Анника Тор - Глубина моря
— Какой чудесный вечер, — сказала она.
— Да, — согласилась Штеффи.
— Хочешь булочку?
— Давай, спасибо.
— Послушай, Штеффи, — сказала Май.
— Да?
— Можешь не рассказывать, если не хочешь. Но если захочешь о чем-то поговорить… ты же знаешь, я никому не скажу.
Ее взгляд был серьезным и прямым. Да, Штеффи знала, что может доверять Май.
— В прошлую субботу, — начала она. — Сначала было по-настоящему скучно. Меня почти не приглашали. Затем пришла Вера с двумя знакомыми. Одного звали Бенгт.
Когда Штеффи рассказывала, все выглядело нелепо. Получалось, ее сразила пара серых глаз и надежная рука. Но Май не смеялась, лишь тихо слушала.
Штеффи рассказала о веранде. О диване. О том, что себе позволил Бенгт.
— А где была Вера? — спросила Май. — И этот, второй?
Скрип пружин внутри дома. Об этом она не могла рассказать.
— Они пошли погулять, — сказала Штеффи. — Под луной.
— Что ты сделала?
— Убежала.
О словах, брошенных ей вслед Бенгтом, она тоже умолчала. Штеффи было больно произносить их.
— Правильно, — сказала Май.
Ей глаза сверкали за стеклами очков. Штеффи стало интересно, пытался ли кто-нибудь когда-нибудь поцеловать Май.
Спустя пару дней пришла почтовая открытка. В этот раз от мамы.
«Терезиенштадт, 14 апреля 1943
Милая моя!
Твое длинное письмо очень порадовало меня. Но почему не пишет Нелли? Она случайно не заболела? Вот уже несколько месяцев мы не получали от нее ни единого письма.
Целую,
Твоя мама».
«Я пишу каждую неделю».
Так сказала Нелли. Но она солгала.
Неужели ей не понятно, как беспокоятся мама с папой, если не получают от нее весточку? Неужели ей не понятно, как важны для родителей их письма?
Нужно поговорить с Нелли. Нужно поговорить с ней как можно скорее; Штеффи не могла ждать, пока закончится учебный год, хотя собиралась ехать на остров не раньше, чем начнутся каникулы. В воскресенье уже нужно быть там!
Она села на утренний пароход. Было всего лишь восемь часов, но день обещал быть теплым. Пароход заполнен радостной молодежью и семьями с корзинками для пикника.
В этот раз у лодочного навеса не было велосипеда. Пришлось проделать долгий путь через остров под звон церковного колокола.
Тетя Марта была в своем воскресном платье. Она сидела в кресле-качалке и читала Библию.
— Ты приехала сегодня? Вот неожиданность.
Штеффи ничего не рассказала о настоящей причине ее приезда. Это их с Нелли дело.
После обеда она поехала на велосипеде к тете Альме. Нелли, Эльза и Ион только что вернулись из воскресной школы. Они сидели за столом в саду и пили с тетей Альмой сок.
— Нелли, — сказала Штеффи, — мне нужно поговорить с тобой.
— Ну что еще? — кисло спросила Нелли.
— Пойдем, — сказала Штеффи. — Погуляем.
— Не хочу, — ответила Нелли. — Мы только что пришли домой.
Штеффи не знала, что сказать. Она хотела поговорить с Нелли наедине. Но если все пойдет не так с самого начала, Нелли никогда не станет ее слушать.
— Нелли, — ласково сказала тетя Альма. — Сделай то, что хочет Штеффи. Наверное, она хочет сказать тебе что-то важное.
Нелли неохотно поднялась. Они спустились к небольшому пляжу.
— Ты ведь знаешь, что мама с папой в лагере, — начала Штеффи. — Нам не так много известно о том, каково им там, но то, что им тяжело, — это точно.
— Я знаю, — нетерпеливо сказала Нелли. — Ты же говорила это сотни раз.
— И, конечно же, они сильно беспокоятся, — сказала Штеффи. — Папа переживает за маму, в этом я уверена.
— Да, да.
— Ты не думаешь, что мы, по крайней мере, могли бы не заставлять их беспокоиться еще больше?
— Что ты имеешь в виду?
Штеффи достала из кармана платья карточку от мамы и показала ее Нелли. Нелли прочитала и вернула карточку сестре. Она надулась и уставилась в землю.
— Ну?
— Конечно же, я пишу, — сказала Нелли. — Иногда.
— Нелли, — сказала Штеффи, — ты не понимаешь…
Нелли подняла на нее взгляд. Ее глаза горели.
— Они бросили нас! — крикнула она. — Мы им не нужны. Почему я должна о них беспокоиться?
Ее слова, словно волна, обрушились на Штеффи. Так бывает, когда купаешься у берега, а большая волна сбивает с ног. Ничего не видишь, ничего не слышишь, только чувствуешь вкус соли. Штеффи боролась, чтобы снова твердо встать на ноги.
