Владимир Файнберг - Итальянская записная книжка
У Артура нарастало чувство неловкости, получалось так, будто они влюблённые, чуть ли не муж и жена. Маша была моложе на целую эпоху. Могла оказаться его дочерью, даже внучкой… У Артура не было никаких видов на Машу, ни на кого на свете.
И Маша, казалось, испытывала то же чувство, слегка отстранилась, когда, снимаясь вместе с ней и Амалией он по–дружески обнял обеих за плечи.
«Все приходит слишком поздно, — думал Артур, в то время, как Пеппино вёл «ланчу» крутыми улицами вверх среди пышной роскоши архитектуры, роскоши кипарисов, цветущих красными и белыми цветами олеандров. — Без машины я бы уже не мог сюда взобраться… Стареющий, слепнущий, кому я теперь нужен?»
Поймавшись на том, что жалеет себя, не доверяет Богу, волшебно выдернувшему его из московского отчаяния, даровавшему такое путешествие, таких спутников, Артур захотел совершить что‑нибудь необыкновенное, доказать самому себе, что не такой уж он развалина, что не все так плохо.
Поэтому, когда почти на вершине горы, выйдя из машины, они остановились у каменного парапета, за которым открылся вид на спускающийся уступами город, на залив, на Тирренское море, и Артур увидел густо усеянную спелыми плодами крону инжира, чудом растущего на склоне горы по ту сторону парапета, он подтянулся на руках, вскочил на парапет и стал пригибать упругие ветви, покрытые широкими, разлапистыми листьями к Маше, чтобы она могла дотянуться до них, полакомиться уже треснувшими от переизбытка сока ароматными плодами.
— Сейчас же слазьте! У меня даже голова закружилась. Упадёте в Неаполь. Умоляю вас.
Артур послушно опустился на горячий парапет. Внизу, за инжировым деревом, в разложенном на плоской крыше надувном бассейне, плескалась загорелая детвора. Ещё ниже, в зелёном дворике, среди кустов роз, старик в чёрных очках, покачиваясь в кресле–качалке, перелистывал газету.
— Капри, — сказал Пеппино, который, присоединясь к Маше и Амалии, тоже срывал плоды с пригибаемых Артуром ветвей.
— Где?
Пеппино указал прямо против себя на море.
— Да вон же. Как зелёная шапочка, — сказала Маша. — Смотрите туда, чуть правее.
Сколько Артур ни вглядывался, ничего, кроме искрящейся синевы не видел. Фосфоресцирующая вспышка на миг ослепила, напомнила… Он спрыгнул с парапета.
Амалия протянула навстречу лежащую в ладонях пригоршню плодов инжира.
— Отбирала для вас, — сказала Маша. — самые лучшие.
— Машенька, пожалуйста, напомните им про Морской музей.
— Пеппино помнит. Но сначала едем вниз, обедать. Все сильно проголодались, а вы?
— Что ж, могу с голодным сравниться, как говорил один знакомый чудак.
И теперь уже в обратно порядке, сверху вниз, замелькали беломраморные особняки, разноцветные здания, фонтаны, увлажняющие пышную субтропическую растительность.
А внизу надвигалось море.
Отыскивая самый лучший, с точки зрения Пеппино, ресторан, они проехали по всей набережной, вымершей в эти знойные часы, по просьбе Артура остановились на десяток минут у рыбачьего причала, где в плоских цинковых лотках, покрытые слоем солёной воды, засыпали выставленные на продажу рыбины утреннего улова; приоткрыв створки раковин, пускали струйки пузырьков воздуха разнообразные моллюски.
Воображению Артура Крамера эти подробности неаполитанской жизни говорили больше, чем если бы он посещал музеи или бродил по городу, уткнувшись в путеводитель.
Именно подробностями, как лопающимися от переизбытка сока шариками зрелого инжира, плодоносит древо жизни, и если можно было бы пренебречь извечной тягой читателей к захватывающим сюжетам, к извлечению какой‑либо насущной пользы, он с удовольствием посвятил бы свои сочинения исследованиям чудес Божьих: полёту бабочки или же запахам моря.
Артур никогда не мог ответить на вопрос, в чём заключается сюжет той или иной его книги. Жизнь не втиснуть, как в прокрустово ложе, в формулу. Если втискивается, значит наверняка остались обрубленными самые плодоносные ветви, значит сочинение ущербно.
Он думал обо всём этом, когда за своими спутниками входил в лаково- красное здание ресторана, осенённое тенистыми акациями.
И снова, заказав обед, Пеппино исчез вместе с официантом. Артур понял, что опять не удастся заплатить за себя и за Машу. Оставалось пить пиво, есть жареных креветок и уповать на скорое окончание паразитической жизни — близился час прощания с этими на удивление щедрыми людьми, которые казались теперь давно знакомыми и родными.
