Аласдер Грей - ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
— Катализатор!
— Это была моя работа, а не имя. Думаю, тебе, Ланарк, пора в постель.
— Если с тобой, то я не прочь, — сказал Ланарк, обвивая рукой ее талию.
Она свела брови, словно его лицо было страницей, которую она старалась прочитать. Ланарк неуклюже убрал руку.
— Прости, если жадничаю, но этим девчушкам я как будто не особенно нравлюсь. А с тобой мы в свое время едва не сделались добрыми друзьями.
— Да. Мы могли бы заняться вдвоем всем, что бы нам вздумалось. Но ты сбежал к драконихе.
— Не зря! — взволнованно возразил Ланарк. — Она вскоре сделалась человеком, и теперь у нас сын. Он для своего возраста очень рослый и здоровый, вроде бы и умный тоже; и вырастет, наверное, неплохим человеком.
Леди Монбоддо все так же всматривалась в его лицо, словно читая в нем. Ланарк отвел глаза и неловко добавил:
— Не беспокойся за меня. Я не пьян, если ты этого боишься.
Когда он повернул голову, леди Монбоддо рядом не было, а на ее месте стояла Марта, протягивая ему стакан.
— Этот коктейль смешала я. Не особенно вкусный, зато крепкий. Пожалуйста, сэр, скоро ли моя очередь с вами танцевать?
— Почему вы, девушки, все время заменяете одна другую? — капризно протянул Ланарк. — Не хватает времени как следует познакомиться.
— Мы думаем, лучше провести время с кучей новых друзей, чем с одним-двумя старыми.
— И когда же вы меня покинете?
— Может, я и останусь. На весь вечер. — Марта смотрела на него без улыбки.
— Может! — скептически повторил Ланарк и выпил.
Вначале вкус показался до тошноты сладким, а потом таким жутко горьким, что Ланарк поспешил заглотнуть напиток. Откуда-то доносился голос Повиса:
— …Хочет, чтобы совет запретил производство обуви: мол, непосредственный контакт с телом матери-земли дает нам физическое и душевное здоровье. По его словам, войны и преступления в последнее время участились из-за наборных резиновых подметок: они изолируют нас от хтонических потоков и подвергают воздействию лунных. Прежде я бы, конечно, посмеялся, но современная наука нередко оправдывает то, что мы считали суеверием. Похоже, ежи действительно сосут коров…
Ланарк растянулся на подушках в самом нижнем этаже. Кто-то снял с него туфли, и пальцы его ног бережно скользили по мягким частям чьего-то одетого в шелк тела. Щекой он прижимался к чьей-то щеке, ладони уютно покоились меж покрытых тканью бедер, чья-то рука ласкала его шею. Шумы галереи и оркестра были приглушены расстоянием, но непосредственно над головой раздавались два громких голоса.
— Приятно посмотреть, как женщины стараются заодно, чтобы мужчина почувствовал себя известным человеком.
— Чушь собачья. Они делают из него пьяницу.
— Думаю, он прибыл из региона, где нередко половой акт становится возможен только при помраченном сознании.
— И так же нередко невозможен.
— Что за противные голоса, — произнес Ланарк.
Вокруг зашептались, его бережно подняли и повели. Где-то хлопнула дверь, все шумы прекратились. Он громко сказал:
— Я иду… по коридору.
Кто-то шепнул:
— Открой глаза.
— Нет. На ощупь ты рядом, а глаза скажут, что между нами есть расстояние.
Закрылась еще одна дверь, Ланарк под шепот скользнул вниз, как падающий лист, и почувствовал, что его раздевают. Кто-то прошептал: «Смотри!» — и он, ненадолго разлепив веки, успел разглядеть тонкогубый улыбающийся ротик в зарослях темных волос. Нежно и печально он посетил вновь холмы и долины знакомого пейзажа, его конечности скользили боком по сладкому изобилию с удивительно твердыми кончиками, пальцы тонули в складках влажной раны, где открывался ход в болотистую пещеру, а там расцветали, как фиалки в темноте, тихие стоны. Тянуло сыростью, а иногда и фекальным душком. Потеряв дорогу, Ланарк лежал на спине, ощущая, что он тоже пейзаж, плоский и скучный пейзаж, окружающий башню, которая тянется к хмурому, низкому небу. В темноте наверху какие-то люди то слезали с его башни, то взбирались на нее и раскачивались, ритмично вздыхая и вскрикивая. Он надеялся, что они получают удовольствие, и, радуясь их обществу, не скупился на поцелуи и ласки, чтобы это доказать; потом все перевернулось, он сделался хмурым, низким небом и вжимал свою башню в простертую внизу землю, но в нем росло ощущение неудачи, так как он знал, что башня может стоять часами, но до выстрела дело не дойдет. Кто-то прошептал:
— Не хочешь ли отдать себя?
