Владимир Сорокин - Утро снайпера (сборник)

— Пошли, пошли…

Он быстро прошаркал к двери, открыл.

На пороге стоял рабочий с корзинкой гвоздик.

— Товарищ Воскресенский?

— Да. Это я.

— Это вам.

Рабочий шагнул через порог и поставил корзину перед профессором.

— Караул! — шутливо поднял руки Воскресенский.

— За доставку распишитесь, пожалуйста, — улыбаясь, протянул квитанцию рабочий.

Профессор поспешил за ручкой.

— Боже мой! Какие чудные гвоздики! — всплеснула руками Валентина Викторовна.

— Хорошие цветы, — улыбнулся рабочий. — Давайте я вам их куда-нибудь определю. А то самим неудобно поднимать.

— Пожалуйста, будьте любезны… вон туда можно, на тумбочку.

Рабочий пронес корзину через коридор и поставил на тумбочку. Вернулся с ручкой Воскресенский, расписался в мятой квитанции и вместе с ней протянул рабочему рубль.

— Эээ, нет, — тот спрятал квитанцию и быстро отворил дверь.

— Вам за беспокойство. Возьмите.

— Так это ж работа, а не беспокойство. Спасибо. До свидания.

Он ушел.

Профессор покачал головой, спрятал рубль:

— Неловко как-то получилось…

— Дааа, — вздохнула Валентина Викторовна и обняла мужа, — ну, ничего, ничего. Ты лучше скажи — от кого это такие роскошные цветы?

— Это Сергей, наверно, прислал. Или с кафедры. Но мне кажется — Сергей.

Константин Филиппыч подошел к гвоздикам, улыбнулся:

— Не забыл еще меня. Помнит…

— Тебя, Костя, все ученики помнят.

— Ну уж, не преувеличивай…

— А я и не преувеличиваю.

Профессор прошел в комнату, отдернул штору и неловко открыл окно. Теплый июньский ветер ворвался в комнату, заколыхал шторы.

— Пух летит, — улыбнулась Валентина Викторовна.

— Да. Как снег.

— А помнишь, тогда тоже пух летел, после сессии?

— Дааа, — грустно улыбнулся Воскресенский и покачал головой. — Я еще в лужу вляпался, помню. Там прямо у остановки была.

— Это когда мы трамвая ждали?

— Да. Они ведь ходили редко. А ты была в шляпке. Моей любимой.

— В сиреневой? — засмеялась Воскресенская.

— Да… страшно подумать! Сорок лет назад. И так же пух летел, и люди встречались, шутили, целовались… А пух все такой же. Поразительно!

— А как быстро все промелькнуло.

— Да. И главное, как много сделано, а кажется — ничего…

— Ну, это ты слишком. Ничего! Дай бог каждому так — ничего.

Профессор вздохнул:

— Ну, Валечка, это все относительно… относительно…

Валентина Викторовна ласково смотрела на него.

Профессор потрогал усы:

— Тополиный пух… тополиный пух…

— Да… тополиный пух… — тихо прошептала Воскресенская.

Константин Филиппыч побледнел, сжал кулаки:

— Какая ты сволочь… сука…

Жена недоумевающе открыла рот.

— Сволочь!

Профессор неуклюже размахнулся и ударил Валентину Викторовну кулаком по лицу.

Ахнув, она повалилась на пол.

— Сволочь! Мразь! Курва проклятая! — шипел побелевший профессор.

— Костя… Костя… — испуганно прошептала Воскресенская.

Трясясь, он надвинулся на нее и стал бить ногами:

— Мразь! Мразь! Мразь!

Воскресенская пронзительно закричала.

Профессор схватил стул и с силой пустил его в трюмо.

Куски зеркала посыпались на пол.

— Курва… сволочь…

Он плюнул в окровавленное лицо жены, но плевок застрял в бороде.

Воскресенская продолжала пронзительно кричать.

Константин Филиппыч выбежал в коридор, трясущимися руками открыл дверь и бросился вниз по широкой лестнице.

Внизу в подъезде ему попался восьмилетний сосед. Профессор наотмашь ударил его рукой по веснушчатому лицу и выбежал во двор.

Вызов к директору

До обеденного перерыва оставалось двадцать минут.

Людмила Ивановна убрала кипы замусоленных чертежей в шкаф, справочник и таблицы допусков сунула в ящик стола.

Сидящий напротив Кирюхин, не торопясь, стягивал темно-синие нарукавники. Соня пудрилась, глядя в треснутое зеркало, и что-то напевала.

Отворилась дверь, вошла Сарнецкая:

— Соньк, ну чо ты?

— Иду, иду…

Соня убрала пудреницу, встала.

— Не рановато, девочки? — спросила Людмила Ивановна, комкая ненужные бумаги.

— Людмила Ивановна! — Соня притворно надула губы. — Мы ж зато раньше приходим.

Буркова улыбнулась:

— Ну, идите…

Соня с Сарнецкой вышли.

Кирюхин вытащил из портфеля завернутые в пергамент бутерброды, разложил на столе.

Зазвонил телефон.

Буркова подняла трубку:

— Технологический.

— Карапетяна, пожалста.

— Он в отпуске.

— А… да… забыл…

— Виктор Васильич?

— Да. Это Людмила Ивановна? Вы ведь его замещаете.

— Да, Виктор Васильич.

— Зайдите ко мне, пожалста.

— Хорошо, иду.

— Ага… жду вас… Да, и технологию малого редуктора прихватите…

— Всего?

— Да, желательно.

— Хорошо.

Директор положил трубку.

Людмила Ивановна удивленно пожала плечами:

— Всего… да там три папки по пуду каждая…

Кирюхин жевал бутерброд с колбасой:

— Людмила Ивановна… может помочь вам, а?

— Не надо, доволоку как-нибудь.

— А то давайте… давайте, а?

— Не надо, спасибо.

Она открыла шкаф, нашла три зеленые папки:

— Виктор Сергеич, только пожалуйста в мое отсутствие не уходите. Здесь из Запорожья звонить должны.

— Ну, о чем разговор!

Буркова поправила прическу, одернула жакет и, подхватив папки, вышла в коридор.

Возле открытого окна стояли и курили несколько мужчин. Заметив ее, они повернулись.

— Людмила Ивановна сегодня, как кинозвезда, — смеясь, выпустил дым Соцков.

— Технологам хорошо, — подхватил Зельниченко, — а вот от нас все бабы сбежали!

— А вы кричите на них побольше, — улыбаясь, прошла мимо Людмила Ивановна.

В конце коридора из бухгалтерии выносили стулья и ставили друг на друга.

— Это что за баррикада? — усмехнулась Буркова.

— Ааа… — вяло махнул рукой Гершензон. — Два года обещаниями кормили, теперь привезли и третий день вопят, чего, мол, не берете!

— Мебель?

— Да конешно!

— А чего ж вы не берете?

— А кто возить будет? Я? Да Раиса Яковлевна?!

— Ну, попросите кого-нибудь.

— Кого?

— Господи, неужели так сложно найти мужиков? Вон стоят, курят. Попросите их.

— Попросите вы. Вам не откажут.

— На обратном пути, — улыбнулась Людмила Ивановна. — И с вас шампанское.

— Лады! — засмеялся Гершензон.

Людмила Ивановна свернула, спустилась по небольшой лесенке, миновала малый зал и вошла в директорскую приемную.

Ира печатала, Алевтина Сергеевна включала в розетку штепсель самовара.

— Виктор Васильич у себя?

— Да, Людмила Ивановна, — подняла голову Ира. — Заходите. Он один.

Буркова отворила массивную дверь:

— Можно, Виктор Васильич?

— Проходите, Людмила Ивановна.

Директор ткнул окурок в пепельницу, встал, через стол пожал Бурковой руку:

— Садитесь.

Буркова села напротив, положила пухлые папки на длинный светлый стол. Сергеев сел за свой темного дерева стол, упирающийся в торец длинного, отодвинул в сторону пачку сводок:

— Я ведь совсем забыл, что Мухтарбекович в отпуске.

— Уже три дня.

— Склеротиком становлюсь! — рассмеялся директор и, сощурясь, посмотрел на Буркову. — А вы чудесно выглядите.

— Да что вы, Виктор Васильич.

— И кофточка ненашенская, красивая какая-то…

— Стараемся.

— А что на ней написано… не разгляжу…

— Монте-Карло.

— Ух ты! Шикарно. Неделикатный вопрос: это по блату или напали где?

— Подарили.

— Понятно. Моя дочурка все за такими гоняется… ну да ладно. О кофточках потом.

Он нашарил в пачке сигарету, сунул в губы, чиркнул спичкой:

— Карты редуктора принесли?

— Вот. Еле доволокла.

— Так. Людмила Ивановна, что там у нас с валиком этим… ну… промежуточным…

— А что?

— Да вот допуски, говорят, ни к черту. Посмотрите, вот сводки принесли. Вместо 0,06 — 0,32.

— Как?

— Да вот так.

— Но ведь он же четыре года в производстве, Виктор Васильич. Там же давно уж все отлажено, проверено сто раз…

— Тем не менее.

Директор положил перед ней листок.

Людмила Ивановна подняла его к глазам:

— Так… торцы в норме, шлиц, так, под шестерни… так… под подшипники… господи… действительно 0,32.

Директор грустно чмокнул, затягиваясь.

— Но, может, напутали что? Наладчик ошибся?

Сергеев вздохнул:

— Дело в том, Людмила Ивановна, что эта сводка не первая. Вот, смотрите…

Он выдвинул ящик стола, вынул пачку скрепленных листков, протянул Бурковой:

— Это за три последних месяца.