Ринат Валиуллин - Где валяются поцелуи

Я встал, поправил на себе брюки, нашел на подоконнике рубашку. И не поверил своим глазам. Свежевыжатый снег упал и лежит. Венецию замело вместе со всеми ее прелестями. Кто-то подарил ей на Новый год ажурное белоснежное белье, которое ей очень шло. Белая пустота чесала город, словно кот свое пузо. Ни организма, им не нужна красота, они спят. За окном пурга брошенных человечеством улиц. Тишиной выбило им глаза. Огромный мотыль тумана окутал воздух, сел на солнце и крыльями заслонил других от него. Жертвы на поверхности года — окинул я взглядом комнату: разложенный диван, на котором лежало трое. Андрэ с женой и ее подругой. Нет ничего скучнее спящих людей.

Я снова обратился к окну. Снежное тело рассыпалось на сугробики. На поверхности года пустое стекло канала. «Похоже, мы вчера выпили не меньше?» — подумал я. Голова гудела, как толпа в преддверии революции, где тысячи нейронов вышли отстаивать свои права. Человечество все еще пьет. Пьет, когда счастье, когда несчастье и обязательно в Новый год, будто если ты не нальешь, то и знать он тебя хотел и не придет вовсе. Еще недавно все с такой эйфорией ждали Нового года и вот он… наступил и топчется, хотя сам праздник уже натоптал и ушел. В подтверждение моим мыслям я услышал чьи-то шаги. Скрипнула туалетная щеколда. Я понял, что тоже туда хочу. Нет, все-таки из всех ожиданий не ожидание любимой всего тягостнее, а ожидание свободной кабинки. Хотя в легких откровениях можно было бы использовать и ванную, но я не стал. Слушая, как где-то за стеной люди давились с утра «Роллинг стоунз», я терпеливо ждал, пока потоки воды не устремились вниз, на гастроли по трубам, «Катящиеся камни» тоски. «Ничего, по сути, не изменилось, на поверхности года люди так же намерены срать, под похоронные марши иллюзий», — снова заворошился в моей голове нетрезвый поток мыслей.

За окном раздался одиночный выстрел петарды в пустоту: «Пиротехникой ее не убить, что касается Санта Клаусов, то те вымерли сами, сбросив шкуры… Первое января, нет дня бесполезней в новом году», — рвалась из меня та же мысль, желая опохмелиться. Отдав должное внимание бледному когтю солнца в зимнем небе, будто там, в подноготной, еще теплится глубина прошлого, понимаю, что на поверхности года только я и первое января. И еще человек в туалете, которого жду. Я двинулся в его сторону, чувствуя, как под ногами совокупляются доски скрипучего паркета, переступил одинокий бокал, который спал на боку, тень его растеклась красным невинным пятном «на поверхности года». Как только я подошел, дверь открылась. Из комнатки вышла Мэри. Сестра жены Андрэ.

— Привет! — фальшиво улыбнулась она и еще фальшивее вытащила из себя как козявку и вытерла об меня:

— С Новым годом!

— С Новым! — ответил я с той же миной.

— Кофе хочешь?

— Лучше пива, если есть.

— Сейчас поищу, — направилась она на кухню, а я прошмыгнул в туалет и закрылся. Счастье есть… счастье пить… счастье ссать после долгого воздержания.

Через несколько минут я обнаружил Мэри на кухне, изящным тонким растением, которое тянулось к свету и курило у окна:

— Хорошая ночка выдалась.

— Еще бы опохмелиться каким-нибудь поцелуем.

— Зачем тебе было мешать вчера водку с шампанским? — Мэри пододвинула мне бутылку холодного пива, которая уже обливалась потом на столе.

— Чтобы не мешать дружбе любовью. Я смотрю, ты здесь уже прибралась?

— Да нет, просто сгребла все в раковину, — посмотрела она на меня глубокими серыми глазами, мраморный рисунок которых немедленно уносил в таинственный лабиринт ее внутреннего мира, стоило только этому взгляду поймать мой. Но мой был неуловим, так как мне страшно хотелось пить, и я перевел зрачки на пиво. Снял с бутылки железную шляпку одним поворотом ладони, жестом предложил Мэри. Она выдохнула дымом:

— Я же кофе.

Мои губы жадно обняли стекло.

— А зачем люди пьют? Неужели без этого жить так скучно, — положила сигарету на край пепельницы Мэри, взяла в руки турку.

— Нет, просто иногда им надоедает пить кофе. А за что люди его так любят?

— За аромат.

— Я думаю, за возможность отгородиться от мира этим самым ароматом. Взял себе кофе, будто он и есть тот единственный человек, честный и добрый, душа которого плещется в берегах фарфора. А дыхание ароматное, теплое, согреет капризы любой погоды.