— Не могу. Половина моей силы заблокирована страхом и ненавистью.
— Почему?
— Не помню.
— Как бы ты хотел это показать?
— Я хотел бы… Не могу сказать. Тебе станет противно.
— Признайся нам.
— Я бы хотел… Не расскажу. Ты станешь смеяться.
— Рискни.
— Я хотел бы, чтобы ты ненавидела меня и боялась, но не могла убежать. Чтоб была пленницей в путах, чтобы беспомощно ждала взмаха моей плетки, прикосновения раскаленного клейма. А когда ужас достигнет кульминации, в тебя входит не орудие пытки — вхожу я, нагой… ах! Тебя охватит… вос… торг. Тогда.
Земля и опора расплавились; окруженный визжащим желеобразным мясом, он пихал, кусал, хрюкал и стискивал, уподобясь плотоядному поросенку с пальцами. Позднее он, чувствуя себя опустошенным, вновь покоился на лоне доброты, нежно внедряясь в плавные расселины, покачиваясь и легонько скользя по глади, купаясь в мягкости. Он охватывал чью-то талию, пенис его ютился меж двух гладких холмиков, он был наполнен добрым нигде.
Он стоял по колено в холодном быстром ручейке, который с бульканьем катился по большим скругленным камням — черным, серым и пятнистым, желто-серым, как овес. Поднимая камни, он осторожно бросал их на берег, где, в ярде или двух выше по течению, Александр, лет десяти, очень загорелый, в красных трусах, строил из них плотину. Шею Ланарку напекло, ноги ломило от холода, спина и плечи болели — все указывало на то, что работа шла уже довольно долго. Он вытащил особенно большой и мокрый черный валун, швырнул его на вересковую подстилку, выбрался на берег и, тяжело дыша, растянулся рядом с камнем на спине. Он закрыт глаза, и картина глубокой голубизны сменилась теплым темно-красным цветом, проникавшим сквозь веки. Слышался плеск воды и стук камней. Александр сказал:
— Вода все равно просачивается.
— Заделай дыры мхом и галькой.
— Знаешь, я не верю в Бога, — произнес Александр.
Украдкой на него взглянув, Ланарк увидел, что он выдирает комья земли из берегового уступа.
— Разве? — спросил Ланарк.
— Бога нет. Мне сказал дедушка.
— Который? У всех есть по два.
— Тот, который воевал за Францию в первой войне. Дай мне побольше этого мха.
Не садясь, Ланарк набрал в обе ладони мох с влажной мшистой подушки поблизости, рванул и лениво кинул Александру. Тот сказал:
— Первая война была, наверное, самой интересной, даром что тогда не было Гитлера и атомной бомбы. По большей части она велась на одном и том же месте, и солдат было убито больше, чем во вторую войну.
— Войны интересны только тем, что показывают, какими мы бываем глупыми.
— Хоть сто раз это тверди, — добродушно отозвался Александр, — я все равно думаю по-своему. Ну ладно, дедушка вот говорит, что Бога нет. Его придумали люди.
— Люди придумали еще и автомобиль, и теперь автомобили существуют.
— Все это просто слова… Давай погуляем? Если хочешь, я покажу тебе Риму.
Ланарк вздохнул:
— Хорошо, Сэнди.
Пока Александр выбирался из ручья, Ланарк поднялся на ноги. Одежда их лежала на плоском камне, и, прежде чем ее надеть, пришлось стряхнуть маленьких красных муравьев. Александр сказал:
— Конечно, мое настоящее имя Александр.
— А как тебя называет Рима?
— Алексом, но настоящее мое имя Александр.
— Постараюсь запомнить.
— Хорошо.
Вдоль ручья они спустились до того места, где он исчезал во впадине среди вереска. Ланарк проследил его низвержение по красноватой скале в озерцо, в начале глубокой и узкой долины, густо заросшей кустарником и деревьями, в основном березами, рябиной и молодыми дубками. На траве у озерца лежала, полускрытая корнями упавшей рябины, парочка. Женщина, казалось, спала, и Ланарк сосредоточил внимание на мужчине, который читал газету.
— Это не Сладден, — сказал он.
— Нет, это Кирквуд. Со Сладденом мы сейчас не видимся.
— Отчего?
— Он стал чересчур послушным.
— А Кирквуд не такой?
— Пока нет.
— Сэнди, по-твоему, Рима будет рада меня увидеть?
Александр бросил неуверенный взгляд на долину, а потом указал в другую сторону:
— Поднимешься со мной на вот тот холм?
— Да. Хорошо.
Они повернулись и двинулись по склону холма к далекой зеленой вершине. На верхушке первого откоса Александр прилег отдохнуть, то же повторилось на середине второго. Вскоре он через каждые одну-две минуты стал устраивать себе двухминутный отдых. Ланарк раздраженно заметил:
