Бенуа Дютертр - Любовник № 1, или Путешествие во Францию

В салоне пахло амброй. Дэвид ехал по Парижу рядом с королевой богемы, которая говорила без умолку, резко тормозя и давя на газ.

— Какой счастливый день! Сегодня утром мне позвонили из ассоциации АЗПНР (Артисты в затруднительном положении из неблагополучных районов) и предложили почитать Клоделя в одном северном пригороде (по инициативе Министерства солидарности против преступности). А теперь и вы здесь, Дэвид; завтра вы откроете мне двери в Америку, как сегодня я открываю для вас двери в Париж!

Молодого человека везли по улицам, и он открывал для себя каждый фасад здания, каждый прилавок кондитерских. Офелия радостно наблюдала за ним: «Вот вы и прибыли в город художников и артистов!» Каштаны были в цвету. Американец узнал церковь Мадлен, напоминающую греческий храм, затем обелиск на площади Согласия. Офелия продолжала: «Совсем недавно это была столица разума и красоты». Она повернула направо и затормозила перед фасадом Гранд-отеля, украшенным скульптурами. Открыв дверцу, Офелия отдала ключи парковщику в ливрее. Затем она потащила Дэвида к входу, возле которого толпились десятки журналистов с телекамерами. Чтобы пробраться сквозь болото масс-медиа, пришлось поработать локтями. Репортеры нервно переговаривались:

— Вы уверены, что он там?

— Да, все видели, как он вошел. Ведь мы контролируем все выходы.

Оператор толкнул Офелию, и она крикнула:

— Дайте пройти, хамы!

Все взоры обратились на нее.

Толкнув вращающуюся дверь, Офелия с Дэвидом вошли наконец в сверкающий холл, отделанный деревом с позолотой. Но их остановил охранник и сказал, что отель полностью снят приехавшей в Париж знаменитостью. Офелия возразила, что владелец отеля один из ее поклонников и что она имеет полное право выпить чашечку чая. Охранник попросил ее минуту подождать и направился к швейцару, который отрицательно покачал головой.

— Мне очень жаль, мадам. В следующий раз.

— Мифоманы! — вздохнула Офелия и потащила Дэвида к выходу.

Фотографы со смехом смотрели на них. Чуть поодаль несколько поклонников ждали звезду. Задетая за живое, Офелия выпрямились в своей накидке и прошла сквозь толпу, широко улыбаясь и махая рукой вспышкам телекамер, в то время как зеваки спрашивали себя:

— Кто это?

— Может быть, подруга Майкла…

Офелия резко тормозила в пробках, ругая этих «хамов из отеля „Крийон“». Она собиралась отчитать патрона. Где ей теперь поселить Дэвида? Молодой человек заверил ее, что ему нужен скромный отель. Офелия перебила его:

— Не скромничайте! Все американцы любят комфорт!

И в припадке хорошего настроения она повернула к Дэвиду свое пухленькое личико. При своей естественной полноте хорошо питающейся женщины она действительно напоминала андалуску, но на ее лбу вдруг обозначились хмурые морщинки. С присущим ей драматизмом она вновь приняла вид измученной дивы. И прошептала с заговорщическим видом:

— Вас устроит скромный отель в Сен-Жермен-де-Пре?

— Это то, о чем я мечтал, — со вздохом ответил Дэвид.

— Правый берег ничем не примечателен! Я показала вам блеск и суету. А теперь я вам открою Париж эстетов.

Дэвид улыбнулся как ребенок, которому обещают сделать подарок. Через четверть часа они уже входили в кафе «Флора».

Молодой человек сразу же почувствовал себя в привычной обстановке в этом прокуренном, шумном и битком набитом зале с квадратными столиками. В библиотеке «Альянс франсез» на 60-й стрит он рассматривал фотоальбомы: Париж пятидесятых годов, экзистенциалисты в Сен-Жермен. Он набожно присел на банкетку, обитую красным молескином. Офелия ликовала:

— Здесь перекресток словесности!

И стала шептать ему на ухо:

— Все решается здесь!

Ученик богемы кивал головой. Ощущение, что это место ему знакомо, усиливалось еще и тем, что за соседними столиками сидело много американских туристов. В гуле французской и английской речи Дэвид рассматривал кассиршу за прилавком, официантов в фартуках, студентов, погрузившихся в свои книги, и художников с блокнотами — истинный образ Парижа. Вдруг Офелия толкнула его локтем, показывая на входящего человека:

— Это Жан Руайом.

Это был высокий лысеющий мужчина, с высоко поднятым подбородком и длинными волосами. Искусственный загар на лице и пальто с меховым воротником делали его похожим на разбогатевшего парикмахера. Достав из сумочки ручку, Офелия нервно написала на скатерти: «Издательство „Графоман“».