Прошёл час, наконец, Пеппино со своей слоновьей фацией влетел в ресторан, торжествующе размахивая четырьмя голубыми листочками. Оказалось, он не только успел поколесить по Неаполю, найти Морской музей, но уже и купил входные билеты.
После обеда они подъехали к стоящему на отшибе большому белому зданию. Над его фронтоном было начертано — «STAZIONE ZOOLOGICA», так официально называлось это научное учреждение.
«Вот вы, голубчики, здравствуйте! Наконец‑то я с вами встретился.» — произнёс про себя Артур Крамер, входя в длинный тёмный зал, освещённый лишь зыбкими отсветами подсвеченных софитами аквариумов. Огромные, они были вделаны в стены. Тянулись один за одним. Как выставка живых картин.
Стаи больших и малых рыб пронизывали воду хрустальной чистоты, кружили среди нежно–зелёных водорослей.
Посверкивая чешуёй, безмолвные существа, знакомые и незнакомые Артуру, перемещались за стёклами, похожие то на разноцветных птиц, то на плоские тарелки НЛО.
…Морской конёк задумчиво стоял в толще воды, похожий на знак вопроса. а под ним поверх усеянного камешками дна судорожно подпрыгивали прозрачные креветки.
Артур забыл о своих спутниках. Он готов был часами глазеть на этого забившегося в корзиночку осьминога, тоже пялившего на него свои глазки, на громадную морскую черепаху, то поднимавшуюся на поверхность глотнуть воздуха, то ныряющую в глубину.
Все они жили здесь порознь, и нужно было напрячь воображение, чтобы представить себе мир моря, где в толще его одновременно пребывают эти здоровенные тунцы, кособоко двигающиеся крабы, омерзительные, похожие на змей мурены, шевелящие усами среди обломков кораллов лангусты и омары. И ещё акулы, не представленные здесь, видимо, из‑за своих размеров и прожорливости.
— Пора уходить, — раздался за спиной голос Маши. — Мы уже все осмотрели.
Артур оглянулся на неё, на добродушно улыбающихся Пеппино и Амалию. Его пронзило ощущение тайны. Перед ним были люди — существа, ходящие по суше, умеющие разговаривать, смеяться, одаривать своей дружбой…
Чувствуя себя виноватым за то, что опять потерял ощущение времени, Артур готов был послушно повернуть за всеми к выходу, как в глаза ему бросилась парящая за стеклом чёрная бархатная шляпа с огромными колышущимися полями. Грациозность, с которой эта шляпа перемещалась в воде, казалась уроком балета, мастер–класса. Никакая Плисецкая, никакой Барышников не могли сравниться с изяществом и благородством движений этой красивейшей разновидности ската.
Первозданным, вечным веяло от взмахов бархатных крыл, медленных пируэтов величавого сгустка жизни среди мёртвых стен аквариума.
И в то же время однообразное телепание этого ската, всех этих обитателей моря показалось Артуру до обидного бессмысленным, тягостным.
— Несчастные существа, — сказала Маша, когда они вышли на солнечный свет к автомобилю.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
«23 августа.
Впервые после появления у меня в Москве Маши, дона Донато, после нахлынувшего изобилия дружественных лиц здесь, в Италии, я в одиночестве.
Сижу за одним из столиков бара на углу широкой, выводящей к вокзалу улицы, шумной, грязноватой. Тут же автобусная остановка, будки телефонов–автоматов, контейнеры для мусора. Все обшарпанное. Самому трудно поверить, что нахожусь в Неаполе, рядом Средиземное море, Везувий. Ничего этого отсюда не видно. Такая улица могла быть и где‑нибудь в Подольске.
Чуть поодаль в тесном ряду других машин припаркована наша «ланча». Пеппино, Маша и Амалия дружной компанией ушли под скрещение
виадуков к вокзалу, чтобы заранее купить нам билеты на поезд в Рим.
Остался ждать их здесь. Попросил официанта принести кофе, лимонад. Заранее расплатился.
То, что сейчас происходит вокруг меня, столь любопытно, что я решил в виде эксперимента последовательно записывать ход событий.
Одинокий молодой негр, одетый, несмотря на жару, в тёплую трикотажную рубашку с «молнией», курит за пустым столиком рядом со мной. Ему явно некуда идти, некого ждать.
Поблизости, за другим столиком, уселись трое, судя по речи, арабских парней и гнилозубый итальянец с золотым крестиком на груди. Взяли штук десять баночек пива. Пьют, что‑то горячо обсуждают.
Тем временем на тротуаре появился старик с большим пластиковым пакетом. Тщательно проверяет железной палочкой с крючком мусорные контейнеры. Подцепил грязный бинт, с сомнением посмотрел на него, бросил обратно. Обходит все телефонные будки. Снимает трубку, с силой вешает. Ждёт непонятно чего. Ведь здесь же звонят с помощью телефонных карточек, а не с помощью монет, уходит дальше по улице.
