Джулия Тот - Гном
Сергей поспешно прошел в прихожую, открыл шкаф и начал поочередно выкидывать на пол висевшие в нем вещи, пока не нашел куртку с капюшоном и, отложив ее в сторону, запихнул все остальное одной кучей обратно в шкаф. Стоя перед зеркалом, надел куртку, натянув капюшон на лицо, насколько это было возможным, и попытался посмотреться в зеркало. На улице был вечер и в прихожей, куда свет сейчас попадал только из комнаты, стоял полумрак. Почти с радостью, в зеркале он увидел мальчика без лица в куртке с капюшоном. Сергей поспешно надел ботинки, выдернул из двери ключи и вышел из квартиры — впервые один, но наверняка зная, что никто не поймет его карликовости за темнотой улицы и тенью капюшона. Он шел посмотреть, во сколько вечером закрывается магазин на первом этаже их дома и как работает почта, на ходу додумывая, что зимой темно до восьми утра, и он может выходить из дома и утром.
Вернувшись в пусто-тихую квартиру, откинув капюшон назад, Сергей несколько минут стоял, пытаясь немного заглушить биение сердца, казалось, пытающегося разорвать ударами грудную клетку и оглушить его. Уже в состоянии стянуть ботинки и пройти в комнату, он подумал о пустом, скудно освещенном магазине. Стоя перед его грязной витриной десять минут назад, он представлял, как он войдет в него и ему придется снять капюшон, как продавщицы заорут от ужаса или начнут отпускать идиотские шутки и по базарному хохотать. Придумать что-либо во избежание этого — он не мог и решил, что будет ходить только в магазин на первом этаже и на одну и ту же почту, чтобы сложился маленький круг людей, которые через некоторое время привыкнут к нему и не будут ни удивляться, ни спрашивать, ни смеяться.
Он посмотрел на деньги на столе и, вспомнив, что от страха бросил считать, продолжил, чтобы знать, сколько времени у него есть, чтобы придумать, где он будет брать деньги на существование. Купюры были мелкими и его надежда, что, может быть, ему хватит их надолго, рассеивалась. В панике, еще не закончив считать, он уже думал, как может использовать свой, полученный год назад, диплом переводчика, но тут же обрезал эту возможность — ему придется объехать не одно издательство, чтобы просто узнать о самой возможности получения работы, и он был уверен — ответ о занятости всех вакансий переводчиков на ближайшие двадцать лет будет слетать с уст людей при одном его виде. Проходить же ад поездок только для того, чтобы убедиться в своей правоте — сил у него не было.
Сергей почувствовал — первый раз в жизни, — как он от нее устал. С родителями он привык к каждодневному и ежегодному существованию, без изменений, с редкими подарками — поездками. Сейчас же надо опять придумывать, как, на что и, вообще, зачем жить. Только чтобы смотреть с балкона на мир и перебежками добираться вечерами до магазинов, чтобы не умереть с голоду, сидя на том же балконе? Усталость и невыносимость бесполезности и безысходности неожиданно проникли во все его существо так сильно, что он, пытаясь избавиться от них, побрел в свою комнату, чтобы выйти на балкон в надежде, что ночные шумы города подтвердят, что люди в мире есть и что они помогут. В этот момент он увидел полуоткрытый ящик своего стола и, неожиданно вспомнив, что в нем, рывком открыв, вытащил толстые две тетради, из которых от резкого движения — уже в его руке — выпали, с громким шелестом возвращающегося прошлого, несколько десятков фотографий. Открыв балконную дверь, Сергей вернулся к хаотично валявшимся на ковре листкам с лицами и, сев в середину бумажного хаоса, положив толстые тетрадки перед собой, начал медленно рассматривать фото.
Прошлое смотрело на него и карьерными улыбками его — еще маленького не по росту, а по возрасту — с родителями, и его — с букетом в руках, впервые переступавшего школьный порог, и двумя счастливыми, нелепыми рядом друг с другом, лицами молодых людей — его и Димы — в день получения диплома колледжа. С грустью и мельком подумав, что фотографии с родителями заканчиваются временем, когда он стал для них карликом, Сергей, глядя на себя, рядом с единственным в его жизни с другом, полностью растворился в том дне и долгих днях ожидания Димы в его, уже московской, жизни.
Как и предполагал, Дима не выдержал и месяца жизни в стиле люкс с матерью и ее мужем, а они — его, и прилетел в Ленинград, откуда первые три недели звонил Сергею каждый день, пытался поменять квартиру на Москву, потом стал звонить реже и реже — встретив какую-то девушку, объяснял другу, что та не хочет жить в Москве, а без нее ему — не жизнь. Сергей решил не беспокоить друга своими звонками, когда понял, что так и должно было случиться — Дима нормальный человек и, рано или поздно, жизнь выкинула бы Сергея из его судьбы, просто потому, что места в чужой жизни ему нет.