Она подчеркнула двумя чертами это название — как важный знак — и шепнула на ухо неофиту:

— Огромное влияние в жюри. Он выбирает книги, о которых будут говорит завтра. Это он опубликовал «Хочу оргазма»…

Дэвид вытаращил глаза. Офелия, теряя терпение, продолжала:

— «Хочу оргазма», вы помните? Роман без знаков препинания, маргинальная вещь, о которой писали все иллюстрированные журналы…

Она нервно следила за Жаном Руайомом. Сидя напротив них, он только что кокнул яйцо и искал прозрачную пленку, чтобы снять скорлупу, не повредив яйца.

Дэвид задал второй вопрос:

— А здесь бывают художники?

Она ему не отвечала. Казалось, все ее внимание было приковано к лицу Руайома, который обернулся и попросил у официанта соль. В тот момент, когда их с Офелией взгляды встретились, молодая дама просияла в улыбке. Издатель выжидающе посмотрел на нее. Она сдержанно помахала ему рукой. С недовольной гримасой Жан Руайом вновь опустил глаза на свое крутое яйцо, посыпал его солью и откусил.

— Хам! — вздохнула Офелия.

Раздосадованная неудачей, она вскинула голову над своей черной накидкой и, бросив взгляд на американца, заявила:

— Но поэзия будет говорить!

Поднявшись, она вышла из-за стола и театрально встала посреди прохода. Вскинув руку к потолку, внезапно, глядя вдаль, заговорила на манер довоенных постановок:

— Дамы и господа, позвольте представиться: Офелия Богема. Я прочту вам поэму Артюра Рембо…

Она засунула руки в карманы своих джинсов и стала насвистывать, стоя в проходе кафе, изображая мечтательного молодого человека:

Я ушел, сжав кулаки в своих дырявых карманах…

Все замолчали. Туристы доброжелательно смотрели на парижскую актрису. Раздраженная студентка подняла нос от своей книги. Жан Руайом срочно двинулся к выходу, пока Офелия декламировала, акцентируя некоторые слова, замедляя и ускоряя речь:

…Я шел под солнцем, о Муза!

Поэтесса не успела продолжить. К ней подошел метрдотель. Улыбаясь клиентам, он обнял Офелию за талию и вполголоса, вежливо, но твердо сказал:

— Мадемуазель, я же просил вас не декламировать здесь стихи. Надо уважать покой посетителей.

— Не трогайте меня! — завопила Офелия.

Собрав свои вещи, она подхватила Дэвида и, не заплатив, потащила его к выходу. В последний раз обернувшись к публике, резко бросила ей:

— Этот месье приехал из Нью-Йорка, чтобы слушать меня!

Туристы аплодировали, доставали деньги из карманов, а студентка вновь углубилась в свою книгу.

На тротуаре Офелия успокоилась. Повернувшись к Дэвиду, она спросила:

— Здорово было, да? Вы видели, с каким энтузиазмом встречала меня публика. А эти жалкие французы хотят меня погубить!

Несмотря на ее маленький рост, черная накидка придавала ей вид супервумен. Ее выражение лица стало серьезным, и она сказала:

— Мне кажется, что я постигла подлинный слог Рембо. Это мой личный метод, связанный с лингвистикой, психоаналитической теорией Лакана… Но хватит говорить обо мне!

Она на минуту замолчала, достала губную помаду, вновь обрела облик милой испанки и продолжала:

— У меня для вас целая программа!

В конце дня Дэвид устроился в отеле. Прощаясь, Офелия взяла его руку, крепко пожала ее, и томно глядя на него, сказала:

— Я буду приезжать за вами каждый день в пятнадцать часов. Не требуйте от меня большего… Моя жизнь не принадлежит мне.

Она молча направилась к выходу. Черная накидка исчезла.

Дэвид каждый день просыпался в семь часов. Он приоткрывал глаза и смотрел в окно на ставни соседнего дома, залитые утренним солнцем. Счастливый оттого, что он в Париже, Дэвид снова засыпал, постанывая от удовольствия. Через четверть часа он бодро вставал, надевал брюки и рубашку, затем спускался в ближайшее кафе и заказывал себе кофе с молоком и круассан.

Ему бы хотелось, чтобы его обслуживали на французский манер — завтрак в постели: кофе с молоком, масло и конфитюр, но в отеле завтраки в номера не подавали, предлагая «breakfast international»[9] в зеленом ресторане с плетеными стульями. Эти утренние разговоры, ломтики салями, улыбки, яичница-болтунья, апельсиновый сок, вибрирующая музыка неприятно ассоциировались у него с семинаром предприятия в Техасе. Поэтому Дэвид предпочитал ходить в парижское бистро, чтобы выпить кофе у стойки, читая свежие газеты.