Александр Терехов - Каменный мост
Бухгалтер брезгливо всплеснула рукой. Паспорт шмякнулся на стол.
Боря без промедления выбросил паспорт в окно и с прежней теплотой продолжил:
– Паспорт свой покажите, будьте добры. Вы кто? Главбух вскочила, лягушачьи подергалась и уткнулась в кулачки, похоронно заголосив, захлебываясь, гавкая:
– Ат-дай! В-выбросил! П-паспорт давала! – У нее распухало лицо, губы, горло, она уже не могла говорить, только шипела, прерываясь на измученный вздох.
Миргородский превратился в огорченного очкастого учителя, диктующего проверочную работу:
– Вот так, ребята. Я как чувствовал. Паспорт отсутствует. Других документов, удостоверяющих личность, не предъявлено. Объяснений не получено. Следовательно, везем в камеру предварительного заключения и оформляем на трое суток для выяснения личности. Сегодня четверг? Во вторник вечером выйдет. Лариса Анатольевна, вызывайте милицию. По факту мошенничества. Главный бухгалтер без документов. Имени не называет.
Послышался стук пальцев по телефонным кнопкам.
– Какое тут отделение…
– Да вы звоните «ноль-два», там переключат.
– Не надо. Я вас прошу – не надо! – вдруг выдавила главбух таким истерзанным голосом, что у меня заныло сердце. – Не надо! Не надо! – Я понял, что скоро она будет биться головой об стол.
В комнате что-то задвигалось, переместилось и стихло.
– Вера Ивановна, – Боря нагнулся с врачебной небрезгливостью к главбуху и с натугой оторвал поочередно руки, прятавшие красное, измятое лицо, – идите-ка вы домой. Хватит уже. Ради чего вы себя мучаете? Милая женщина, в данном случае вы ответственности никакой не несете. Пишите, Лариса Анатольевна. Вы что, оформлены приказом? Нет. Образование небольшое, верно? Бумаги подписывали не вникая, так? Что приносил генеральный, то и подписывали. А как по-другому? Он же генеральный. Фактически Чухарев принуждал вас, да? Он выполнял функции главного бухгалтера, а вы занимались чисто канцелярской работой. Видите, хорошо у нас получилось, – рассмеялся Боря. – А вы плакали. – На стол упал доставленный с улицы паспорт. – Расчетного счета не открывали. Наличку возили в банк и клали…
– На счет генеральному. – Главбух схватила паспорт и согревала в руках.
– Ну и все! Лариса Анатольевна все запишет, даст подписать, и идите домой, никому вы ничего больше не должны. Господи!
Лариса Анатольевна быстро заполняла листы крупными буквами, я заглянул в зал – выносили вон тяжелые картонные коробки, замотанные скотчем, мониторы, кадки с цветами, снимали шторы, срывали календари со стен.
– У кого паспортные данные переписаны, свободны. С собой только личные вещи. Офис будет опечатан до окончания проверки. Это месяца два-три.
Сейф уже открыли. Чухарев пересел к стене. Из него вынули еще пару позвонков, он горбился, нависал над коленями. Но пытался говорить, не отрывая беспокойных глаз от пересчитывающих и упаковывающих рук, отвечал прерывисто, с непонятной отдышкой, ему казалось, если говорит – может что-то изменить, не добьют живого.
– Сорок четыре тысячи долларов. Чьи это деньги?
– Это деньги… моей… фирмы.
– С какой сделки получены денежные средства? Какие путевки продали? Где подтверждающие документы? Деньги – ничьи. Изымаются.
– Вы не имеете права!
– В суде объяснитесь. Договор на аренду помещения где?
– Только собирались заключить. Мы недавно заехали.
– Недавно? Да ты у нас уже четыре месяца на прослушке! Пишем: деньги за аренду не проводились. Ты еще и хозяина помещения подставил, мешок – по цепочке и он пойдет. Уставные документы где? В Москве фирма зарегистрирована?
– Да… Я даже не знаю… Документы на перерегистрации. В юридической фирме одной. Не помню названия. Мальчик от них какой-то приходил, все забрал. Сейчас не вспомню, как зовут. Деньги вы не должны забирать.
– По данным московской регистрационной палаты ваша фирма не зарегистрирована. В налоговой инспекции на учете не стоите. Так, что тут… Авиабилеты, сто тридцать четыре штуки. Четыре пачки загранпаспортов… Слушай, складывай так и опечатывай, завтра опишем. Тут их до хренищи.
– Я вас прошу, – вскинулся Чухарев и затряс руками, – эти группы вылетают послезавтра, люди планировали отдых. С детьми! Они все оплатили! Поймите, это невозможно! – Он все ждал, чтобы хоть кто-то к нему обернулся. – Что я им скажу?!
– По закону изымаются все бланки строгого учета. А паспорта надо пробить. Вдруг они ворованные. Ведь как бывает: паспорт есть, а человек давно умер.