Собирая в памяти все разочарования и удары своей жизни в одну, похожую на плачущую реку, картину, Сергей открыл одну из тетрадей. В них не было ничего особенного — будучи ребенком с амбициями и развитым тогда не по годам, он записывал в них жизнь дипмиссии — какой он видел всех ее участников, детей и взрослых, но, начав читать, он уже не мог оторваться, настолько другими были его мысли и чувства в то время — не только по причине возраста, было во всем написанном что-то, что в душе Сергея зашевелило маленький странный росток надежды. Он еще не понимал ни связи этого чувства с тетрадками, ни на что он внезапно стал надеяться, просто, почувствовав себя от этого лучше, читал, читал…
Закрывая вторую тетрадь, Сергей засыпал, но уже улыбаясь — он нашел тот выход, который создал из ничего это радостное чувство надежды в его душе. Но думать он уже не мог — сон, схватив его своими огромными мягкими лапами, одурманил на долгие часы неожиданно легкого и глубокого забвения.
8
Москва. 1993 год
Даже примерно не зная, когда он заснул и сколько проспал, Сергей открыл глаза в полной темноте, не зная какого дня, и, поспешно включив лампу у кровати, посмотрел на часы — восемь, и раз темно — значит вечера. Он торопливо встал, принял обжигающе-холодный душ, и, напялив куртку и ботинки, спустился в магазин. Войдя, он забыл снять капюшон и только когда женщина за прилавком спросила: «Мальчик, тебе чего?», откинул его назад и поднял на продавщицу глаза.
Несколько секунд молодая женщина изумленно смотрела на его красивое мужское лицо, потом, видимо поняв, что они — почти ровесники, смутилась и повторила тише:
— Что Вам?
Сергей, купив колбасы и хлеба с молоком, одной рукой натянул капюшон на место и, поблагодарив продавщицу, пошел в направлении двери, оставив ее стоять, жалея молодого красивого карлика и раздумывая над жестокостью жизни. Вздохнув, она подумала о том, что сегодня ей будет что рассказать за сигаретой в магазинном складском помещении остальным.
Вернувшись домой, Сережа наделал целую тарелку бутербродов, сварил целый чайник кофе и, выключив свет во всей квартире, отправился со всем этим в свою комнату, где, включив компьютер, сел за него с намерением не останавливаться, пока не завершит задуманное — единственную свою возможность выжить и жить.
Сергей совершенно потерял ощущение времени: он ложился спать и вставал, глядя на часы, только чтобы выползти в магазин, и понятия не имел, сколько дней он так живет. Возвращаясь в дом, он снова садился за компьютер и писал до изнеможения глаз, до отказа мозга думать, а пальцев — печатать. Книга о жизни дипмиссии глазами не его, а просто ребенка, видящего и слышащего правду, как она есть, знающего все скрытые отношения и правила этого особого мира, была единственным его спасением, и он, останавливаясь всего на несколько часов, чувствовал себя виноватым, что потерял это время. В том, что книгу напечатают, Сергей не сомневался ни минуты: факты были реальными, время — бесконтрольное, и скандальная, хорошо написанная история в хламе литературы для чтения в метро не потеряется.
Поставив последнюю точку, Сергей, совершенно счастливый, под лучами утреннего слабого осеннего солнца, забылся сном человека, спасенного только-только от смерти.
Проснувшись, он включил радио — теперь ему необходимо было знать, какой сегодня день. Он шел распечатывать книгу, чтобы еще сегодня разослать ее по издательствам, когда до боли знакомое чувство мечты, разлетающейся маленькими пылинками во все стороны, сковало его страхом. Сергей понял, что совершенно упустил из виду — когда книгу примут к печати, ему придется ехать в издательство, встречаться с людьми, и он испугался, что книгу не напечатают, что книгу украдут, решив, что мелко-беззащитный, он все равно сделать не сможет ничего, и, взобравшись, как ребенок, на стул в кухне, он опять был вынужден придумывать что-то.
Глядя перед собой, он грустно и как-то отвлеченно от себя, уже без страха подумал:
— Чтобы эту проблему решить, авантюра какая-то нужна, а авантюриста я знал только одного — Димку, но он — далеко и… — остановившись на полмысли, Сергей посмотрел на телефон, понял, что нашел выход и, схватив трубку, стал набирать номер друга в Питере, который до сих пор помнил глазами.