— Особенно по утрам, — согласилась Мэри. — С ним хочется здороваться снова и снова, с ним хочется целоваться, с ним можно поговорить, помолчать, в конце концов. Никто не поймет меня лучше, мою жажду.

— А как же шоколад? Он ведь тоже всегда должен быть рядом.

— Да, это тот самый друг, который никогда не предаст, — достала она початую плитку из буфета. — Откуда ты все знаешь?

— От противного, — сделал я глубокий глоток, подошел к холодильнику, открыл и нашел там нарезанную ветчину на тарелке.

Я перестал понимать, для чего собираются люди. Они открывают рты, в надежде хоть что-нибудь услышать, но говорить уже не о чем, поэтому приходится заполнять глотки едой и питьем.

Мэри подала вилку. Та неожиданно выскочила из моих пальцев.

— Женщина придет, — толкнула она ее ногой еще глубже под стол и подала мне другую.

— Мне моей хватает.

— Повезло, я вот все время чувствую недостаток мужского внимания.

— Ласки?

— Не только, хотя ее тоже, хочется ресторанов, цветов, вместо этого раковина и подоконники с кактусами, может быть, я живу как-то не так?

— А где же мужчины?

— Те, что мне нравятся, все время внушают какую-то чушь, нет чтобы доверие.

— А ты пытаешься с ними жить?

— С кем?

— Но не с кактусами же, с мужчинами?

— Было.

— Может надо с ними просто встречаться, а жить с одиночеством?

— Я так и сделала: боролась с ним, пока не поняла, насколько оно мне необходимо. Только одиночество способно доказать, насколько сильна любовь, насколько я влипла, и на сколько надо поставить будильник, чтобы не проспать свое счастье.

— На сколько поставила?

— На тридцать, в тридцать я должна выйти замуж, кровь из носа, с любовью или без.

— У каждого брака по расчету есть риск обанкротиться.

— Знаю, но когда женщине под тридцать, а она еще ни разу не была замужем, выбирать не приходится. Тебе как мужчине этого не понять. В этом плане время сильного пола идет медленнее. Подумаешь, без любви, мне ее никогда не хватало. Бывает схватишь с витрины конфету, а начинка горькая.

— Никогда не знаешь, что там под блестящей оберткой, осень или весна, — поддерживал я лениво разговор, глядя, как исчезает за окном снег.

— Не люблю осень.

— Осень хороша только в том случае, если лето в душе еще не закончилось.

— А твое любимое время года? — посмотрела Мэри на меня.

— Суббота.

— Обожаю субботу. Иной раз выйдешь в ночь с мыслью: вдруг мужчину найду.

— И как?

— Как всегда: секса полно, мужиков нет, — долго выбирала она себе чашку, пока не нашла самую чистую и налила в нее кофе. — Как ты к сексу относишься? Может, потрахаемся? — пригубила она край фарфора и, прищурившись от удовольствия, посмотрела на меня.

— Я бы лучше покурил, — ответил я, не раздумывая.

— Да ладно, я пошутила, а ты кремень, — протянула она мне пачку сигарет.

— Если бы, — вытянул я одну и положил себе в губы.

— Как ты думаешь что легче: уходить или оставаться? — оторвала Мэри мне огня от своей зажигалки. — Я про любовь.

— Легче всего не связываться, я про отношения. Отношения не всегда так же сладки, как поцелуй, но тоже засасывают.

— Да, это похоже на рану, которая покрывается корочкой и снова начинает кровоточить, едва заденешь ее случайным словом, знакомым местом, подаренной вещью. Чем только не лечила, она не заживает. Даже случайный секс не смог привести меня в чувство. Что делать?

— Сделай его постоянным.

В этот момент ее телефон разродился сообщением. Мэри прочитала и прокомментировала:

— А вот и он.

— Кто? Случайный секс?

— Нет, шрам. Новый год отметил с женой, а с утра признается в любви мне.

— Неужели не трогает?

— С некоторых пор я потеряла чувствительность к словам. И теперь признание для меня — это не то, что мне говорят, а только то, что ради меня делают. А этот, — она указала на трубку, — он страшный человек.

— В смысле?

— Он женат. Я давно дала себе зарок с женатыми лучше не связываться: как бы крепко ни обнимал, будто тебя обнимает само одиночество. Это я прочувствовала на собственной шкурке, — ответила она мне в тот момент, когда ее пальцы выласкивали на экране айфона ответ ему.

— Это может случиться с каждым.

— С каждым хотелось бы меньше всего, — ответила Мэри на автомате, покончив с смс-кой.

— Я вижу, тебе даже сейчас одиноко?

— С чего ты решил?

— Плитка шоколада исчезает со скоростью света.