Уроки русского - Девос Елена
— Вот как можно так?.. — она проводила бабочку, взлетевшую к нам на окно длинным, темным взглядом, сглотнула слюну. — Хорошо, что нет детей. Не то что сказать, а подумать так?
Я была уверена, что мы сейчас перейдем на другой язык, что ей будет больно бередить свою жизнь по-русски. А она вдруг стала обсуждать со мной частные уроки и сказала, что готова встречаться два раза в неделю в Люксембургском саду.
— Ты же прекрасно говоришь, зачем тебе?! — почти крикнула я. — Купи учебник…
— Мне не просто говорить, — ответила Джессика, — Я должна написать об этом историю. Понимаешь?
Я растерялась и кивнула в ответ. Джессика, ободренная этим, продолжила:
— Взяла и пошла на курсы «Как стать писателем». Вообще, я, знаешь, исключение из правил, меня так и звали в доме. Сама посуди: папа химик, мама пианистка, а я, четвертый ребенок из пяти, ни в химии, ни в музыке ни в зуб ногой… Не знаю почему. Честное слово, я хотела! Но, может быть, потому что братья и сестры все схватывали легче, чем я… Мне было стыдно показать, что я хуже, чем они. Уж лучше не открывать учебник совсем, говорила я себе — будет хоть какое-то оправдание, вроде как будет двойка потому, что ты просто не учил, а не потому, что тупой…
Я завороженно молчала.
— Зато сочинения, — она удивленно развела руками, — только давай! Маму даже в школу вызывали — мол, у Джессики проблемы с литературой. Мама заходит в класс, не знает, что и думать, а моя учительница ей и говорит: у девочки буйная фантазия, каждый раз изводит бумагу не по теме… Вы ее сводите к психологу.
— И сколько ты уже изучаешь, — робко спросила я, — как стать писателем?
— Два месяца! — радостно ответила Джессика. — Есть такие курсы для англоязычных, недалеко от улицы Кота-Рыболова. Учитель — американец, странный немножко, так что в классе я молчу как рыба… но знаешь, когда я домой прихожу и пишу, мне так хорошо. Жить сразу легче.
«Интересно», — подумала я, глядя на беспечную, румяную, вполне счастливую с виду Джессику. Но сказала только:
— Ну, так когда начнем?
— Давай утром во вторник, — ответила она.
Так начались наши утренние прогулки по Люксембургскому саду, еще свободному от туристов и попрошаек, прохладному и полусонному, точно пустой школьный класс. Я было распечатала для наших бесед пару злободневных статей из российской прессы, но потом махнула рукой: Джессика не прикасалась к ним, если у нее были свои, личные темы для разговора, а они у нее были всегда. Помахивая ежедневником, точно отмеряя длину своего короткого упругого шага, иногда останавливаясь около статуи какой-нибудь королевы Матильды или святой Женевьевы с голубем на голове, иногда потянув ноздрями дымок от подгоревших каштанов, Джессика излагала мне свои мысли о семье и браке. Излагала к тому же не просто так, а напирая на трагическую несхожесть России и Франции в этих вопросах (про Америку она почему-то вообще не говорила, Америка для нее была безнадежна по умолчанию). Впрочем, представительницам прекрасного пола, начиная с Груши и заканчивая Джессикой, похоже, не терпелось поделиться со мной своими идеями на этот счет.
По словам Джессики выходило, что наша модель семьи изначально правильнее и стабильнее французской: семья ставится в основу всего и не заканчивается на кособокой трапеции «муж-жена-двое детей», как во Франции, нет… в русской семье не менее важны бабушки, дедушки, братья, сестры, дяди и тети! Джессика, вообще не знавшая своих бабушек, была очарована дружбой, которую она увидела в Одессе между Дашей и Бусей («бабусей»), старшей женщиной в ее мифическом одесском доме. О том, во сколько у Даши будет свидание и когда она вернется домой, знала прежде всего Буся. Когда Буся готовила на семью еду, Даша сидела рядом с ней на кухне и болтала о самых разных людях и вещах, от американского актера Джона Траволты до последнего писка одесской моды, босоножек на платформе.
— И ведь это у вас так всегда! — Джессика даже не думала меня спрашивать, она просто констатировала факт.
