Юрий Лурье - Прокурорский надзор
На следующий день идем вместе на море. На улице встречается много знакомых. Кое-кто здоровается, но большинство либо делают вид, что не узнали, либо так увлекаются разговором с попутчиком или окружающим пейзажем, что не замечают меня… Нервы натянуты до предела. Решаю ни с кем не здороваться первым — недобрый взгляд в ответ на мое «здравствуйте» встреченной на лестнице соседки, подействовал, как пощечина. Кажется, второго такого унижения не переживу… Ну да, я ведь «ОТТУДА», из другого мира… Характерная черта советского человека, воспитанная десятилетиями тоталитаризма: пресмыкаться перед сильными и бить ногами упавшего…
Вот еще встречный — мой бывший, уже взрослый ученик настолько поглощен созерцанием какого-то невидимого объекта на другой стороне улицы, что так и проходит мимо нас с повернутой на 90 градусов головой, рискуя споткнуться о неровно лежащие плиты тротуара… Вспоминаю, как пришел ко мне на секцию в сопровождении отца (я тогда возился с мальчишками вечерами совершенно бесплатно, работая на 80 рублей инструктором физкультуры в ПАТО). Слабенький, с испуганными глазенками…
«Юрий Михайлович, сделайте из него мужчину — бьют во дворе, кому не лень, деньги в школе отбирают!..» — это отец. Три года занимался, призером края стал. В армию ушел перворазрядником. И вот — «не узнает»…
Стасик удивлен: «Папа, ты видел, Саша прошел, он тебя не заметил! Позвать?». «Не надо…». Как ему объяснить, маленькому, что такое ПРЕДАТЕЛЬСТВО.
Садимся в автобус, едем в Голубую бухту. Здесь есть надежда не встретить бывших знакомых…
Четыре дня пролетают незаметно. Стараюсь не расставаться с сыном. Утром выезжаю автобусом в Краснодар. Оттуда до Белореченска много попутного транспорта. А в спецкомендатуре необходимо быть к вечерней проверке.
Процедура проверки в спецкомендатуре отличается от «зоновской». Утреннюю (в 6 часов) и последнюю (в 21.30) проводят дежурный офицер и его помощник — сержант. Вечернюю же, в 19.00, - начальники отрядов. Проверка проходит во дворе и только в очень ненастную погоду — по комнатам или в коридоре каждого этажа.
Митин просит подойти к нему после проверки. В кабинете еще двое незнакомых мне молодых ребят. Один из них плотник. Ему дано задание готовить стенд. Второй, как выяснилось, хороший шрифтовик. «Ну вот, Михалыч, — обращается ко мне „отрядник“, — это твоя бригада. Чтобы в пятницу висела газета». Уточняю материал — ведь и текст статей, и рисунки — на моей совести. Обещал — выполняй. Митин напоминает мне о необходимости устройства на работу. Я и сам в этом заинтересован, несмотря на строжайшую экономию, кончаются деньги.
Утром разыскиваю горспорткомитет. Председатель, Аслан Газизович, работает здесь давно, все и всех в городе знает. Здесь же, в двухкомнатном помещении, столы председателя горсовета ДСО «Труд» и секретаря-бухгалтера, а также председателя райсовета ДСО «Урожай».
Рассказываю Бещукову свою историю. Разговор долгий, к счастью, нам никто не мешает. Прошу помочь мне, а чтобы в отношении правдивости рассказанного мною не было сомнений, советую позвонить в Геленджик председателю Горспорткомитета Павлову и в Краевой совет ДСО «Труд». Аслан Газизович предлагает встретиться на следующий день.
Как выяснилось, Бешуков звонил по указанным мною телефонам и получил необходимые сведения обо мне. Кроме того, он переговорил с руководством треста «Краснодархимстрой», в ведении которого находятся спецкомендатуры, и рекомендовал меня в качестве инструктора по спорту. Мне надлежит явиться в жилищно-коммунальную контору треста к ее начальнику.
Симпату Арташесовичу Арутюняну — начальнику ЖЭКа — я вынужден был снова рассказать во всех подробностях свою «Одиссею», после чего на моем заявлении появилась резолюция: «Оформить…».