Она не могла сказать ни слова в ответ. Не могла объяснить то, что они обе знали: мама с папой отправили их, потому что боялись за них, хотели, чтобы они были в безопасности. Ей просто хотелось плакать, как она плакала давным-давно в тот первый вечер на острове. «Мама, приезжай и забери меня. Забери меня, иначе я умру».
Но вместе с тем волна боли, грозившая поглотить ее, превратилась в раскаленный добела гнев. Штеффи ударила Нелли, крепкая пощечина заставила ту завопить от боли.
Когда Штеффи пришла в себя, Нелли была уже далеко. Она бежала по тропинке к поселку, и ее длинные черные косы развевались за спиной.
— Нелли! — крикнула Штеффи.
Но Нелли не обернулась.
Ладонь Штеффи горела. И щеки горели, словно ударили ее саму. Единственный раз она получила пощечину от тети Марты в тот раз, когда разорвала свое платье.
Мама с папой никогда их не били. Как же это случилось? Как она смогла ударить Нелли?
Глава 17
Штеффи отправила маме еще одно длинное письмо. Она написала, что Нелли наверняка отослала много писем, но они, скорее всего, потерялись в пути. Штеффи лгала, что Нелли могла неправильно написать адрес. Или забыла наклеить марку. Если письма вернутся, она отправит их снова.
Штеффи терпеть не могла обманывать маму. Но рассказать правду тоже не могла. Правда была ужасна. Такая же история была с первым письмом маме и папе в Вену, когда Штеффи только что приехала на остров, письмо она так и не отправила. По правде говоря, Штеффи обманывала родителей с тех пор, как оказалась в Швеции. Не так явно, как сейчас, когда она придумывала чистую неправду, скрывая нежелание сестры писать им. Штеффи лишь приукрашивала действительность, преувеличивала все хорошее и умалчивала о трудностях и огорчениях.
Внезапно ей стало интересно, что думают о ней мама с папой. Верят ли они тому, что она так довольна, как хочет казаться, или видят ее насквозь. Родители ее прекрасно знают. Но они не встречались уже четыре года. Уезжая, она была двенадцатилетним ребенком, а теперь ей скоро исполнится шестнадцать.
Еще одна мысль посетила Штеффи. Что, если мама с папой поступают точно так же! Вдруг они не рассказывают ей всей правды? Чтобы не расстраивать, или этот безымянный немец запрещает им? Может, все гораздо хуже, чем она думала?
Штеффи запечатала конверт и с тяжестью на сердце бросила его в почтовый ящик по пути в школу.
Спустя две недели письмо вернулось.
— Что было на конверте? — спросила Юдит. — Была ли надпись по-немецки «Адресат переведен»?
— Нет, — ответила Штеффи. — Просто «Возврат».
— Вот что, — сказала Юдит. — Твою маму могли перевести в другой барак. Или на почте произошла какая-то ошибка. Наверняка в следующий раз письмо дойдет.
— «Переведен», — повторила Штеффи. — Мама переехала? Куда же она могла переехать?
— Не знаю, — сказала Юдит. Она поджала губы и не желала больше говорить на эту тему.
Девочки прогулялись вместе, был чудесный летний вечер. Липы вдоль аллеи усыпаны бледно-зелеными цветками, а соцветия каштанов напоминали белые свечи. Штеффи и Юдит спустились ко рву, окружавшему старую часть города, и сели на краю обрыва, свесив ноги.
— Ты забрала из мастерской свои туфли, — сказала Юдит, бросив взгляд на ноги Штеффи.
— Да.
— Я думала, ты врешь, — сказала Юдит. — Ты так странно выглядела, когда сказала, что туфли в ремонте. Какие они на самом деле, твои приемные родители?
Штеффи попыталась описать тетю Марту с дядей Эвертом как можно лучше. Юдит молча слушала.
— Странные эти шведы, — наконец сказала она. — Какие-то толстокожие. Ничего не чувствуют.
— Да нет, чувствуют, — сказала Штеффи. — Просто иначе показывают свои чувства.
— Вот закончится война, — сказала Юдит, — я поеду в Палестину. А ты?
— Домой, наверное, — сказала Штеффи.
— Домой, — повторила Юдит. — У нас больше нет дома. Они отняли наши дома. Отняли само право на жизнь.
— Но после войны, — сказала Штеффи, — немцы уйдут. Ты не думаешь, что все снова станет, как прежде?
— Никогда уже не станет. Никогда!
Штеффи задумалась. Наверное, Юдит права.
— Мы жили в Леопольдштадте, — сказала Юдит. — Я никогда не забуду, как немцы взорвали синагогу. Каменные блоки взлетели на воздух на несколько метров. Совсем как на войне.