– Я вас умоляю. – У Чухарева не осталось сил держаться, глаза заблестели, заколыхалось горячее кисельное нутро. – Меня убьют. Я не смогу жить. Это не мои деньги. Я их должен. По-человечески отнестись… Я вас отблагодарю!
– Так надо было в соответствии с законодательством, – заплелся опять Миргородский и потряс исписанными страничками. – Бухгалтер ваша все описала. Что ж вы без контрольно-кассового аппарата? Заканчивайте.
Коробки выносили караваном, кабинет пустел, я подобрал со стола оловянного лыжника в зеленом маскхалате и сжал в кулаке. Константин Геннадьевич умчался руководить погрузкой. Чухарев лип к Боре и шептал только ему, не решаясь погладить плечо:
– У меня просто опыта мало. Я думал зарегистрироваться. Дайте месяц. Ровно один месяц. Я умею быть благодарным. Хотел посмотреть, как пойдет. Смогу ли раскрутиться. Или остановиться. Я не мог рисковать – это не мои деньги, я вам клянусь. Взял под большой процент. Им не объяснишь. Меня убьют. Если эти группы не улетят, понимаете, мне не жить. Месяц – и я все оформлю, все заплачу. Я вам заплачу.
– Ну, здесь чистая сто семьдесят первая, незаконное предпринимательство, – с необъяснимым одобрением улыбнулся Боря. – Это уже гарантировано с отсидкой. Лет пять. На первый раз дадут три-четыре. Выпишите гражданину повестку на понедельник. Придется еще налоги государству заплатить, штраф и пени. Есть что-то в собственности? Квартира приватизирована? Но это как суд решит. А суд такие дела решает автоматом. Надо офис опечатывать. Берите вашу курточку.
Мы прошли мимо сдвинутых столов, по осколкам чайных чашек, горкам бумажного мусора, выброшенного из урн, и потушили свет.
Чухарев не отступал от Бори, он что-то улавливал ответное в блеске очков:
– Я ничего не понимаю. Если я не верну все деньги, меня убьют, вы понимаете? Клиенты должны послезавтра вылететь, они все заплатили, в чем они виноваты? Хотя бы паспорта и авиабилеты… Что я им скажу? Что мне им сказать? Вы скажите!!! – вдруг заорал он, и я испуганно оглянулся. – Я подам на вас в суд!
Боря пожал плечами:
– Надо было с контрольно-кассовым аппаратом. Дверь опечатали, вниз все отправились почему-то бегом. Чухарев внезапно замолк, словно печать легла не только на дверь, он остался там, наверху, как сторож, и сел, по-моему, на ступеньку. Все разлетелись по машинам, Миргородский с наслаждением устроился в серебристый «Ауди»: подбросить?
Я сунул в карман маску и, не решив, куда теперь, испытывая мелкое удовольствие, как от убийства комара, остановился у театральных касс и разглядывал парусные флотилии салфеток на ресторанных столах через дорогу – салфетки торчали, как яблони, замотанные на зиму в мешки от заячьих зубов. Жалко, что нет фотоаппарата. Осень. Паучок цепляет мне на голову седые паутинки. И не успокоится, пока не оплетет всего. Остается сидеть и смотреть на проплывающие мимо корабли.
Чухарев уже пересек улицу, когда я заметил его. Он неприметно плакал – взъерошенный, неуместно загорелый человек; то поморщится, то потрет глаза, идет в бреду, виляя, видит меня не узнавая… Больно? а как ты мне? Обернулся на окна пятого этажа, свои окна, вздыхая так, словно забивал невидимые сваи, – конечно, привычная улица теперь кажется совершенно другой или, напротив, в точности прежней, и от этого еще страшнее. Никаких прав находиться тут у тебя больше нет, ты не живешь, тебя склевала бешеная курица, и ни о чем ты не сможешь больше думать дни, месяцы, недели, не сможешь спать, есть, остановить садистские, мучительные мысли… И запоздалая мудрость, как надо было… и безумные мечты найти сильного друга и спастись, и жутко отомстить именно этим, наглым, чтоб плакали они, – и зачем я при них плакал, и они видели… И страх, вот главное – страх: ты никогда не станешь прежним и не обнимешь свою беременную бабу в беззаботном покое, а теперь – беги… Чухарев ссутулился и рванул в переулок, думая, как много надо успеть, попытаться, смочь, хотя все, что ему посильно теперь, – исчезнуть. Беги, теперь ты там вместо меня, а я свободен от всего, кроме главного.
Море
На время работы по Большому Каменному мосту нужно снять квартиру. Я захлопнул атлас московских улиц и выбрал город Феодосию, конец весны. И полетел на «Як-42». Пассажиры с оттенком ужаса рассматривали самолетик размером с пенал для карандашей. Забираться на борт пришлось по раскладной стремянке в пять ступенек в отверстие под хвостом. Когда дверь в кабину пилотов приоткрывалась, можно было, не вставая с места, протянуть руку и потрогать погон на рубашке командира корабля.