— Ну… — вздохнула я, подумав, стоит ли взваливать себе на плечи миссию по разрушению идеалов.
— «Всегда» — слово опасное. Бабушки и дедушки в России и во всем постсоветском пространстве, возможно, вовлечены в семейную жизнь гораздо серьезней, чем здесь, во Франции, спору нет. У нас бабушки многократно предложат тебе свою помощь в воспитании внуков, будут готовы забирать их на лето, жить с ними на даче, ходить с ними в школу, учить с ними уроки… а потом скажут тебе, что ты не умеешь их воспитывать…что если бы не они… Да… И я задумалась, вспомнив тетю Люсю.
— С тобой все в порядке? — удивленно спросила Джессика.
— Абсолютно, — сказала я. — О чем я говорила… Да. Ты не забудь, что порой этот симбиоз был и бывает мерой вынужденной, когда люди все живут в одной квартире, просто потому что не могут себе позволить жить отдельно… А что из этого получается? Ссоры, дрязги, разводы, даже преступления… Другое дело, что самостоятельно не должно означать «безразлично». Здесь, как и во всем, должна быть определенная мера… «Меру надо знать», — мудро предупреждает русская поговорка. Вот она и будет идеалом семейной гармонии. И Франция к этому идеалу, возможно, ближе…
— Неправда, во Франции они все друг другу чужие, — вдруг решительно сказала Джессика, — Живут, друг друга не видят, о чем говорить с родителями, не знают… И вообще. Ты посмотри на их «дома для пенсионеров»! В Одессе мне говорили, что сдать родителя в «дом престарелых» — позор. А французы этим гордятся, как будто отправили своего старичка на курорт!
Джессика во многом была права, но почему-то опять, как в учебнике по грамматике, мне хотелось скорее закрыть страницу с общим правилом и сунуть нос в исключения — ведь и сама Джеся, по ее собственным словам, именно им и была. И мне только милее стала история повара Франсуа, который говорил, что его мама практически не живет дома, а делит свою жизнь между четырьмя детьми: весной живет у одного, летом — у другого, осенью приезжает к третьей, и у каждого бывает желанной гостьей и помогает каждому — воспитывать детей, следить за садом и даже стричь овец. «Она забронирована на месяцы вперед, как дипломат какой-нибудь, — сообщил мне Франсуа, — я, наверное, встречусь с ней только в Рождество, потому что я холост и практически без дома, так что честь увидеть маму мне может выпасть только на общем семейном обеде…»
— Семейные обеды — это русская традиция! — убежденно ответила Джессика. — Франция понятия не имеет, что это такое.
— О чем ты говоришь, ты же знаешь, что такое французское Рождество, — возмутилась я.
Тут Джессика пошла в наступление и сказала, что свекор со свекровью, французы из Бургундии, у нее и так непростые люди, а в Рождество особенно. Они с мужем приехали пару раз к ним на 25 декабря, и Джессика решила, что этого ей вполне достаточно.
— Это не обед, понимаешь, — с ужасом сказала она, — это марафон. Общение отсутствует. Десять часов подряд люди говорят только о еде, о том, что они ели и пили, и что они будут есть и пить, и что у них самая лучшая кухня в мире. Мое мнение отрицается в принципе. Если они что-то предлагают — я обязана это есть. Я не хочу это есть! Устрицы эти мокрые! Требуху в мадере! Белые грибы в каком-то экстрасоусе… Рассказали, как собирали, как варили — и накладывают мне. Я отказалась — Винсент затолкал меня под столом ногой, чтоб я молчала, а я взяла и еще раз отказалась, мне было наплевать, что они подумают, я грибы терпеть не могу! Сказала, что у меня на все аллергия.
Она вздохнула.
— Я говорю по-русски и по-французски. А у них в семье по-английски никто… И все это время они жалеют, что он связал судьбу с бескультурной американкой. Когда он позвонил домой и сообщил, что мы подали документы в мэрию, они ответили: «Ну, имейте в виду, мы все равно на свадьбу не приедем». И удивляются, как мы до сих пор вместе живем…
— А как вы живете? — спросила я и, опомнившись, прикусила язык.
— Мы? — тихо переспросила Джессика. — Живем. Он тоже белые грибы не любит.
