. Почему вам надо из всего делать такую трагедию? Рассматривайте это как проблему. У проблем есть решения.
— Великий философ сказал, что если нельзя сформулировать ответ, то нельзя сформулировать и вопрос.
— Но ответ — можно.
— Это не проблема.
— У вас есть долг передо мной. Разве это не самое важное, разве это не пересиливает все остальное?
— У меня был долг. Я потерпел неудачу. Мой долг теперь недействителен.
— Долг не может стать недействительным. Вы сказали то, что сказали, и теперь ваш долг — сделать так, чтобы я не стала из-за этого чудовищно несчастна. Пожалуйста, сделайте все это легче, проще, подумайте обо мне. Так вы воспринимали все это, когда я была младше, потому что мы не могли общаться. Вы думаете, что теперь, когда я выросла, все стало хуже, но это неправда, это лучше, потому что теперь мы можем об этом говорить, можем быть друзьями.
— Мы не можем быть друзьями.
— Ой, перестаньте, не говорите так! Это из-за вашей книги, вы отчаялись из-за своей книги и потому теперь хотите и тут все уничтожить, разодрать на куски, в этом дело?
— Не говори глупостей, ты ничего не знаешь о моей книге.
— Неужели вы не можете вести себя разумно, обыкновенно, неужели мы не можем вернуться к… нет, не к тому, что было раньше, туда мы уже не попадем, но…
— Если бы я себя вел как следует, естественно по отношению к тебе, когда ты была ребенком, я бы не устроил такое…
— Мы об этом уже говорили, но разве теперь не то же самое, как если бы вы это сделали… разве вы… когда все это случилось… внезапно… не сделали так, как если бы все было… разве вы не изменили прошлое?
— Это невозможно, это святотатство, это карается смертью.
— Нет. Вы это сделали, перескочили пропасть, о, позвольте мне вас убедить, разве вы не видите, мы вместе, как любящие родственники, любящие друзья, как семья, — вы сделали так, что мы сблизились.
— Хэтти, это совсем другое, а тому не суждено быть. Я должен прекратить этот разговор, но не могу, мне бы хотелось продолжать его вечно, это агония, но потом будет еще хуже. С моей стороны преступление — говорить с тобой об этом, потому что это образ невыразимых, невозможных вещей, и именно потому я хочу продлить разговор… о, как это больно…
— Не надо так страдать, я этого не вынесу, попробуйте не…
— Я тебе неприятен. Физически омерзителен.
— Нет.
— Ну был, вчера, или когда там это было, я уже потерял счет времени.
— Со вчера прошло много времени. Вы мне совсем не омерзительны. Я чувствую совсем другое… я… я вас открыла.
— Ты хочешь сказать, что эта ситуация, этот разговор тебя возбуждает.
— Нет!
— О, как мне больно, как больно.
— Вы меня испугали, удивили, но теперь это уже прошло. Я жила… я словно прожила все эти годы, прожила мирно, прожила их с вами, и… да… счастливо — вот что произошло, когда мы говорили о прошлом.
— Ты выдумываешь ложные фантазии. Ты используешь интеллект. Но интеллект — это еще не все. То, что ты оказалась такой умной, это еще один… поворот… но все это уже прошло, кончено. Наш разговор — беседа двух призраков.
— Я не призрак.
— Для меня ты призрак. Ты еще не пришла… но я всегда знал, что если ты придешь ко мне, то пройдешь насквозь, со вспышкой, как при ядерном взрыве.
— Я не собираюсь проходить насквозь. Отказываюсь. Может, вспышка и была, но разве это плохо? Замрите, оглядитесь спокойно кругом, и вы увидите новую страну.
— Да. Страну, в которой мы никогда не сможем быть вместе.
— Почему?
— Этим разговором мы добились только того, что нам смертельно опасно по-прежнему быть вместе… где бы то ни было.
— Почему вам обязательно нужно все определять? Философы дают определения. Но наверное, они это не все время делают?
— Не спорь со мной.
— Я защищаю свою жизнь.
— Не лги, Хэтти, не преувеличивай.
— Простите, я действительно это чувствую, я вас нашла, мы можем общаться, мы друг друга понимаем, мы так близки, я не могу вас потерять, не должна… о, как это все ужасно… послушайте, этот свет совершенно невыносим, пожалуйста, отдерните занавески и выключите лампу.
Он поднялся и выполнил просьбу.
— Смотрите, Джон Роберт, милый, солнце встало, оно сияет, небо синеет, скворец поет, мы должны постараться быть счастливыми, почему мы не можем быть счастливыми, ведь мы оба такие умные! Ну же, улыбнитесь.
— О, Хэтти, Хэтти…
Он яростно подергал короткие седые курчавые волосы, словно хотел натянуть их на глаза. Он тяжело сел в кресло. Хэтти сидела очень прямо у стола, где еще лежали остатки еды, которую они пытались съесть много часов назад.
— Хэтти, не искушай меня, ты как демон, дьявол, что ты творишь!
— Зачем вы так говорите? Вы меня расстраиваете! Вы как будто решили видеть это все в таком ужасном свете, вы все уничтожаете, всякую возможность, назло, я думаю, вам просто приятно делать мне больно… О, зачем вы мне сказали, это все вы виноваты!