Контора находится в здании мужского общежития треста. Здесь же и выделяют мне кабинет, на дверь которого вешается табличка «Инструктор по спорту». Свои «верительные грамоты» пришлось продемонстрировать парторгу ЖЭКа, коменданту и воспитателю общежития. Учитывая специфику работы — в основном, вечернее время, по распоряжению Симпата Арташесовича, была составлена бумага, адресованная администрации комендатуры, в которой содержалось ходатайство об освобождении меня от вечерних проверок. В организации работы мне очень пригодился геленджикский опыт. В течение первой же недели моя рабочая тетрадь была заполнена десятками подробнейших сведений о жильцах общежития треста, в результате чего удалось укомплектовать мужские и женские команды практически по всем видам спорта, культивируемые в городе. Но особенно увлекла меня работа с семьями. В детских садиках я познакомился с родителями многих детишек, благодаря чему удалось провести первые в истории Белореченска соревнования «Папа, мама и я — спортивная семья». С помощью спорткомитета и ЖЭКа эти соревнования стали проводиться регулярно и пользоваться большой популярностью в городе. Мое появление в детском садике воспитатели воспринимают с удовлетворением — я беру на себя какую-нибудь группу, а иногда и две-три, провожу с ними мини-соревнования, в которые ввожу элементы будущих семейных «баталий». Детям это очень нравится, поэтому мой приход приветствуется громким визгом — от избытка чувств. Крепенький, как боровичок, Игорек хватает меня за руку: «Юрий Михайлович, а почему вы вчера не приходили?» Белокурая Юленька тихим голосом жалуется: «… я вас ждала-ждала…» У людей, как у кошек: нет ничего милее маленького котенка и нет ничего противнее взрослого кота… Здесь, в садике, я отдыхаю душой…
Лето окончилось. Вечером в комендатуре меня ждет сюрприз: конверт со штемпелем… геленджикской прокуратуры. Прокурор Быков не балует меня разнообразием сообщаемых сведений и стилем их изложения. Это уже седьмая по счету жалоба, направленная мною в вышестоящие инстанции и оказавшаяся в Геленджике. Учитывая слог полученного на днях ответа из краевого суда, можно прийти к выводу, что в наших правоохранительных органах работают отнюдь не Чеховы. Более того, возникают сомнения даже о том, что там работают просто честные и порядочные люди. И повод для таких сомнений имеется — несмотря на присутствующую в обоих документах фразу «тщательно рассмотрев…» бросается в глаза слишком незначительный промежуток времени между двумя пришедшими из РАЗНЫХ городов ответами — всего несколько дней. Появляется крамольная мысль о том, что в какой-либо из этих организаций не только не могли «тщательно рассмотреть», но и просто подержать в руках мое дело…
Усугубляет мое состояние встреча с дежурившим в ночь «опером» Нерсесяном. Как-то после публикации в районной газете статьи председателя спорткомитета, в которой, похвалив развитие спортивно-массовой работы в тресте, он назвал мою фамилию, капитан Нерсесян остановил меня прямо на улице. От потребовал, чтобы я подыскивал себе работу на стройке, так как у меня «запрет на педагогическую работу». Я сказал ему, что должность инструктора не является педагогической, поскольку не включается в педагогический стаж. И, несмотря на вмешательство Арутюняна (я вынужден был доложить ему об этой «стычке»), Нерсесян при каждой встрече делал удивленное лицо: «Как, ты еще не на стройке?».
Сегодня он решил «доконать» меня — демонстративно рвет на моих глазах листок с приказом об освобождении меня от вечерних проверок. «Чтобы завтра был на проверке — сам прослежу! Кстати, ты не нашел себе другую работу?».
Вхожу к себе в комнату — теперь я живу один. В последнее время пополнений нет, многих этапами отправляют на другие стройки. Вообще, ходят слухи, что одну из комендатур будут закрывать. В двух больших пятиэтажках много пустых комнат, в остальных живут по одному-два-три человека. Поселившись один, я повел борьбу с тараканами, из котором вышел победителем. Иногда, правда, забегают случайные особи, но тут же попадают под струю «Дихлофоса». Препарат этот действует не сразу и жертвам собственной неосторожности удается вернуться домой, чтобы скончаться в семейном кругу. При этом они успевают, очевидно, передать некоторую информацию родственникам, а может быть, и завещание написать, в котором заклинают близких не соваться в комнату номер 98.
Достаю свой «НЗ». Это маленький сверточек, где в полиэтиленовом кульке хранится 32 таблетки этаминала натрия. При взгляде на крошечные белые диски к горлу подступает тошнотворный комок — я не забыл еще пронзительную горечь этого лекарства. Поисками подходящего снадобья я занялся сразу по прибытии в Белореченск. Приобрести эти «колеса» мне удалось в обмен на привезенную из Геленджика бутылку французского коньяка.
Решая не торопиться с крайними мерами, я иду к знакомым ребятам с четвертого этажа. Во-первых, они в это время ужинают — как правило, жаренной картошкой. Иногда, когда у меня появляется немного свободного времени и денег, я вспоминаю свое «вольное» хобби, готовлю какое-нибудь экзотическое блюдо и всегда угощаю их. Поэтому не отказываюсь от приглашения к сковородке. Во-вторых, их длительный опыт жизни «на химии» позволяет давать советы, следование которым часто помогает мне без потерь обходить рифы подневольной жизни.
